Страница 4 из 6
Мы снова побежали, прислушиваясь, не звонит ли колокол, и примчались вместе, хохоча, запыхавшись и держась за бока.
– Я… первая! – выдохнула Люпе.
– Нет… я! Я… раньше…
– Девочки! – в дверях школы появилась сеньора Фелиз – с кислой, как лимон, физиономией. В следующую секунду она узнала Люпе и сморщилась, как два лимона.
– Сеньорина Адори! Вам должны были сказать, я уже отправила к вашему отцу…
– Что такое? – нахмурилась Люпе. – Что случилось?
– Дело в том… Впрочем, отец сам вам скажет. Занятий сегодня не будет.
– Не будет? – тупо повторила я. – Но почему?
– Хватит! – рявкнула учительница, но тут ее взгляд остановился на чем-то у нас за спиной, и от лица сеньоры Фелиз как будто отхлынула кровь.
Мы обернулись – от деревни по разбитой, в рытвинах, дороге медленно ползла карета, запряженная парой лошадей мышастой масти. Лошади казались неспокойными – шарахались в сторону, трясли гривами.
Рядом с возничим сидели двое мужчин, и солнце играло на их мечах.
Синие шторки были задернуты, защищая пассажиров от жары. Но даже издалека я различала за тонким шелком два силуэта: внушительный губернатора и стройный его хрупкой жены.
Глава 3
Карета остановилась перед школой. Возничий спрыгнул на землю, распахнул дверцу, и губернатор Адори развел шторки и ступил в пыль. Я подалась назад, в тень за спиной Люпе. Губернатор был ниже, чем мне представлялось, но широкоплеч, а его могучая грудь напоминала бочку.
Вблизи я никогда прежде его не видела, только верхом на коне на ежегодном параде, куда сгоняли всю деревню. Люди губернатора даже раздавали жителям синие флажки, чтобы те приветственно ими махали, и штрафовали тех, у кого флажок пачкался. Знал ли губернатор, что его дочь дружит с дочерью картографа?
– Идем, – сказал он ей.
Люпе нерешительно посмотрела на меня. Я разжала пальцы и отпустила ее руку.
– Папа, что…
– Никаких вопросов. В карету.
– А Изабелле можно?
Губернатор бросил взгляд ей за спину, и я опустила голову.
– Нет. Мы едем домой.
– Но мы ведь можем довезти ее до деревни? – неуверенно предложила Люпе. Я знала, что ей не разрешают никого к себе приглашать.
Губернатор цокнул языком и, выбросив руку в моем направлении, нетерпеливо щелкнул пальцами.
– Живее.
Сеньора Фелиз поспешила вслед за нами.
– Извините, губернатор Адори. Я послала предупредить, но девочки шли через поля…
Губернатор раздраженно поднял руку, и она осеклась на полуслове. Он сделал нам знак – залезайте.
Не чувствуя под собой ног, я забралась в карету и села напротив сеньоры Адори. Заметив мои пыльные сандалии, она отвела в сторону юбки, поджала губы и принялась нетерпеливо обмахивать бледное лицо голубым шелковым веером. Па говорил, что она из Европы, и во всяком случае ее наряд это подтверждал – несмотря на жару, на ней было шелковое голубое платье с широкой юбкой. По щеке медленно ползла капелька пота, но сеньора Адори даже не попыталась ее смахнуть.
Мы тронулись. Я ехала в карете первый раз, но какого-то особенного волнения по этому поводу не чувствовала. Почему закрыли школу? И почему губернатор сам приехал забрать Люпе? Раньше он никогда так не делал.
Я отважилась взглянуть на него исподтишка. В тесной карете он выглядел еще внушительнее. Я заметила, что он смуглый, что кожа у него темнее, чем у Люпе, и почти такая же темная, как у Па. Глаза узкие, зрачки черные, как у змеи, и такие же холодные. В какой-то момент у его виска промелькнула стрекоза, и он поймал ее на лету одним быстрым, почти неуловимым движением, раздавил двумя пальцами и бросил на укрытый ковриком пол. Меня передернуло.
Сжав кулаки, я постаралась сдержать внезапный порыв гнева. Зачем он явился сюда? Почему обращается с Джойей так, словно она принадлежит ему, а не людям, жившим здесь столетиями? Из-за него я не могу увидеть весь наш остров, не говоря уже обо всем мире, и папины умения картографа не находят достойного применения. Из-за него у нас нет больше певчих птиц. Маша винила его и в том, что пересыхает река, но Па говорил, что это уж просто суеверия.
В карете было жарко и темно. Ноги прилипали к бархату сидений. Хотелось откинуть шторки и посмотреть, что там, снаружи, но я зацепилась глазами за кольцо с ключами у него на поясе и не шевелилась. Люпе тоже чувствовала себя неуютно.
– Что происходит, папа?
Губернатор сжал и разжал кулак.
– Приедем домой, и мама все тебе объяснит. – Он коротко взглянул на меня.
– Что-то плохое?
Губернатор негромко хохотнул. Прозвучало это, как низкий, глухой удар колокола. Меня как будто резануло страхом. Почему он не может объяснить сейчас?
Никто не проронил ни слова, пока губернатор сам не нарушил молчание.
– Стоять! – рявкнул он, и лошади остановились. Карета качнулась, возничий спрыгнул на землю и открыл дверцу. Я отвела шторку, и по спине пробежал холодок.
Мы вернулись на рыночную площадь, но сейчас здесь не было ни души. Прилавки стояли пустые, и только лохматые черные вороны дрались из-за крошек на земле. Я ничего не понимала.
Обычно именно в это время жители Громеры спешили на рынок, чтобы сделать покупки до наступления полуденной жары.
– Иди домой, девочка, – негромко и твердо, голосом, не допускающим возражений, произнес губернатор. – Дальше мы тебя не повезем.
– Увидимся завтра в школе? – сказала Люпе, когда я открыла дверцу и повернулась, чтобы выйти, и в ее голосе прорезалась вопросительная нотка.
– Занятий не будет, – отрезал губернатор. – По крайней мере несколько дней.
В груди у меня застучал барабан. Я хотела спросить, что же все-таки случилось, но горло как будто засыпало песком. Губернаторская жена снова подтянула юбки подальше от моих сандалий. Вылезая из кареты, я расчетливо наступила на ее шелковую туфельку.
Губернатор повернулся, чтобы закрыть дверцу, но Люпе опередила его и, неуклюже наклонившись, крепко меня обняла.
– Постараюсь выяснить, в чем тут дело, – прошептала она мне в ухо. – Встретимся завтра у бочки? Как стемнеет…
Даже про фейерверк забыла!
Я кивнула. Возничий щелкнул кнутом, лошади взяли с места рысью, и мою подругу отбросило на спинку сиденья за шторкой.
Домой я прибежала, запыхавшись. Дверь была распахнута настежь, цветочный горшок лежал на боку у порога на смятых маргаритках. Я остановилась как вкопанная. Та самая паника, что несла меня на вершину холма, теперь тянула назад.
– Па?
Ничего.
Я сделала шаг вперед.
– Па!
В большой комнате его не было. С утра там ничего не изменилось, и чашка с недоеденной пригоревшей кашей все еще стояла на подстилке из карт. Стены легко покачнулись – то ли из-за карт, то ли потому, что у меня закружилась голова. И только зеленый кувшин вернулся на свое место на полке.
В кабинете что-то зашуршало, и я облегченно выдохнула. Па верен себе – слишком занят работой, чтобы что-то услышать. Наверно, даже и не знает, что происходит за порогом. Я прошла к тяжелой занавеси и отвела ее в сторону.
– Па…
Ставни были открыты, и ветерок, залетая в комнату, шевелил лежавшие на столе бумаги. Этот шорох я, должно быть, и слышала, потому что стул был пустой. И на пергаменте на столе блестело какое-то пятно.
Не в силах остановиться, я протянула руку.
Пятно было мокрое. И мои пальцы испачкались красным.
Комната пошла кругом, в глазах потемнело.
Каждый из нас несет на своей коже карту собственной жизни.
Его голос. Почему он говорил так – холодно, медленно?
Посмотри на мое запястье. Видишь? Кровь не голубая, а черная.
И почему я точно знала, что он скажет дальше?