На охотничьей тропе

— А что ж, поеду. Дело общественное, помочь надо…

— Когда приедешь-то, Тимофей Никанорыч?

— Да хоть сейчас вези. Вот только соберусь. Время-то дорого. Капканы Ермолаич снимет.

Пока шла оживлённая беседа, старый охотник собрал волчьи капканы, смазал барсучьим салом лыжи, набил патронташ патронами с картечью.

Через полчаса орловской породы рысак, высоко вскинув голову, иноходью шёл по перенесённой снегом дороге, увозя Тимофея Шнуркова, выспрашивающего у председателя о волках…

Тимофей был действительно мастером по истреблению волков. Настойчивость и упрямство, с какими он их выслеживал, всегда приносили хорошие результаты. Да и охотником-то он стал только из-за этого хитрого и хищного зверя. А случилось это так. Лет двадцать тому назад Тимофей с братом пахал на гриве у Клюквенного ряма. Неподалёку, в низине, паслась кобылица Карюха с недавно родившимся у неё жеребёнком.

Вспахав загон, Тимофей остановился на меже отдохнуть и вдруг увидел, что около кобылицы, к которой прижался жеребёнок, прохаживается волк. Он то ляжет, то снова сделает несколько шагов, помахивая хвостом, будто подманивая к себе несмышлёного сосунка.

— Николай, — крикнул Тимофей брату, — гляди-ка, волк! Задерёт жеребёнка…

Схватив подвернувшиеся под руки дубинки, братья кинулись к волку. За ними последовал сосед Финоген Борщев, прихватив с собой вилы.

Зверь, увидя бегущих людей, не торопясь и, как казалось, нехотя пошёл около болота по направлению к ельнику, но круто повернул от него и засеменил по обочине просёлочной дороги.

— Заходи с разных сторон! — крикнул на бегу Тимофей.

Перебежав овражек в гуще ельника, он выбрался на небольшую полянку, усеянную обглоданными костями. Под коряжиной заметил нору.

«А-а, логово, — догадался Тимофей. — Хитрый, думал в сторону увести», — и крикнул что было сил:

— Сюда! Сю-да, Финоген! Ни-ко-ла-а-й!..

Вскоре прибежали Николай с Финогеном.

— Здесь, — указал Шнурков на логово. — Видно, выводок размещается.

— Выводок-то выводок, да как ты его оттуда выковырнешь.

— Давай вилы, я полезу туда, — и Тимофей, не раздумывая, влез в узкий проход логова.

— А вдруг там ещё и волчица. Загрызёт, — забеспокоился Финоген.

Тянулись длинные минуты ожидания. Наконец, из норы показались ноги Тимофея, а потом и он сам. В руках он держал четырёх совсем ещё маленьких волчат.

— Во, трофеи какие! А сама видно убежала.

Сложив в мешок волчат. Шнурков повёз их вечером в деревню. Дорогой он видел, как далеко в стороне протрусил волк, но внимания на это не обратил.

Дома волчат он положил в сени. Они бегали из угла в угол и повизгивали, тыкаясь глупыми мордочками в стенку.

Когда же семья Тимофея села ужинать, в ограде вдруг завыла собака, затем с визгом, как будто кто-то стукнул её палкой, кинулась под сени и оттуда начала исступлённо лаять.

— Ребятишки опять, наверное, балуются, — проворчал Тимофей, вылезая из-за стола. — Вот ужо я им!..

Открыв дверь, он вышел в ограду, но никого не обнаружил. Шарик же, высунув морду в дыру из-под сеней, лаял не переставая, с визгом, захлёбываясь.

— Цыц ты, чего разгавкался! — прикрикнул Шнурков на собаку и в это время увидел волчицу Она стояла на сенях и разгребала передними лапами пластяную крышу.

Тимофей схватил стоявшие у сарая вилы и кинулся к волчице. Та одним прыжком перемахнула через забор, несколько минут постояла на валу в огороде и направилась в поле.

— Ишь ты, антихристово отродье, нашла ведь! — удивился Шнурков и подумал: «Однако, надо уничтожить волчат, а то опять придёт, как бы не напакостила».

Решив так, он стал собирать волчат в мешок.

— Ты куда их, тятька? — поинтересовался сынишка, белобрысый Петька.

— Куда, куда?.. На озеро. Утоплю проклятое отродье.

Петька понял и ему так стало жалко волчат, что он захныкал. Слёзы светлыми росинками стекали по щекам.

— Хоть одного оставь, я играть с ним буду. Тять, а тять… — плаксиво тянул мальчонка, размазывая слёзы по щекам.

Но Тимофей был непреклонен. Он торопливо зашагал на озеро, начинающееся прямо за огородами. А когда вернулся, успокаивающе сказал Петьке:

— Ну вот, так-то будет лучше. А то не приведи господи, беды с ними наживёшь.

Однако случилось непредвиденное. Наутро Шнурков обнаружил в хлеву своих шесть овец задавленными.

Злости Тимофея не было предела. Злился он на свою опрометчивость, а больше всего на волков, которых неизвестно зачем создала природа.

После этого он купил себе берданку, долго выслеживал волчицу и только глубокой осенью, по первому снегу, убил её.

Но ненависть к хищникам и разгоревшаяся охотничья страсть сделали своё дело: Тимофей навсегда остался охотником.

С тех пор много прошло времени, а этот случай он часто вспоминает. И едва ли кто в районе лучше Шнуркова теперь знает звериные повадки, и никто больше его не имеет на своём охотничьем счету уничтоженных волков и их выводков. Вот почему он с чувством некоторой гордости согласился помочь колхозу.

Тимофей обошёл на лыжах все прилегающие к деревне колки и болота, побывал в рямах. И вскоре он знал о волках всё, что надо знать охотнику: где они живут, куда ходят на промысел и даже сколько их — обо всём этом рассказали ему многочисленные следы на заснежённой степи.

Зима стояла морозная и буранная. Метели нагнали большие сугробы в колки, глубоко укрыли снегом землю. Знал Тимофей, что голодно зверю даже в первые зимние месяцы при такой погоде, поэтому-то и решил взять волков на приманку. К вечеру он вывез к ближайшему ряму задавленных волками овец и сбросил в снег, вокруг установил крупные капканы.

— Милости просим теперь в гости, — проговорил Тимофей, вставая на лыжи.

Утром он проверил капканы, однако они были пусты. Волки не пришли. Ночью же они опять пожаловали на колхозную ферму, но дед Филипп отогнал их выстрелами из берданки. Об этом он не замедлил рассказать охотнику.

— Правильно, Филипп Петрович, ты им сейчас не давай покоя, — заметил Шнурков, — Голод — не тётка, заставит к падали прийти, — и уже наставительно добавил: — Так ты смотри, не допусти их в кошару-то. А то и мне всю Масленицу испортишь.

— Так уж постараюсь…

Но и на другое утро волки не подошли к приманке. Однако, охотник заметил то, что не заметили бы другие. Метрах в тридцати от овец снег был утоптан волками Они кружили вокруг приманки, но подойти к ней не решились.

— Ага! — удовлетворённо воскликнул Шнурков. — Изучали. Теперь придёте, голубчики, придёте, — и заскользил на лыжах к селу.

Ночь Тимофей спал беспокойно, ворочался с боку на бок. Ему всё казалось, что волки, попав в капканы, сорвали их со стержня и ушли в болота. Он соскакивал с постели и выходил на двор. Над деревней стояла полная луна, бронзовый свет её разливался по крышам домов, по заиндевелым деревьям, покрывал санную дорогу.

«Эх, и длинная же ночь!» — вздыхал Тимофей, закуривал и опять уходил в избу. А лишь луна упала за горизонт, он не стал ждать, когда гостеприимная хозяйка вскипятит чай, вышел в степь.

По обе стороны дороги тянулись опушённые инеем берёзовые колки. Тетерева, недавно выбравшись из-под снега после ночёвки, примостились на макушке деревьев. У ближнего тальника мышковала лиса. И всё это вызывало восторженные чувства у Тимофея. За долгие годы охоты где только не проложил он свою лыжню. Даже в степи в зимнее время охотник не чувствовал себя одиноким, находя в неприметных на первый взгляд картинках природы такую красоту, какую мог понять только путешественник или художник.

На пригорке, у дороги, прижались друг к другу с десяток молоденьких берёзок. Тимофей заметил, что одна из них надломилась, уронив верхушку в снег.

«Видно ветром сломило», — подумал Тимофей и, свернув с дороги, подошёл к берёзке, вытащил из кармана тряпицу и начал старательно перевязывать по надлому.

— Что, пострадала, берёзонька? — ласково говорил он, обматывая тряпку вокруг ствола. — Ну, ничего, подправим. До свадьбы всё заживёт. Ещё какой красавицей вырастешь. Лет через пяток буду мимо итти, обязательно присяду около тебя отдохнуть.