Страница 82 из 131
Поехали на своем ходу к тайку. Которых немцев не удалось гусеницами придавить — перестреляли. Работу, конечно, закончили в срок.
Вдруг послышалось глухое ворчание танка.
Глухов вскочил и весело крикнул:
— Работает!
Скоро мы различили в гуле немецких пушек громко звенящий голос танкового орудия. А немного погодя в дверь фургона кто–то постучал. Глухов погасил свет и сказал:
— Войдите.
— Товарищ сержант, — доложил чей–то радостный голос, — «тридцатьчетверка» № 315 прошла испытание на отлично. Разрешите машину сдать экипажу.
— Хорошо, выполняйте, — сказал Глухов и зажег свет.
— Это ефрейтор Аниканов, — представил он, — бывший водитель автомашины. Из немецкого тыла недавно привел наш подбитый разведывательный танк. Шесть дней ремонтировал. Ночью работал, а днем в скирде прятался. Отличный ремонтник!..
Утром мы проснулись от шума голосов, раздававшихся снаружи. Я вышел из фургона.
Танкист в надвинутом на затылок шлеме, коренастый, закопченный, заискивающе улыбаясь, просил Глухова:
— Может, парочку клапанных пружин успеете дотемна переменить. Мне к ночи на исходное идти, может, успеете?
— На перемену клапанной пружины у меня положено вместо восьми часов двадцать минут сроку, — гордо сказал Глухов, — нечего тебе тут стоять и производство мое демаскировать.
Обрадованный танкист, чуть не в пояс кланяясь, стал жать руку Глухова.
Увидев меня, Глухов поздоровался и осведомился — как спалось, потом сдержанно заметил:
— А мы за ночь уже четвертую машину обслужили. Клиенты только очень горячие…
Простившись, я снова тронулся в путь.
И опять эта бескрайняя степь, черные мерцающие лужи, уцелевшие ветряки, украинские хаты с мягкими соломенными крышами и ржавые глыбы торчащих из земли немецких танков.
Я знал всю тягость танкового побоища, происходившего здесь. Но теперь перестал удивляться, почему на нашем пути так мало встречалось подбитых советских машин. Зеленые фургоны, идущие вслед за атакующими волнами наших машин, буквально на линии огня возвращают жизнь машинам.
1944 г.
БАХЧИСАРАЙ
Небо нежнейшей голубизны, трава зеленая, чистая, а мы мчимся по шоссе в теплом дыме белой пыли.
Камень шоссе размолот тысячами колес бегущей немецкой армии. На обочинах шоссе валяются останки этой немецкой армии: трупы солдат, коней, немецкие каски, румынские каски — этакие широкополые стальные шлемы, орудия, тягачи, автомашины…
Шоссе в некоторых местах медное от рассыпанных патронов, шуршащих под колесами, как гравий. Бумажные немецкие бинты, куски розовой ваты висят на кустах. Разбитые бутылки с вонючей жидкостью, железные бочки, ящики валяются на дороге.
Мы спешим в Симферополь. Каменные стены вокзала еще дымятся. Рельсы раздроблены, скрючены. Дальше мы видим городской сад, изрытый траншеями, развалины летнего театра, изуродованные статуи, обугленные стены красивейших домов. Обычные следы изуверского обычая немцев — уничтожать все живое, все красивое, все то, что нельзя унести или увезти с собой.
Такие города остаются в нашем сердце, как памятники скорби гнева и мести.
И снова дорога, вспухшая извилистым облаком пыли, в котором движутся бесконечные колонны наших боевых машин.
Мы попадаем в Бахчисарай на следующий день после его освобождения. Белый город, сделанный из плоских камней, стоящий на каменном основании, — старинный и удивительный. На территории знаменитого Бахчисарайского дворца шел парад партизанского отряда. Более красочного зрелища нам еще не приходилось встречать на своем фронтовом пути. Как известно, партизаны. не состоят и не состояли на вещевом довольствии в частях Красной Армии. Крымские горы, леса, бои и вылазки даже у самого бережливого бойца быстро превращали одежду в лохмотья. Поэтому партизаны были вынуждены «встать на вещевое снабжение» за счет противника. Они проходили мимо нас — старые и молодые, юноши и девушки — в немецких и румынских мундирах, в голубых шинелях, в черных кителях, в офицерских фуражках, обильно обвешанные трофейным вооружением.
Знаменосцы с торжественными лицами несли впереди широкое шелковое знамя соединения, а за ними на великолепных конях ехали командиры. Древние стены дворца–музея с бесчисленными башнями и архитектурными сооружениями, дивно сплетенными из каменных кружев, были менее живописны, чем эти воины народной армии Крыма, армии, которая около трех лет, спаянная суровой партизанской дисциплиной, дни и ночи вела кровавую борьбу с ненавистным врагом. Даже тогда, когда немецкие войска рвались к Кавказу, на Крымском полуострове не было той тишины, в которой нуждались пруссаки, попадая в крымские санатории. Партизаны убивали их там, где они искали забвения и отдыха от войны.
До прорыва частей Красной Армии на Симферополь партизаны вели жесточайшие многодневные бои с тремя немецкими дивизиями. Положение партизанских отрядов было очень тяжелым. Они попали в окружение. Немецкое кольцо сжималось все сильнее.
Тогда партизаны ночью по балкам вывели из окружения свои госпитали и несколько тысяч жителей, искавших у партизан защиты. В середине кольца остались небольшие, но сильно вооруженные группы. Действуя на разных направлениях, они создали у немцев уверенность, что из кольца никто не ушел. В районе горы Черная–Сучель произошел бой, в котором партизаны разбили врага. Немцы стали отходить на Симферополь, навстречу наступающим войскам Красной Армии. Крымские партизаны тотчас же тремя отрядами вышли в засаду на шоссе. Немцы, встретив передовые части Красной Армии, кинулись обратно к Бахчисараю. Впереди катились танки и самоходные пушки. Партизаны–бронебойщики подбили два головных танка. Подбитые танки закупорили шоссе. Тогда немцы, бросая технику, устремились па Севастополь. 14 апреля части Красной Армии вошли в Бахчисарай.
Партизанский отряд в 1941 году насчитывал всего 76 человек. Ныне в нем находится несколько тысяч человек.
Во время своих боевых действий партизаны уничтожили несколько тысяч немецко–румынских солдат и офицеров, спустили под откос 51 эшелон.
Только в одном Бешуйском бою партизаны убили 900 немцев, а небольшой отряд Грузинова уничтожил 111 немцев и захватил в плен 5 офицеров. В бою на Татарском кладбище окруженный пулеметчик Дьяченко заколол ножо-м 8 немцев. Партизаны Ахрнменко и Лесник убили расчет немецкого пулемета, установленного на тачанке, захватили тачанку, выбрались на шоссе, врезались в немецкую колонну, убили 80 немцев, захватили 50 лошадей и 15 обозов с боеприпасами. Подвиг был нормой поведения в бою, героизм — правилом.
Ареной мщения стал Крымский полуостров. Голубизна Черного моря вызывает у немцев предсмертный ужас. И они цепляются за камни побережья. Но камни эти, раздробленные снарядами и авиабомбами, сбрасывают их в Черное море.
Грозным голосом мщения кричат орудия наших батарей под Севастополем.
1944 г.
НА ЮЖНОМ БЕРЕГУ
Берег моря оплетен проволокой и заминирован. На возвышенностях — каменные гнезда дзотов, орудийных батарей. Немцы боялись моря, но удар был нанесен с суши. Немцы лежат на пляжах с черными лицами, пухнут под солнцем и воняют падалью. Дороги южного побережья усыпаны воинским имуществом вражеской армии.
Тысячи пленных румын плетутся по пыльной горячей земле. Впереди шагают их офицеры. Мимо катятся наши танки, орудия, пехота на машинах. Равнодушным и властным взглядом победителей провожают бойцы эти зеленые колонны.
Над Алуштой висит смрад. Убитые лошадп, трупы их всадников, разбитое вооружение валяются на набережной. Здесь не плохо поработали наши танкисты.
На набережной видим группу пленных.
Трудно передать то отвращение, которое приходилось испытывать, глядя па этих вояк в загаженных мундирах, видя их угодливую покорность, подчеркнутую почтительность, с которой пленные офицеры встречали каждого советского бойца. Они пресмыкаются, они хотят искупить вину, они страшатся черных, холодных развалин некогда прекрасной Ялты, руин Артека, разграбленной Ливадии, тайных балок, где планомерно расстреливали советских людей, страшатся возмездия за тайные рейды самоходных барж, уходивших в открытое море с трюмами, заполненными смертниками — стариками, женщинами и ребятами. Эти баржи возвращались пустыми. Поэтому пленные так угодливы и так старательны в любой, самой черной работе.