Страница 1 из 165
Peregrinatio est vita
(Жизнь – это странствие)
Латинская пословица
Всем, любящим Валерия Кипелова, Фридриха Энгельса, Карла Густава Юнга, братьев Стругацких, хеви-метал, марки мотоциклов, конфуцианские гадания, развитие в любых его формах, непессимистический постапокалипсис и нелюбовные любовные истории или хотя бы что-то (или кого-то) из вышеперечисленного, посвящается…
Вместо предисловия
Господь наказал нас за гордыню нашу. Мы возомнили себя равными Ему. Мы строили новую вавилонскую башню, мы желали дотянуться до звезд, и за это сто лет назад Он наслал на землю болезнь безумия и погубил проклятые колена рода людского.
Человек, вкусивший запретный плод познания, изгнан из рая и ему уготовлены горестные дни, полные трудов и мук. Кто вкушает познание, вкушает скорбь и грешит перед Всевышним! Убивайте же тех, кто искушаем жаждой сатанинской науки! Ибо жажда сия от лукавого.
Люди, забывшие, что они только скот божий, что все суета сует и все возвращается на круги своя, познают падение в бездну ада. Потому что человек – только тварь, только раб божий. Гордецы подлежат смерти.
Так говорили предки. Так вещает истинный Господь! И нет Господа кроме Всевышнего!
Из проповеди Авраама VI Праведника, архиерея уммы Всемогущего Элохима
Эпилог долгой жизни
Уже конец
Старик умер на рассвете в возрасте ста восьми лет. Он умудрился пережить всех своих детей, более половины внуков и даже многих правнуков. За неделю до кончины старик слег, больше не поднимался с ложа и ходил под себя, но до самого конца здравый ум и светлая память не покидали его. Лишь в последние минуты жизни немощь одолела разум, и дед Олег впал в агонию и бред. Выгнувшись, он прохрипел:
- Прах к праху, а меня к потомкам… всех нас к потомкам… вспомним будущее, построим прошлое…
Сказал так и, осев, умер.
И вот теперь на расчищенном от кустарника небольшом холме он лежал на настиле из дров и веток, пропитанных растительным маслом. Седобородый староста Имэн, одетый в чистую льняную рубаху и штаны из овечьей шерсти, сквозь слезы бормотал воззвание к Божьей Четверице. Среди соплеменников он казался самым сдержанным. На обряде погребения собралась вся деревня, и не было ни одного человека, который не плакал бы. Женщины, перекрикивая пронзительный ор младенцев, ревели навзрыд. Безудержно рыдали девушки, стыдливо всхлипывали парни, хныкали дети, по щекам мужчин на запыленные бороды и усы скатывались крупные капли. Дед Олег был напоминанием о Тьме Внешнего мира, и теперь, казалось, люди окончательно освободились от пут жуткого прошлого, они будут жить в гармонии, но отчего-то их накрыла черная тоска, близкая к помешательству.
Юл, шестнадцатилетний юноша, поддавшись общему настрою племени, тоже плакал. Он был учеником и младшим правнуком деда Олега, и именно он ухаживал последние дни за своим учителем. Горячие слезы лились нескончаемым потоком по щекам парня, но в отличие от остальных он знал, отчего так горько у него на душе. Дед Олег был не просто старейшим в племени, он был не только последним из видевших жизнь до Великой погибели, но также являлся хранителем Архива Памяти.
Если большинство селян ютилось в довольно-таки тесных землянках, то старейшина жил в двухэтажном доме из кирпича, сделанного еще до эпидемии. Дом стоял на равнине у ручья, который не пересыхал даже в самые жаркие дни августа. Когда семилетнего Юла родители решили отдать на воспитание прадеду, мальчик испугался и не желал идти в ученики, умолял отца забрать его обратно в родную землянку, уж очень страшен был этот рослый старикан, родившийся сто лет назад. Люди поговаривали, что он самый настоящий колдун, затребовавший себе в услужение детскую душу. Но папа Каен был неумолим. Он сказал, что нельзя обижать предка, ибо существует опасность, что недовольство старика, жившего когда-то в страшном месте под названием город, почувствует Внешняя Тьма. Почувствует и вспомнит о Забытой деревни. И тогда на селян падет проклятие.
Дед Олег был высок и поджар, несмотря на вековой возраст, имел прямую осанку и выглядел получше, чем шестидесятилетние мужчины. Одно слово: колдун. Сперва Юл очень боялся старейшину, который заставил его спать на кровати, а не на настиле. Из-за этого по ночам ребенка мучили жуткие кошмары. Однако дед заговорил его от страха, и, несколькими месяцами спустя, мальчик привык к новому месту обитания, а потом и вовсе осознал преимущества своего положения. В то время как его сверстники обжигали себе руки, собирая крапиву на пряжу, потели на огородах, добывали глину для гончарного дома, пасли коз, коров, овец и лошадей, ухаживали за домашней птицей, Юл занимался только одним делом: учебой. И он в этом преуспел.
Почти никто из мальчишек и девчонок его возраста не умел читать. Родители попросту не видели прикладного смысла в грамотности. Кукуруза и помидоры от знания букв лучше расти не станут. Сам же Юл не особо задумывался, пригодятся ли ему навыки чтения в будущем. Главное, что он теперь жил в огромном доме, а не в сырой и тесной землянке со свинарниками и курятниками под боком. Соплеменники косо поглядывали на Юла, но оскорблять мальчика не смели, только безумец рискнет оспаривать решение предка.
В восьмилетнем возрасте дед Олег впервые показал мальчишке Архив Памяти. В доме, оказывается, был обширный двухуровневый подвал, где хранилось огромное множество книг, сделанных из странного материала под названием пластик, а также образцов различных веществ, минералов, сплавов и тому подобное.