Усмешка тьмы

Он покоится на одном из самых новых надгробий. Пока я иду к нему, заиндевевшая трава хрустит под ногами. Последние лучи солнца, играющие на камне, исчезают – на землю падает моя тень. Приходится напрячь зрение, чтобы различить имя и дату – могила принадлежит Шону Нолану, умершему в этом году.

Видимо, тому самому Шону Нолану, что, по словам Чарли, продал ему фильмы с Табби.

Я все еще смотрю на эту каменную плиту, что подвела черту под семидесятичетырехлетней жизнью, когда мобильник наконец затихает. Мне, наверное, следовало ответить – звонящий явно рассчитывал быть услышанным. Взяв замолкшую трубку, я бреду до конца кладбища в поисках Чарли, но упираюсь в витую ограду, за которой – один лишь торфяник. Вся моя компания – ворон, сражающийся с ветром. Он все рвется куда-то вперед, но ветер сносит его обратно, раз за разом, как будто сценка эта – только часть закольцованной пленки. Я щелкаю клавишами телефона, пытаясь найти последний звонивший номер, и вот ряд циферок высвечивается на миниатюрном экране, но прежде чем я успеваю различить их, очередной порыв ветра проносится по торфяникам – и, будто сникая в страхе перед этой природной яростью, экран телефона гаснет, рассыпаясь черными квадратиками, а сам телефон, разрядившись, выключается.

12: Эрос

Чарли Трейси я так и не дождался.

Бродя в раздумьях по кладбищу, я вдруг осознал, что могу попросту не попасть домой. Найденный телефон я бы оставил в церкви, если бы не обнаружил, что дверь заперта – странные прихожане тихо улетучились, пока я обыскивал окрестности. В конце концов я оставил мобильник в самом темном углу кузова фургона – коль скоро водительская дверь самолично захлопнулась ранее, и поспешил вниз по холму. Мне пришлось ждать почти час поезда в Манчестер – лондонский уехал, а без него я никак не смог бы поймать следующую в Эгхем электричку.

Что ж, придется искать пристанища у Натали.

Похоже, по Темзе шастает тот же самый прогулочный пароход, что и в прошлый раз. И я почти уверен, что тот же самый луноликий гуляка ухмыльнулся мне из иллюминатора. Я давлю на кнопку звонка, ожидая увидеть Натали или Марка, но когда дверь открывается, вижу какого-то мужчину.

Он выше меня, шире в плечах, с лаково блестящими короткими черными волосами. Застегнутое на все пуговицы черное пальто сужается книзу, вдобавок его обветренное лицо почти идеальной квадратной формы – все это делает его похожим на змею.

– Спасибо, что открыли, – говорю я и пытаюсь проскользнуть внутрь мимо него.

– Вы к кому? – с подозрением спрашивает он, преграждая мне проход. Выражение лица у него при этом – как у типичного держиморды.

Я утомлен и немного сбит с толку всем произошедшим, и этот тип меня совсем не радует.

– А что, по-вашему, я не могу жить здесь?

Он преграждает мне путь рукой и обращает взгляд к табличкам с именами жильцов.

– Если вы живете здесь, назовитесь.

– А я и не сказал, что я живу. Я спросил, почему это я не могу тут жить.

– Чутье, старина. В моей работе без него никак.

Мне отнюдь не интересно, кем этот чурбан работает.

– Что ж, в этот раз твоя чуйка тебя подвела. А теперь, извини меня…

– Не извиню, – говорит он и закрывает дверь у себя за спиной.

Я смеюсь, но меня напрочь заглушает гудок парохода.

– Ты что, прикалываешься так, приятель? А ну, завязывай.

– Я хочу, чтобы вы ушли, немедленно, у меня на глазах, – чеканит он.

– Да кто ты, мать твою, такой? – возмущаюсь я.

– Вам я могу адресовать тот же самый вопрос – без ненужной плебейской лексики.

Интересно, это от злости он так побледнел, или дело в диодном освещении? А еще эти его волосы – они сошли бы за клоунский парик, если бы не длина и цвет.

– Я к Натали Хэллоран.

– Она меня о вас не предупредила, – говорит он, и прежде чем я успеваю спросить, с какой стати она вообще должна его о чем-то предупреждать, добавляет: – Вы все еще никак не назвались.

Потому что имею на это полное право, кретин.

– Айви Монсли, – стараясь звучать максимально убедительно, говорю я.

Он оборачивается и тычет в звонок напротив таблички с именем Натали затянутым в черную кожу перчатки пальцем. Я корчу недовольную мину его спине.

– Кто? – спрашивает ее иссушенный электроникой голос.

– Налати, это Николас. У меня тут парнишка, говорит, что ты его знаешь.

– А как его зовут?

– Он утверждает, что Айви Монсли.

– Не знаю никого с таким именем.

– Натали, это я, Саймон! – со смехом встреваю я.

Он поворачивает свой тяжелый профиль ко мне.

– Тогда почему вы назвались иначе?

– Натали знает почему. Такая шуточка. Между нами.

Возможно, она не оценила ее – потому как долгое время из интеркома ничего не доносится, кроме плеска воды. Пауза как-то уж слишком затягивается, но потом Натали все же говорит:

– Все в порядке, Николас, я его знаю. Пусть идет.

Наружная дверь с жужжанием открывается, но Николас загораживает собой проход:

– Ты уверена, что стоит пускать его, когда вы с Марком одни? Как по мне, он выглядит подозрительно.

– Да, уж с ним-то я смогу сладить.

Когда этот невыносимый Николас с его неуместной заботой пропускает меня к двери, я хватаюсь за ручку. Дергаю ее на себя. Дергаю еще раз. С трудом удерживаюсь от того, чтобы пнуть – он такой жест вряд ли оценит.

– Из-за тебя ее снова замкнуло, ковбой, – хмыкаю я.

Невыносимо неспешно, будто в замедленной съемке, он снова обращается к табличкам и снова давит на кнопку. Я крепко сжимаю кулаки.

– Ну, что там у вас еще? – устало спрашивает Натали несколько мгновений спустя.

– Твой друг, похоже, не смог войти.

– Вы, двое, сдурели там внизу?

Входя, я стараюсь оставить все свое раздражение за порогом. Конечно, мое отношение к этому типу никак не сможет навредить карьере Натали, но едва мы оказываемся в коридоре, я оборачиваюсь к нему:

– Она прошла собеседование?

– Да, конечно. Она нам подходит.

– Саймон! – Натали окликает меня с лестничной клетки. – Ты что, пришел остаться на ночь?

– Жду тебя на работе, Налати, – просекает все сразу Николас, поднимая руку – не то в прощальном, не то в предупреждающем жесте. – У тебя есть мой номер, не стесняйся звонить.

Все, что есть у нее, есть и у меня, так и подмывает меня ввернуть, но я молчу. Николас уходит – скрип кожаного пальто сопровождает его дурацким саундтреком до самого Тауэрского моста. Натали провожает его взглядом, затем смотрит на меня. Ее первые слова не дышат радушием:

– Саймон! Что ты творишь?

– Прости, если спугнул этого агента Людей-в-Черном. Не ожидал, что он заявится сюда.

– Заходи уже, – тихо-тихо говорит она и отступает на шаг назад. Едва дверь закрывается за нами, она продолжает не повышая голоса: – Мы с Марком поужинали с ним, а потом он вернулся сюда, выпить пару бокалов. Что-нибудь еще, о чем ты хотел бы знать?

– Мне послышалось, или он называл тебя Налати?

– О, да. Он присылал мне валентинки в школе. Страдал дислексией, поэтому я всегда знала, кто их посылал. Такая шуточка. Между нами.

Я ведь сказал то же самое Николасу – она повторила за мной намеренно, или это просто совпадение? Желая поскорее закрыть вопрос, я подвожу черту:

– В общем, денек удался.

– Да, ему понравились мои работы.

– Дурак бы он был, если бы не понравились.

Мы целуемся. Ее язык оставляет на моих губах слабый привкус алкоголя. Она за руку ведет меня в гостиную.

– А как твой день?

– Долгий и какой-то непонятный. Честно, не знаю, что и сказать о нем.

– Раз так, не говори ничего. Выпьешь? Или сразу в кроватку?

– Второй вариант мне больше по душе.

– Постарайся сильно не шуметь.

Смысл ее слов доходит до меня, пока я иду к ее спальне. Пока она моется, я сижу на софе и жду. Легкий, еле уловимый запах кожи указывает на то, что Николас побывал здесь до меня… но сама возможность абсурдна.