Долина надежды

– Итак? Что скажете? – пожелал узнать судья.

– Умоляю, ваша милость… мы выбираем ссылку на каторгу. Благодарю вас, ваша милость.

Судья лишь передернул плечами. Негодяи редко выбирали казнь через повешение, хотя судья в глубине души был уверен, что быстрое избавление от мук куда милосерднее. Виргинская колония считалась страшным местом, где кишмя кишели каннибалы, индейцы и дикое зверье. Но его задачей было убрать преступников с лондонских улиц, а остальное его не касалось.

– Клерк, подготовьте реестр на отправку с ближайшей оказией.

– Прошу вас, ваша милость, моя жена, мать моих сыновей… – Руфус указал на Молли.

Судья, нахмурившись, взглянул на изможденную женщину, которая сидела внизу перед ним и баюкала на руках младенца. Колония отчаянно нуждалась в рабочих руках, а если эта женщина останется здесь, то произведет на свет лишь новых преступников. Так пусть она лучше рожает их в Вирджинии.

– Отправьте ее вместе с ними, – распорядился он. – Как ее зовут? – пожелал узнать он.

– Молли Драмхеллер, ваша милость.

– Корабль отплывает нынче вечером, милорд, – пробормотал письмоводитель, судорожно орудуя пером. – «Бетси Уиздом», порт назначения – Йорктаун. – И он удовлетворенно ухмыльнулся, потому как получал мзду за каждого узника, отправленного в Вирджинию, если, конечно, ему удавалось убедить в этом судью.

Пятеро Драмхеллеров будут проданы в кабалу и превратятся в рабов до тех пор, пока не отработают свой проезд, а он станет богаче на десять шиллингов.

Молли было приказано поторапливаться, и потому она вытерла глаза и поспешила собрать их жалкие пожитки, после чего направилась к Темзе. Здесь, в шуме и сутолоке гавани, с нею едва не случилась истерика, когда, прижимая к груди младенца и узлы с вещами, она протискивалась мимо стражников, высматривая мужа и сыновей. На борту каждого корабля было написано название, но Молли не умела читать и посему, боясь, что упустит их и останется совсем одна, сначала робко, а потом все смелее и смелее стала просить, чтобы ей указали дорогу. Наконец какой-то матрос показал ей нужное судно, и там, к своему облегчению, она увидела в толпе заключенных мужа и сыновей, окруженных констеблями. Прямо над их головами, на палубе, суетились матросы и, подчиняясь командам, готовились к отплытию. От резких порывов ветра поверхность воды покрылась серой рябью, и корабль скрипел и стонал всеми своими сочленениями, удерживаемый на месте швартовыми канатами. Молли в ужасе уставилась на его нос. Но тут она заметила какую-то женщину на палубе, благородную даму, судя по ее виду, и немного приободрилась. Быть может, все будет хорошо, если уж такие, как она, готовы вверить свою судьбу этому кораблю. Самое главное, что Руфусу и мальчикам удалось сохранить жизнь.

Вот на берег перебросили сходни, и матросы принялись подталкивать узников и членов их семей наверх, на борт, после чего загнали их в вонючий трюм. Вскоре он был забит битком, и Драмхеллеры оказались в крошечном темном углу с двумя узкими деревянными полками, которые должны были заменить им койки.

– Уборная? – шепотом поинтересовалась Молли, плотнее запахивая на груди шаль. Она была уже на четвертом месяце беременности, и потому уборная нужна была ей постоянно.

– Вон там! – отозвался матрос и ткнул пальцем в дырявый парус, отгораживающий дыру, в которую было видно плещущееся внизу море. На палубе раздались крики и послышался топот ног.

– Отдать швартовы!

Люди, набившиеся в трюм, обменялись встревоженными взглядами, но теперь уже было слишком поздно идти на попятную, даже если кто-либо и передумал.

– Есть! – Над их головами с грохотом захлопнулся люк.

– Мы уже плывем? – спросил Тоби, глаза которого расширились от испуга. – А когда мы доберемся до Вирджинии? Мы увидим индейцев?

– Я хочу есть, – захныкал Джек.

– Ш-ш, тише, – сказала Молли, обнимая сына за худенькие плечи.

Вновь появился матрос и, раздав всем по куску черствого хлеба, показал на бочонок с водой и черпак, после чего вновь исчез в люке. Драмхеллеры прижались друг к другу на своих узеньких койках, пытаясь прожевать жесткие галеты.

– Что ж… – Руфус и Молли обменялись тревожными взглядами, когда корабль стал мягко раскачиваться с борта на борт. Младенец захныкал, и Молли поднесла его к груди. Тоби и Джек улеглись головами ей на колени.

– Хорошо, что нас не повесили, – сонно пробормотал Тоби.

Джек не сказал ничего. Он сунул грязный палец в рот, и челюсть его ритмично задвигалась, когда он принялся сосать его. Молли погладила сына по голове.

– Все будет хорошо, Молл, – прошептал Руфус. – Семь лет, мы их отработаем, а потом начнем новую жизнь. Говорят, там есть ничейные земли, которые можно взять себе. Я построю дом, крепкий и надежный. У нас снова будет своя ферма, обещаю тебе, и мы заведем корову или даже две, как раньше. Будешь снова сбивать собственное масло. Посадим сад, разобьем огород, и ты опять заведешь птицу. Даже гусей, хоть они и крикливые твари. Гусь на Рождество – совсем недурно, а? Мальчики поправятся, может, и ты растолстеешь, Молл, а то ты у меня такая худышка…

– Я никогда не стану толстухой, Руфус!

Руфус рассмеялся.

– Обязательно, особенно когда понесешь снова. У нас будет еще одна дочь или даже две. Увидишь, Вирджиния не так плоха, как говорят.

– Ха! – хрипло рявкнул мужчина с соседней койки. – Кто говорит, что Вирджиния не так уж и плоха? Насколько я слышал, там приходится выбирать между дикими зверями размером с большой дом и кровожадными краснокожими, которые запросто перережут тебе глотку, сдерут с головы скальп и сожрут мозги. А те, кто покупает белых людей как рабов, морят тебя голодом и избивают, а потом заставляют работать на износ до тех пор, пока ты не уползаешь в какую-нибудь нору, чтобы сдохнуть, как собака, причем задолго до того, как истекут твои семь лет по приговору.

Молли перестала его слушать и положила голову на плечо мужа, провалившись в беспокойный сон. Когда она очнулась, корабль швыряло на волнах, как спичку, кого-то уже рвало, а дети плакали. Она крепче прижала к себе мальчишек, которые еще спали, и попыталась удержать подступавшую к горлу тошноту. Где-то рядом начала молиться женщина.

В этом полутемном, битком набитом людьми трюме, который превратился в настоящий ад, каждый новый день был похож на предыдущий. Потеряв всякий счет времени, они чувствовали, как корабль то поднимался вверх, то проваливался вниз, вверх и вниз. От постоянной качки у многих началась морская болезнь, и в душном трюме стоял нестерпимый запах рвоты. Матросы сбрасывали вниз сухие галеты и холодную гороховую кашу, которую многие просто не могли есть. Всех мучила жажда, но слабого пива, которое на суше могли позволить себе даже последние бедняки, здесь не было, а вода протухла.

Несмотря на тесноту, Молли показалось, что мальчиков лихорадит, но потом она решила, что лихорадка началась у нее самой. Ее постоянно тошнило. Младенец то и дело разражался криком, потому что хотел есть, и она пыталась убаюкать его. А потом однажды она очнулась от своего тошнотворного сна, потянулась к малышу, но его не было. Какая-то женщина сказала, что он отправился в лучший мир. Молли откинулась на спину. Голова у нее кружилась, глаза были сухими, а рядом муж без конца разглагольствовал о фермах, коровах и Новом Свете, пастбищах, лесах и реках… а во рту у нее было сухо, как в пустыне.

Ей снился темный лес, где из тени к ней подбирались страшные дикие звери, и она металась из стороны в сторону, ища спасения или места, где можно было бы укрыться… Тварь, огромная, словно дом, ухватила ее за талию и вонзила когти ей в живот… разрывая ее на куски. Но она слишком устала, чтобы сопротивляться. В конце концов боль победила сон.

– Молли! Молли! Просыпайся! – услышала она чей-то крик.

На мгновение она стряхнула с себя сон и застонала. Оказывается, боль вовсе не приснилась ей. Ее муж держал в руках окровавленную тряпку, и на лице его была написана растерянность. Две женщины оттолкнули его в сторону и склонились над нею, приподнимая ей юбки.