Баронесса Изнанки

Добрый пастух

В течение трех секунд они отрезали нас от кареты. На тропе возникла дюжина пятнистых тощих тварей, окраской напоминавших гиен. Из камыша, по ту сторону горящего погребального костра, выбирались все новые и новые кошки. Некоторые были не крупнее болотного кота, чучело которого мы видели с отцом в зоологическом музее, я даже невольно обрадовался, что они такие нестрашные.

— Скорее, милорд!

— Ваша милость, сверху!

Эй, парни, готовьте огонь! — приказал своим помощникам Брудо.

Исполосованная прежними ранами клыкастая морда появилась на крыше броха. За ней — вторая и третья. Эти звери были почти как сервалы, гораздо крупнее тех, что с шипеньем крались по тропе. Они приседали, прижимали уши, очевидно, готовясь прыгнуть одновременно. Дым и огонь их отпугивали. Нам не хватило ума набрать с собой горящих веток от костра, но теперь было поздно.

Отряды трупоедов отрезали нас от места погребения.

— Прикрывайте спины! — Магистр выстроил нас в боевой порядок. Обер-егерь — в авангарде, Саню и Марию — на фланги, а меня и королевского поверенного, как самых слабосильных, — в центре. Сам магистр прикрывал отход, замыкая круговую оборону. Как мы очень скоро убедились, коты охотнее всего атаковали сзади.

— Парни, держите лошадей! — распоряжался младшими егерями Брудо. — Гвидо, Арми, не дайте им обойти вас по обочине!

— Ваша милость, умоляю вас, оставайтесь позади!

Милорд Фрестакиллоуокер был явно не доволен ролью запасного игрока, уготованной ему питекантропом. Я не очень представлял, как зеленоглазый пикси собирался драться с кошками, многие из которых весили больше его самого. Да и оружия у него не было. Пикси что-то бурчал сквозь зубы, перебирая на груди костяные бусы. Только сейчас я пригляделся к ним внимательнее — это, без сомнения, были фаланги пальцев. Вполне возможно, что не человеческих, да и само понятие «человек» в Изнанке оказалось чрезвычайно размытым. Я читал про индейцев Северной Америки и про дикарей Африки, они не носили кости просто так. Кости — это почти всегда символ убитых тобой врагов. Где же особа, приближенная ко двору, отыскала столько врагов в мирных королевствах Изнанки?

Его милость продолжал перебирать косточки на груди.

Если бы тетя Берта находилась рядом с нами, мы попытались бы соткать Покрывало силы. Но тетушку мы оставили в карете, а фомор и пикси, совершенно очевидно, не умели ткать. То есть у них, наверняка, имелись собственные методы дрессировки, но в данный момент мы все опоздали.

Мы позволили себя окружить, невольно сбились в кучу, спиной к спине, причем взрослые запихнули меня в центр круга. Коты передвигались вокруг плавными шажками, но не рисковали нападать. От них разило болотной гнилью, в мокрой вонючей шерсти копошились паразиты.

— Боже, сколько их... — простонала Мария.

— У нас не хватит патронов, — дядя Саня вытащил кривой зазубренный нож.

— Они не боятся вашего оружия, — сказал пикси. — Когда я дуну, бегите к карете. Бегите изо всех сил!

Я скосил глаза влево. Казалось, чахлая болотная трава ожила, подернулась мелкими буро-желтыми волнами, превратилась в две реки. Одна река обтекала нас по кругу, сверкая воспаленными, злобными глазами, а вторая потекла в сторону дороги. Лошади бились в постромках, ржали в страхе. Кучер безрезультатно пытался их успокоить. Оба младших егеря стреляли с подножки; рядом я заметил тетю Берту и Анку, они наловчились перезаряжать арбалеты.

Фомор развернулся лицом к врагу, на ходу выкручивая из посоха полутораметровый двуручный меч. Его волосатые щеки раздулись, словно магистр собирался дунуть в саксофон. В оранжевом свете тускло отозвались рунические письмена на лезвии. Зеленоглазый пикси, чем-то похожий на совенка, тряс своими амулетами, приседал и вскрикивал, но пока это нам ничем не помогало. Я попытался установить контакт хотя бы с одним котом, это получилось. Пожалуй, я мог бы подчинить себе пару Дюжин, но не более того. Удержать такую ораву без специальных заклинаний не смог бы и дядюшка Эвальд.

Коты заорали и бросились к нам. По сравнению с этим воплем, весенние серенады дюжины «сиамцев» показались бы милой колыбельной. В ответ им неожиданно сильным, глубоким голосом запел обер-егерь. У меня, от его короткой песни, признаюсь честно, заныли зубы и зазвенело в голове. Кошки на мгновение затормозили, передние были явно напуганы, но задние ряды напирали, и атака продолжилась. Еще раньше обер-егерь надел на голову кожаный мешок с прорезями для глаз, на манер ку-клукс-клановского головного убора, затем извлек из заплечного подсумка и быстро натянул длинные, почти до плеч, перчатки, снаружи состоящие из сплошного частокола гвоздей.

— Во дает! — восхитился дядя Саня.

— Солидная амуниция, — поддержала Мария. — Знает свое дело!

Брудо привык драться в своем мире, зато мы оказались не готовы.

Тут маленький чернявый пикси пригнулся к земле, словно собираясь взять низкий старт, и дунул огнем. Его легких и набранной в рот горючей смеси хватило секунд на пятнадцать. Милорд спешно обежал нас по кругу, превратив первую линию нападавших в визжащие, ослепшие головешки.

Но некоторые прорвались. В локоть дяде Сане вцепился кот, статью напоминавший молодого бульдога, однако только изорвал зеленый плащ-дождевик. Даже проткнутый ножом, он продолжал орать на земле и тянул когти к нашим ботинкам. Мария встретила двух зверей пулями между глаз, стреляла она потрясающе, даже не целясь.

— Бегите! Бегите!

Меч в лапах фомора превратился в музыкальный инструмент. Он запел, сперва несмело и прерывисто, затем, словно древний сказитель, прокашлялся и затянул тонким ледяным голосом свою любимую песню. Этот стальной гигант знал в совершенстве только одну песню, но ее вполне хватало, чтобы собрать сотни слушателей.

Они прыгали магистру на лицо, норовили вцепиться в глаза, но он чудесным образом успевал их отшвыривать, душил руками, с хрустом переламывая ребра и позвонки. Егерь обнимал сразу двоих, а то и троих котов, падал на спину, перекатывался на живот, а когда раздвигал колючие объятия, с них стекали живые еще, страдающие тряпки.

Его милость снова дунул. Не знаю, какое отношение к его трюку имели жуткие амулеты на груди, но после второго захода в рядах нападавших прорезалась глубокая пылающая траншея. От пикси не пахло бензином или другими производными нефти: дрянь, сродни жидкому напалму, которую он растворял во рту, вообще никак не пахла. По прошествии времени могу честно заявить, что более жестокого оружия в действии я не встречал. Попадая на шкуру, даже маленькие капли горящей жидкости буравили ее, выжигая в туловищах котов сквозные дыры, будто в них плевались расплавленным свинцом или кислотой. От чужой боли у меня раскалывались виски.

Дядя Саня бежал, тянул за собой Марию и что-то кричал, напрягая связки. Вихрь вороньих крыльев метался над дорогой, шел дождь из седых перьев. Горгульи на колоннах, кажется, искренне веселились. Обер-егерь кричал — на его ногах повисли сразу две кошки. Дядя Саня прыгнул на них с ножом, вернул Брудо в вертикальное положение, и тут же сам был атакован сзади.

— Кто-нибудь, дайте мне нож! — орала Мария. Ее бесполезная, усохшая рука с трудом справлялась с зарядкой новой обоймы. Свободного ножа ни у кого не нашлось.

Тетя Берта творила Оборонительное заклятие холма и продолжала подавать младшим егерям арбалеты Парни поджигали наконечники стрел, те вспыхивали, очевидно, заранее чем-то смазанные. Благодаря непрекращающейся стрельбе огненными стрелами егерям пока удавалось удерживать кошек на обочине, не подпуская их к лошадям.

В моем мозгу отдавались слова тетушки, но я никак не мог сосредоточиться и помочь ей, потому что справа, в паре шагов, по заживо горящим собратьям подбирались пятнистые бестии. Тем не менее, Оборонительное заклятие начало действовать. В каждом из нас словно удвоились силы, сверху будто опустился прозрачный колпак, полный свежего, тонизирующего кислорода. Руки обер-егеря замелькали под аккомпанемент его охотничьей песни. Две крупные кошки прорвали наш тесный круг, ворвались в центр. Одна с протяжным мяуканьем кинулась на затылок Марии, но Брудо легко схватил ее за загривок и одним резким движением оторвал ей голову. Вторая кошка кинулась мне в ноги и успела пустить в ход когти, прежде чем егерь сломал ей передние лапы. Мне крупно повезло, что дома, перед самым нашим бегством, я послушался дядюшку Эвальда и надел осенние ботинки. Тогда это показалось мне изрядной глупостью, а сейчас толстая свиная кожа спасла мне ноги, а может быть, и жизнь.