Иероглифика Петергофа. Алхимические аллюзии в символике Петергофского садово-паркового ансамбля

Прокопович утверждал, что знание природы не направлено против христианских законов, поскольку Бог уважает тех, кто пытается изучить природу, и вера является основой для ума, стремящегося к знанию. Он также отмечал, что истинное понятие причины кроется в понимании божественной гармонии природы, которая кажется благоухающей верой по аналогии с макро и микро-мирами.[63]

С переездом в Санкт-Петербурге в 1716 г., Прокопович не оставил свои изыскания в области естественной философии, и предположительно стал Оратором так называемого «Общества Нептуна», связанного с научным экспериментированием, алхимией и даже масонством.[64] Более того, он примкнул к литературно-философскому кружку, так называемой «ученой дружине», в котором состояли Яков Брюс и В. Н. Татищев.[65] В Санкт-Петербурге Прокопович полностью отдался библиомании, собирая библиотеку, составившую более чем 3000 томов на момент его смерти в 1736 г. Большинство этой коллекции имело теологическую направленность, но имелось и значительное количество алхимических работ 34-х авторов, включая Даниэля Сеннерта, и множество оккультных трактатов, таких авторов, как Генрих Корнелиус Агриппа (1486–1535), Левий Лемин (1505–1568), Марчелло Пилиндженио, Джироламо Кардано (1501–1576) и Джованни Баттиста делла Порта (1535–1615).[66]

Алхимическая коллекция Прокоповича не столь обширна как у его друга и коллеги Брюса, но весьма значима. Трудно представить любое другое духовное лицо в России в то время, способное сделать успешную теологическую карьеру, имея такие «сомнительные» научные интересы. Обладание Прокоповичем коллекцией алхимических трактатов, по словам Коллиза, было смелым и опасным предприятием, которое, вероятно, покоилось на протекции и патронаже самого Царя. Поддержка Петра была крайне важна для начала карьеры Прокоповича в Санкт-Петербурге, где он столкнулся серьезным противостоянием конкурентов. Так, назначение его Епископом Пскова в 1718 г., было отклонено Стефаном Яворским, на том основании, что Прокопович – еретик, защищающий иноверие, что было серьезным обвинением.

Третьим сподвижником Петра Великого в области «тайных наук» Коллиз называет шотландского врача Роберта Эрскина (1677–1718). Он прибыл в Россию летом 1704 г. и играл существенную роль в стране вплоть до своей ранней смерти в возрасте сорока одного года в ноябре 1718 г. В начале своей карьеры он был личным врачом А. Д. Меншикова, затем быстро продвинулся и стал лейб-медиком царя, а затем архиатром – главой всего медицинского ведомства.[67] В этой роли Эрскин был инициатором создания первого аптекарского и ботанического сада России в Санкт-Петербурге. В 1714 г. Царь назначил Эрскина первым директором Кунсткамеры, а также директором ее библиотеки. В 1716 г. он стал членом Государственного Совета, что давало привилегию наследуемого дворянства. Большое уважение, которое Петр I питал к Эрскину, отражено в организации его государственных похорон в январе 1719 г. и то, что он был похоронен рядом с любимой родной сестрой Царя, Наталией Алексеевной, в Александро-Невской Лавре.

Несмотря на блестящую карьеру в России, Р. Эрскин остается незамеченным в исторической литературе и известно о нем немногое. Во время своей сравнительно короткой жизни ему удалось собрать одну из самых обширных частных алхимических библиотек в современной ему Европе. В этой коллекции из более чем 2300 томов содержится 287 алхимических работ, принадлежащих 157 авторам, что составляет более чем 12 % всего собрания.[68] Это количество томов сравнимо с собраниями книг того же времени сэра Исаака Ньютона и сэра Ганса Слоана, которые содержат 169, и 204 алхимических работ, соответственно.

Ятрохимия, как направление медицины, была широко распространена среди шотландских врачей, к которым принадлежал Эрскин, разделявший якобитство. Во время обучения Эрскина медицине в Париже и Утрехте, с 1697 по 1700 гг., царила специфическая научная атмосфера открытой проповеди алхимии с профессорских кафедр. В Париже, например, Эрскин мог консультироваться с Мои сеем Чарасом (1619–1698), чей главный труд, «Pharmacopee Royale Galenique et Chymicque» (1676), представлял собой сборник алхимических рецептов. Из дневника, который Эрскин вел, учась в Париже, видно, что он много времени посвящал исследованиям химических процессов, конспектированию трудов химика Жакоба Ле Морта (1650–1718), трактаты которого пронизаны алхимической верой.[69]

Эрскин переехал в Утрехт в 1699 г., во времена, когда медицинский и химический факультеты университета находились под влиянием харизматического Иоганна Конрада Баркгаузена (1666–1723). Не сохранилось сведений о фамилиях учеников Баркгаузена, но О. Хэнноуэй отмечает, что большинство их были студентами-медиками.[70] Из этого можно заключить, что Баркгаузен имел серьезное влияние в области медицины и химии на молодого шотландца, что подтверждается тем фактом, что Эрскин владел всеми публикациями Баркгаузена по химии, изданными до 1718 г.[71] Р. Коллиз отмечает химическое мировоззрение парацельсианского толка, свойственное Баркгаузену, защищавшего алхимию, как одно из трех главных разделов химии, и стремящегося к «обнаружению многих скрытых фактов, полезных в искусствах и науках».[72] Баркгаузен поместил в издание «Химических элементов» 1718 г. серию из девятнадцати алхимических изображений, найденных им в одном из Швабских монастырей, присовокупив к ним собственную интерпретацию их алхимических смыслов.[73]

Кроме того, семья Р. Эрскина была причастна к герметической традиции. Например, двоюродного брата его деда, сэра Джорджа Эрскина (1570–1646) описывали как «самого влиятельного из многих последователей герметической философии или алхимии во времена короля Якова VI».[74] Его двоюродный брат, лидер якобитов Джон Эрскин, граф Мар (1675–1732) был связан с мистической традицией шотландского якобитского масонства, так же, как и его свояк Эндрю Рамсей (1686–1743), известный образец масона Шотландского Обряда.[75]

Многие сохранившиеся источники подтверждают ятрохимический подход Эрскина к медицине. У него, как главы Аптекарской Канцелярии, архиатра,[76] была широкая возможность заниматься (ал)химическим экспериментированием. «Разумеется, введение в России такой должности (как говорилось тогда, “президента всего медицинского факультета России”) не было явлением случайным, а логически входило в общую систему осуществлявшихся тогда преобразований. Вместо родовитых, сановных бояр, возглавлявших существовавший еще с 1581 г. Аптекарский приказ (последним из них был князь Я. Н. Одоевский), руководителем медицинского ведомства впервые стал врач».[77] Следует подчеркнуть, – пишет Коллиз, – что лечение Царя, предпринятое Эрскином, полностью соответствует методам ятрохимии и парацелианства, столь распространенным в XVII в. и используемыми такими практиками как Жан Батист Ван Гельмонт, Рудольф Глаубер и Франц де ла Бое Сильвий. Увлечение Эрскиным бальнеологией также относится к традициям парацелианской медицины. Таким образом, можно говорить об Р. Эрскине как об авторитетном враче, имеющим склонность к алхимической теории и практике, реальный масштаб алхимического книжного собрания которого, выходит за рамки простого любопытства и увлечения дилетанта.

63

Смирнов В. Г. Феофан Прокопович. М.: Соратник, 1994. С. 45.

64

Collis R. Ibid. P. 62.

65

Ничик В. М. Указ. соч. С. 15.

66

Collis R. Ibid. P. 62–63.

67

Мирский М. Б. Доктор Роберт Эрскин – первый российский архиатр // Отечественная история, № 2, 1995 С. 134.

68

Collis R. Ibid. P. 63.

69

Ibid.

70

Ha