Страница 66 из 81
Скитник даже порозовел от такой чести. Ныне все его считают, чуть ли не предсказателем непогодья, вещуном.
— Да как сказать, — кашлянул в бороду Лазута Егорыч. — Если метелей больше не будет, то дойдем до крепости недельки через две. Раньше никак не получится. И без метелей каждый день придется вытаскивать розвальни и сани. Не по разу на день. А когда Бог сподобит подойти к Раковору, то денька два надо бы ратникам отдохнуть. Вот и смекай, князь Дмитрий Александрович.
— Спасибо, Лазута Егорыч. Я примерно так и прикидывал.
— А кой прок нам, почитай, к самому морю тащиться? Есть и поближе вражьи крепости, — произнес боярин Коврига.
— Чудно слышать от тебя такие слова, Мелентий Петрович. Раковор для Руси — как бельмо на глазу. Ни один торговый человек не может пробиться к морю. А без торговли с Западом мы несем большие убытки. Новгородцы сие лучше всех ведают. Не они ли год назад, снарядив войско, ходили на Раковор, но потерпели серьезную неудачу. Крестоносцы издевательски похвалялись: никогда не допустим Русь к морю. Пусть не вылезают из своих берлог, ходят в медвежьих шкурах и питаются грибами. Заморских товаров им вовек не видать… Но дело не только в торговле. Датские крестоносцы, большую часть из коих представляют рыцари Ливонского Ордена, полностью захватили землю эстов и теперь норовят завладеть Северо-Западом Руси. Я не раз уже об этом сказывал, но у тебя, Мелентий Петрович, никак уши заложило. Что же касается других крепостей, то на них не стоит и отвлекаться. Большая часть рыцарей, изведав о целях нашего похода, давно уже ушли под Раковор. Именно там находится основная сила крестоносцев. Именно там они и будут разбиты.
Дмитрий Александрович говорил с такой твердой уверенностью, что она невольно проникала в сердце каждого присутствующего на совете.
Неждан Корзун не переставал дивиться. Молодому князю недавно стукнуло восемнадцать лет, а он уже обладает не только мужской силой, но и глубоким разумом. Действительно, это бросается в глаза, он весьма похож на своего знаменитого отца, наделенного богатырской силой и незаурядным умом. Не случайно Александру Ярославичу уже в двадцать лет пришлось вынуть меч против крестового похода на Русь шведских крестоносцев. Король Швеции собрал в 1240 году огромное войско, кое на многих кораблях подошло к Неве. Вражеский начальник, ярл[148] Биргер прислал к князю Александру гонцов: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою». Услышав это, князь, как сказывает летопись, «разгорелся сердцем» и отправился в новгородский Софийский собор. Там он молился, вспоминая слова пророка: «Суди, Господи, обидящим меня и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щит, стани в помощь мне».
Получив благословение новгородского Спиридона, князь Александр стал ободрять своих воинов словами: «Не в силе Бог, а в правде».
В воскресенье 15 июля 1240 года небольшая княжеская дружина, не дожидаясь сбора основного войска, неожиданно напала на шведов. «И была сеча великая с католиками, и перебил их князь бесчисленное множество, а самому герлу возложил печать на лице острием своего копья».
В марте 1242 года Александр Невский освободил от немецких крестоносцев Псков, а в субботу 5 апреля на льду Чудского озера нанес новое сокрушительное поражение Ордену меченосцев.
Дело полководца славно продолжает его сын, князь Дмитрий. Русь никогда не забудет его отважного похода на Дерпт (Юрьев), кой Дмитрий взял в двенадцать (!) лет. Что-то будет под Раковором?
Неждан Иванович, как трезвомыслящий человек, понимал, что после срыва о мирном соглашении с Литвой, коя была намерена вступить в военный союз с Русью против крестоносцев, взять сильно укрепленный Раковор будет непросто. Ростовцы хоть и уверены в победе, но она может даться нелегко. Возможны немалые потери. Воины возлагают большие надежды на стенобитные орудия, кои искусный умелец Талалай изготовил на дворе новгородского архиепископа. Они мощны и надежны — спора нет. Но удастся ли их подвести к стенам неприступной крепости? Сколько ратников и коней могут погибнуть! Но без урона войны не бывает. Не худо бы опробовать стенобитные орудия на какой-нибудь менее мощной крепости. Тогда все недостатки и промахи осады будут видны. Не потолковать ли об этой задумке с большим воеводой?.. А до ратных сражений надо беречь и воинов и коней. «Поелику без них победы не добыть». Дмитрий Александрович совершенно прав. Во что бы то ни стало поберечь! И не скупиться на корма и теплую одежду, как это делает Мелентий Коврига. Он уже не первый раз заводит разговор о том, дабы поживиться за счет чужеземных деревень. Едва вступили в Литву, а Мелентий на ливов уже нож точит. Надо-де по сусекам полазить. Большой воевода строго-настрого одернул боярина, да и не только его. Досталось и сыновьям великого князя, Святославу и Михаилу. На сегодняшнем совете они уже Мелентия не поддержали, но глаз да глаз за ними. Кичливы и строптивы, как их отец, но пока, слава Богу, из повиновения большого воеводы не выходят. У князя Дмитрия Александровича твердая рука.
После совета военачальники разъехались по своим дружинам. Громадная лощина (почитай, в три версты) втянула в себя всё войско и напоминала гигантский шумный табор. Вход в лощину тянулся неприметно, исподволь, иначе бы тяжелые возы и розвальни с башнями и стенобитными орудиями пришлось бы оставить наверху.
Остро пахло дымами сотен костров, варевом. Звенькал металл. Ратники, сидя у огня, точили терпугами[149] боевые топоры, наконечники стрел и копий; многие из обозных людей латали поизносившуюся конскую упряжь.
Боярин Коврига бранился:
— Наберись тут упряжи. Это надо ж так изодрать, оболтусы! А хомуты на что похожи? Я немалые деньжищи за упряжь заплатил, казну опустошил, а мои нечестивцы настоль ко всему нерадивы, что им плевать на боярские убытки. Ну, погодите у меня! Вернусь из похода — каждого плеточкой попотчую.
— Не в первой, боярин. Но токмо нашей вины нет, — норовил перечить один из мужиков.
— Заткни пасть, охламон! И чтоб упряжь была как новехонькая. Но кожу и дратву лишку не тратить. Уразумел, Емелька?
— Уразумел, — буркнул обозный.
Когда Коврига отъехал к дружине, Емелька сплюнул (скряга!), вновь окинул хмурыми глазами упряжь и вздохнул. Это тебе не кнут починить. В конской упряжи чего только нет! Узда, хомут со шлеей, дуга, пристегиваемая гужами к оглоблям и хомуту, кой стягивается супонью, седелка с чересседельником для подъема оглобель и две вожжи. Всё это для одиночной упряжи. В парной же пристяжной упряжи прибавляется еще узда, хомут со шлеей, привожжек и пара постромок с вальком; парная дышловая упряжь: две узды и хомуты со шлеями, две пары постромок, двое нашильников, от хомута к дышлу, две пары вожжей. В троичной упряжи — еще другая пристяжка; в четверне с выносом — парная дышловая упряжь, парная без вожжей и нашильников, с выносными постромками, взятыми за крюк дышла. В упряжке бочкой, или гусем, постромки передних лошадей крепятся за гужи задних.
И всё это было в огромном обозе. Работы для починки в невпроворот. В ход шли запасные ремни, шила, иглы, дратва, куски кожи, дышловые крюки…
А сколь изношенных подков надо заменить, сколь железных ухналей[150] в лошадиные копыта вбить! Обозным людям передохнуть некогда.
— Слава Богу, хоть в затишке оказались, а то бы пропащее дело, — молвил Емелька Бобок, грузный, чернобородый мужик с крепкими сноровистыми руками.
— Воеводе надо в ноги поклониться. Увел-таки от буйной завирухи, — молвил другой обозный.
— А вот и не воеводе, — поправил сотоварища Бобок. — Слух прошел, что от метели увел ростовский боярин Лазута Скитник. Сам-то он в годах, но, бают, толковый человек. Вот так-то, Вахоня.
— Скитник? — латая гужи, переспросил Вахоня, долговязый мужик лет сорока. — Знакомое имечко. Когда-то я знавал Скитника. Но то был ямщик из Ростова. Давно это было. Заночевал у меня. Могутный парень и нравом веселый. Поглянулся он мне. Купца на два дня из Ростова привозил.
148
Ярл — герцог.
149
Терпуги — подобие напильников.
150
Ухнали — специальные гвозди для подков.