Страница 48 из 81
Василька Романовича поддержали все дружинники Даниила.
Лев отправился к ставке Бурундуя с гнетущим настроением. Встреча с ордынским полководцем ничего хорошего не предвещала. Так и вышло.
Бурундуй встретил посланников Даниила такой отборной бранью, «что владыка Иван стоял ни жив, ни мертв от страха».
Наконец жестокий военачальник сказал князю Васильку:
— Если хочешь, чтобы я тебя не кинул голодным псам, то испепели Холм. Мне противен излюбленный город твоего великого князя. Да и ты, Василий, как мне известно, особо почитаешь город брата. Преврати его в головешки, а всех защитников — урусов уничтожь. Даже младенцев не щади.
Василий Романович поник, а затем, после непродолжительного раздумья, молвил:
— Твоя воля священна, Бурундуй.
Острые, желтые глаза уперлись в Льва Данииловича.
— А ты, сын шакала, разметай мне города Данилов, Истожек и Львов.
— Я исполню любой твой приказ, — послушно произнес Лев. — Но мне нужны твои воины.
— Золотая Орда богата защитниками ислама. Ты получишь моих храбрых багатуров.
Владыку же Ивана отправили к Даниилу «с вестию о гневе Бурундуя».
В тот же день, возглавив татарские тумены, Лев Даниилович поспешно ринулся разрушать города своего родного княжества, и делал это с таким рвением, как будто уничтожал города самых злейших врагов. Даже Бурундуй похвалил:
— Золотая Орда не забудет твое усердие.
По-другому повел себя Василько Романович. Стереть с лица земли Холм — предать брата, основавшего город.
Холм был сильно укреплен. В нем сидело немало ратных людей с пороками и самострелами, так что взять крепость без больших потерь было непросто. Старому же полководцу лишаться своих воинов не хотелось: ему еще, по приказу хана, предстоял большой и длительный поход на Польшу.
И тогда Бурундуй произнес Васильку:
— Это город твоего брата. Ступай к крепости и скажи воинам, которые тебя хорошо знают, чтобы открыли ворота и сдались.
С Васильком Романовичем полководец послал десяток татар и толмача, знавшего русский язык, — слушать, что Василько будет говорить с холмовцами. Брат же Даниила, пока ехал к городу, догадался, что ему предпринять. Он набрал в руки камней и, подъехав к стенам крепости, принялся кричать главным боярам:
— Константин Владимирович и ты Лука Иванович! Этот город не только брата моего Даниила, но и мой. Повелеваю вам сдаться!
И прокричав эти слова, Василько Романович три раза ударил камнем о землю, давая этим знать, чтоб горожане не сдавались, а бились с татарами насмерть.
Боярин Константин Владимирович, стоя на стене, увидел знак, понял его смысл и ответил Васильку Романовичу:
— Ступай прочь, подлый изменник, если не хочешь, чтоб не пустили в тебя стрелу! Ты уже не брат Даниила, а его враг! Мы будем биться до последнего ратника, но город поганым не сдадим!
Толмач, бывший с Васильком, рассказал своему военачальнику ответ Константина, и Бурундуй, не решившись осаждать Холм, отправился опустошать Польшу, откуда уже вернулся в степи…
Старый Даниил Романович до самой смерти не мог простить своего сына, хотя прекрасно понимал, что не выполни он приказ Бурундуя, то его бы ждала неминучая погибель. Но уж лучше почетная смерть, чем открытое предательство.
До самой кончины отца Лев жил, как затравленный волк. Через три года Даниила Романовича не стало… По старине Лев должен стать великим князем Галицко-Волынского княжества. Но отец всё завещал младшему Шварну, а Воишелк передал тому литовское королевство…
Злобой и неистребимой завистью исходил Лев Даниилович. Слава Богу, Шварна уже нет, а вот Воишелк вновь принял мирскую жизнь и он не хочет замечать старшего сына Даниила, питая к нему открытую неприязнь. Надо положить этому конец. Бывший монах должен навсегда уйти в свой монастырь. Возможно, он послушает совета своего «отца» Василька Романовича. Надо немешкотно ехать к дяде. Но тот, конечно, не примет его с распростертыми объятиями. Уж слишком ретиво послужил Лев темнику Бурундую.
Но у Льва не было другого выхода. Неужели у родного дяди такое жестокое сердце, и он не простит своего племянника? Все-таки родная кровь, да и немало лет пролетело с той поры. Дядя хоть и посерчает, но поможет примирить его с Воишелком, а то вражда можете перейти в настоящую войну.
Лев, не без смятения в душе, снарядился во Владимир Волынский. Василько Романович и в самом деле встречал племянника ворчливо:
— Давненько не видел тебя, племянничек.
— Да всё дела неотложные, дядя, — озабоченно произнес Лев. — Забот — полон рот.
— Слышал, слышал о твоих заботах. Чу, дружину на Воишелка собираешь?
— Да как не собирать, дядя, когда Воишелк готов меня проглотить с потрохами. Слушок идет, что король помышляет послать своих воинов на моё княжество.
— Брехня, Лев. Аль ты не слышал, что Воишелк заключил мир с Русью? Ныне он настолько смирен, что даже не поехал жить в свой королевский замок, а остановился в Михайловском монастыре.
— Сомневаюсь я, дядя, в миролюбии Воишелка. Не зря ж его прозвали «волком в овечьей шкуре»… А в обители он, поди, не зря сидит. Очередную пакость задумывает.
— Может, и задумывает, но только не пакость. Воишелк, как я думаю, сбивает с толку ливонских рыцарей и поджидает, когда придут в Литву дружины русских князей. Напрасно ты на него ожесточился. Пора тебе замириться с Воишелком.
Последние слова Василька весьма порадовали князя. Ведь с этим он к дяде и приехал.
— Ты прав, Василько Романович. Не время ныне острить мечи друг на друга. Я готов примириться. Но как это лучше сделать? Может, окажешь помощь?
— Непременно окажу. Завтра же отправлюсь в монастырь, а ты здесь поджидай.
Прежде чем ехать к Воишелку, Василько Романович посетил немца Маркольда, старого советника князя Даниила Галицкого, и только после этого он направился в обитель.
Разговор «отца» и Воишелка был длительным. Оба говорили не только о старшем сыне Даниила Галицкого, но и обсуждали ситуацию, сложившуюся с Русью. Оба пришли к твердому выводу: мир с Русью необходим. Только совместными усилиями можно разбить Ливонский Орден.
Со Львом же Воишелк согласился встретиться во Владимире Волынском, у немца Маркольда. «Все три князя обедали весело, много пили, Василько после обеда поехал к себе домой спать, а Воишелк поехал в Михайловский монастырь».
Примирение состоялось, но Лев твердо уяснил для себя, что король Воишелк не собирается покидать мирскую жизнь, а, напротив, до конца своей жизни остаться владетелем Литвы. И другое обстоятельство вывело из равновесия перемышльского князя. Воишелк не посулил Льву никаких городов и земель, что вновь его взбесило. Он опять останется без власти.
Возбужденный Лев Даниилович поскакал к Воишелку в монастырь.
— Король! Мы славно посидели. Попьем-ка еще!
— А что? — пьяно отозвался Воишелк. — В погребе монастыря хватит вина. Эгей, служки!
Вскоре застолье продолжилось.
— Я хочу выдать тебе, Воишелк, одну большую тайну, — осушив кубок вина, тихо произнес Лев.
— Выдавай, — покачиваясь в кресле, сказал Воишелк.
— Большую тайну. Ни один человек, кроме тебя, не должен о ней знать.
— Служки, прочь из трапезной!
Оставшись один на один, Лев подошел к Воишелку и всё так же тихо, загадочно проговорил:
— Даже стены имеют уши.
— Стены? — поднявшись из кресла, переспросил Воишелк, и осовелыми глазами оглядел своё временное пристанище. Через несколько дней он вновь хотел вернуться в королевский замок, где недавно принимал посольство русских князей.
— Ты, пожалуй, прав… А теперь говори.
Лев наклонился к уху короля и зашептал:
— Твои руки по локоть в крови. Ты, Воишелк, хуже самого злого пса, хуже скотины…
— Что-о-о? — вмиг отрезвел король, но тотчас острый кинжал по самую рукоять вошел в его живот.
Лев, без каких-либо затруднений, вышел из стен монастыря, где его поджидали дружинники, и поехал в королевский замок. Он, ведая, что Воишелк казнил многих литовских князей, помышлял воспользоваться убийством короля и приобрести себе Литву, «но не получил успеха в этом деле, и литовцы выбрали себе единоплеменного князя».