Страница 35 из 81
Васюта остановил коня. В который раз он навещает Переяславль, и не может налюбоваться красивейшим городом. Доброе место выбрал Юрий Долгорукий! Вот и Москву он заложил на живописных семи холмах.
Спустились с зеленого, поросшего соснами угора, и направились к высокому земляному валу, окруженному глубоким рвом, в дно которого были вбиты ряды заостренных кольев. (Они сами по себе уже представляли надежную оборонную преграду). По верху вала тянулась высокая бревенчатая крепость, с двенадцатью бревенчатыми башнями. Три из них (Спасская, Рождественская и Никольская) были проездными и надвратными, с переброшенными через ров мостами. В мирное время мосты не убирались, и каждый мог войти или въехать в город).
Оставив позади себя Спасские ворота, Васютка направил коня к Тайницкой улочке, где проживал купец Силантий Матвеич Ширка. Улочку назвали в честь башни. На земляном валу, в северной его части сохранялся неширокий разрыв. Здесь, внутри вала, был водяной тайник для выхода к реке Трубеж, поэтому башня, стоявшая над ним, называлась Тайницкой.
Изба Силантия Матвеича была довольно крепкой, нарядной и просторной; стояла на высоком, дубовом подклете, имела горницу, повалушу[62] и светелку, украшенные (как и красное крыльцо) причудливой деревянной резьбой.
Жил Силантий с женой Федотьей, — высокой, слегка полноватой старухой, с округлым курносым лицом и улыбчивыми карими глазами. Двое сыновей давно выросли, женились и жили теперь своими домами, промышляя каждый своим ремеслом.
— Сыны у меня толковые, — похвалялся Силантий Матвеич. — Один — в оружейные мастера выбился, а другой — в хамовники[63]. Внуками меня одарили. Слышь, в повалуше носятся, разбойники.
Федотья была на голову выше своего благоверного, но это Силантия не смущало. Напротив, он супругой гордился:
— Она в девицах-то чуть ли не первой красавицей была. От женихов отбоя не было. А вышла за меня, махонького. Даже не пикнула.
— Пикнешь у тебя, — улыбнулась Федотья. — Твой родитель немалую мошну имел, уговорил тятеньку. Куда уж мне было деваться.
— Ну и не прогадала. Другой мужик с оглоблю вымахал, а проку на вершок. В любом деле, хе-хе, даже в любовных утехах. Я ж — хоть куды с добром!
— Постыдился бы, греховодник, — незлобиво проворчала супруга.
— Стыд не дым — глаза не ест.
— Да уж про тебя и речи нет. Бесстыжих глаз и дым неймет.
Так с шутками и прибаутками и жили Силантий с Федотьей…
На сей раз купец, увидев Васютку, малость подивился:
— Чего-то ты, Васюта Лазутыч, зачастил в наш город. Допрежь раз в полгода наезжал.
— Купеческие дела неисповедимы. Где прибыток идет, туда и возвращаемся… Аль надоел я тебе, Силантий Матвеич, в твоих хоромах?
— Побойся Бога, Васюта Лазутыч. Я тебе завсегда рад. Да хоть кажду седмицу[64] приезжай! Не так ли, Федотья?
— Так, государь мой. Ты нам, Васюта, как за родного сына стал. Шибко нравен ты нам, — радушно молвила хозяйка.
— Слышь? — воздел над шишковатой головой короткий мясистый перст Силантий Матвеич. — Моя старуха зря не скажет. Нравен!
У Васютки и без того еще больше посветлело на душе. Не зря его направлял к Ширке дед Василий Демьяныч. Добрый, приветливый купец, а супруга его и вовсе сердечная женщина.
— Спасибо вам, — тепло изронил Васютка и поклонился хозяевам в пояс.
Свою серебристую осиновую чешую он распродал на торгу в тот же день и приказал дворовым отвезти пустую подводу во двор Ширки.
— А я на торгу потолкаюсь, к товаришку приценюсь. В Ростов с пустом не поедем.
Однако в голове Васютки было совсем другое — побыстрее узнать, где проживает Марьюшка. Надо было у Силантия Матвеича изведать, да постеснялся. Да и на торгу спрашивать, где стоит изба покойной Палашки, было неловко. В Переяславле Палашку все должны ведать как непотребную женку.[65] Пристало ли заезжему купцу о ней выспрашивать?
Внимание Васютки привлек иноземный говор. Он приблизился к «Немецкой» лавке, специально построенной для иностранных купцов и тотчас, по лицам торговых людей, определил — купцы западные, и товар богатый: дорогие ткани, оружие, серебряные монеты, украшения из стекла и цветного металла. Подле лавки толпилось больше зевак, чем покупателей. Однако наиболее именитые переяславские купцы некоторые изделия закупали.
Васютка не в первый раз видит иноземных торговых людей, и всегда они были в своих одеждах. Эти же (на удивление) были облачены в русские шапки, сапоги и кафтаны. Один из них (а это был Бефарт) неплохо объяснялся на русском языке.
— Чего это вы нашу одёжу на себя напялили? — спросил один из купцов.
— Наше платье отвлекает внимание. На нас смотрят, как на заморских павлинов, и забывают про товар. Ваше же платье теплое и удобное. Мы непременно закупим его для своих купцов, — ответил Бефарт.
Васютка приценился к украшениям из стекла и цветных металлов. Красивы, затейливы, многим ростовским боярам будут в диковинку. Долго, любуясь, рассматривал и ощупывал руками, а затем принялся торговаться.
Бефарт упорно стоял на своей цене, Васютка — на своей. Никто не хотел уступать. Наконец Бефарт, почему-то оглянувшись на высокого, широкогрудого немца с сухощавым лицом и русой бородкой, произнес:
— Цену сбить — продешевить. Такие изделия украсят любой дом. Но если русский купец пожелает закупить много этих удивительных украшений, то я могу и уступить.
— Много! — твердо высказал Васютка. — Завтра я приеду на подводе и заберу у тебя добрую половину твоих изделий. Но ты уступишь мне треть цены.
Бефарт отрицательно замотал головой.
— Это невозможно, русский купец. Это грабеж!
— Ничуть! Я знаю настоящую цену.
Бефарт вновь оглянулся на высокого немца с сухощавым лицом. Тот кивнул.
— Ну, хорошо, — сдался Бефарт. — Я, в виде исключения и русского гостеприимства, продам украшения за твою цену. Но я хорошо запомню твое лицо, и когда ты окажешься на моей родине, ты уступишь мне за свой товар такую же цену. Согласен, купец?
— Согласен. Но у нас в таких случаях ударяют по рукам. Как тебя называть?
— Бефарт.
— А меня Васюткой. Так по рукам, Бефарт!
— По рукам!
Сделка состоялась.
Довольный Васютка пошел затем в торговый ряд, где продавались различные женские украшения.
«Надо что-то купить Марьюшке, — подумал он. — Но что? Глаза разбегаются».
На дощатых рундуках чего только не было!
Переяславль славился своей торговой площадью, не зря ее прозвали Красной, что раскинулась неподалеку от белокаменного Спасо-Преображенского собора. А еще народ называл ее Вечевой площадью. До сих пор висит на двух дубовых столбах вечевой колокол. Переяславцы никогда не забудут его призывный, яростный звон, призвавший горожан, вместе с Ростовом Великим, Суздалем, Ярославлем и Владимиром, подняться пять лет назад против ордынских насильников.
Сегодня на Красной площади особенно людно: пятница — базарный день. Плывет над рядами стоголосый шум большого торга. Десятки деревянных и каменных лавок, палаток, шалашей, печур…
Торговали по издревле заведенному порядку. Упаси Бог сунуться с каким-нибудь изделием в чужой ряд. Такого продавца взашей вытолкают. Каждый товар — в своем ряду. Сукно — в Суконном; собольи, бобровые, овчинные, ондатровые, лисьи и заячьи меха — в Пушном; кожа, сафьян, замша — в Сафьянном; кафтаны, шубы, епанчи[66], зипуны, армяки, азямы[67], однорядки[68], опашни[69], охабни[70], ферязи[71], шапки, колпаки, кушаки — в Шубном; сапоги, голенища, лапти, подошвы — в Сапожном; неводы, сети, бредни, мережи, сачки, векши, крючки — в Рыбном.
62
Повалуша — летняя не отапливаемая комната, в которой спали в теплое время года.
63
Хамовник — ткач, полотнянщик, скатерник.
64
Седмица — неделя.
65
Непотребная женка — неприличная, непристойная.
66
Епанча — старинная верхняя одежда в виде широкого плаща.
67
Азям — старинная верхняя одежда крестьян, имеющая вид долгополого кафтана.
68
Однорядка — мужская одежда в виде однобортного кафтана без воротника.
69
Опашень — долгополый кафтан с короткими широкими рукавами.
70
Охабень — верхняя широкая одежда в виде кафтана с четырехугольным меховым воротником и прорезями под рукавами.
71
Ферязь — одежда с длинными рукавами, без воротника и перехвата.