Страница 30 из 81
— Потерпи, голубушка, потерпи, я сейчас! Опояской тебя вытяну.
И вытянул, и приловчился, дабы взвалить могутными руками Марийку на плечо, — и та вся перекинулась, ломаясь в поясе, — и сумел-таки выбраться на сушь. Бережно положил девушку на траву и сокрушенно охнул:
— Эк, к тебе пиявки-то присосались. Ну, это не беда. Знахарки сказывают, что сии твари человеку пользительны. Ты потерпи, голубушка. Сейчас я их отцеплю.
Качура снял с Марийки свой короткий сермяжный кафтан. Пиявки облепили не только босые ноги, но и руки, и шею. Жутковато было смотреть на истерзанное черными, жирными червяками девичье тело. Но Марийка настолько обессилела и натерпелась за последний час — предсмертных мук, что пребывала почти в бессознательном состоянии.
Она пришла в себя, когда Данила, отодрав пиявки, отыскал в лесу родничок и принес в свернутом лопухе прохладной, хрустально-чистой воды. Приподнял голову Марийки, заботливо молвил:
— Испей, голубушка, и тебе полегчает. Родниковая водичка семь недугов лечит.
Качура и сам не ведал, откуда в нем, обычно сдержанном, чуть грубоватом мужике, вдруг зародились неизъяснимые теплые чувства.
А Марийка, окончательно придя в себя, тихо изронила:
— Спасибо тебе, дядя Данила. Век не забуду.
— Да ладно, голубушка… Ты уж меня прости, идола окаянного, а?
Марийка пристально глянула на Качуру и ничего не ответила.
«Не без гордости девка, знает себе цену», — невольно подумалось Даниле, но это его не озаботило, напротив, порадовало, что у него будет такая достойная жена.
— Ну что, Марийка, — Качура перешел на свой обычный суховатый тон, — еще малость отдохни, да и в Нежданку.
— В Нежданку?.. Нет, дядя Данила, у меня свой дом есть, материнский.
— Да что толку в нем? Ни отца, ни матери, ни сестер, ни братьев. Осталась ты одна, как былинка в поле… Да, кстати, кем отец твой покойный был? Каким ремеслом промышлял?
Марийка тотчас замкнулась. Большие, сиреневые глаза ее стали отчужденными. Она поклялась перед иконой пресвятой Богородицы, что откроет имя отца лишь своему суженому. Только один он изведает ее тайну. Нельзя идти под венец, скрывая судьбу своего рождения любимому человеку, и если тот, после ее рассказа, захочет взять ее в жены, значит, он и есть Богом посланный.
Качура хмыкнул, пожал плечами.
— И чего я такого худого спросил? Чего нахохлилась? Ну не хочешь говорить — и Бог с тобой… Давай-ка, Марийка, путь-дороженьку вспять торить. В Нежданке тебе будет лучше, никакой боярин не достанет.
— И дома теперь не достанет. Меня за последние дни жизнь многому научила. Домой пойду, дядя Данила.
— Вот те на! — опешил Качура. — Да как же ты дорогу сыщешь?
— Сыщу! — твердо высказала Марийка. — Помолюсь Богородице да святым угодникам — и сызнова через болото пойду.
— И опять тебя зыбун заглотит.
— Значит, судьба моя такая, но в деревню я не вернусь. И не уговаривай, дядя Данила.
Качура долгим, долгим взглядом смотрел на решительное лицо Марийки и убедился: девка слов своих не изменит, в Нежданку она действительно не пойдет.
С нескрываемым огорчением молвил:
— Ну что ж, девонька, неволить грех. Однако одну тебя не оставлю, провожу до большака. По тем же кочам пойдем, по коим и допрежь ходили.
Усмехнулся:
— Меня местный болотный царь всегда пропускает. Не зря ему каждую весну жареных куриц подношу. Любит батюшка водяной подарки…Ну, пойдем с Богом.
Качура насчет водяного не шутил. Каждый год, на Егория вешнего[56], он, от всего мира, приносил «царю болотному» три жареных курицы и глиняный горшок хмельного меда. Кидал с кочи в зыбун и приговаривал:
— Прими, батюшка, гостинчик и даруй нам свое благословение на проход через твое болотное царство.
Водяной ухал, бурчал, испускал пузыри и с удовольствием принимал подарки.
Миновав болото, часа через два вышли к большаку — торговой и ратной дороги, связывающей Ростов, Суздаль и Переяславль с Нижним Новгородом. И только тут Качура спохватился.
— У тебя во рту маковой росинки не было. Чай, проголодалась.
— Ничего, дядя Данила, я на еду не прихотливая, не помру. Дойду как-нибудь.
— Не евши и блоха не прыгнет. Ты погодь маленько. Тут неподалеку орешник. Самая пора обрать. Я недолго, хоть чуток подкрепишься.
И получаса не прошло, как Данила вернулся на дорогу, но Марийка вновь бесследно исчезла.
— Ты где? Марийка, где ты? — закричал Качура.
Лишь приглушенное эхо вернулось к Даниле. Недовольно крякнул. Ну что за девка! Хоть бы упредила, что ждать не станет. И как не забоялась одна по большаку идти? До Переяславля еще верст шесть. Вот глупышка!
Постоял несколько минут столбом, вновь покричал и, удрученно вздохнув, подался в лес.
Не знал, не ведал Качура, что с Марийкой опять приключилось новое происшествие.
Часть вторая
Глава 1
КРЕСТОНОСЦЫ
Великий магистр[57] Ливонского Ордена, Отто фон Руденштейн, созвал в свой новый каменный замок всех знатных рыцарей. Ему было около сорока лет. Жилистый, высокий, с густыми рыжеватыми волосами, упавшими на сильные, покатые плечи. Серые глаза горды и суровы, го- лос властный и звучный. С малых лет Отто был посвящен в рыцари, в двадцать — выиграл большой рыцарский турнир, свалив с коня копьем самого непобедимого меченосца последних лет.
Дочь бывшего великого магистра поднесла Отто золоченый шлем и вскоре стала его женой.
Военные походы Отто Руденштейна были делом всей его жизни. Не было года, чтобы он не принимал участия в каком-нибудь сражении, и почти каждый раз возвращался в свой замок в торжественно-приподнятом настроении. Он — первый рыцарь Ливонского Ордена — никогда не знал горечь поражений.
Еще с отроческих лет юный Отто поклонялся великому магистру Ордена, Герману Зальцу. На всю жизнь запомнились его слова:
«Когда государи европейские, подвигнутые славолюбием, вели кровопролитные войны в Палестине и Египте, когда усердие видеть святые места ежегодно влекло топы людей из Европы в Иерусалим, многие немецкие витязи, находясь в этом городе, составили между собой братское общество, с намерением покровительствовать там своим единоземцам, служить им деньгами и мечом, — наконец, быть защитниками всех богомольцев и неутомимыми врагами сарацинов».
Общество еще в 1191 году, утвержденное римским папой Григорием, назвалось Орденом святой Марии Иерусалимской. Рыцари стали облачаться в белые мантии с черным крестом, дав обет целомудрия и повиновения начальникам. Великий магистр говорил всякому новому сочлену:
«Если вступаешь к нам в общество с надеждой вести жизнь покойную и приятную, то удались, несчастный! Ибо мы требуем, чтобы ты отрекся от всех мирских удовольствий, от родственников, друзей и собственной воли. Что ж в замену обещаем тебе? Хлеб, воду и смиренную одежду. Но когда придут для нас лучшие времена, тогда Орден сделает тебя участником всех своих выгод».
И лучшие времена настали: Орден святой Марии, переселясь в Европу, был уже столь знаменит, что великий магистр его, Герман Зальц, мог судить папу, Гонория Третьего. С императором Фридериком Вторым, огнем и мечом завоевал Пруссию, принял под свою защиту Ливонских рыцарей, дал им магистра, одежду, правила Ордена немецкого (Тевтонского) и, наконец, слово, что ни литовцы, ни датчане, ни россияне уже не будут для них опасны.
В 1229 году магистр Ливонского Ордена Волквин, после неудачных сражений с русскими дружинами, решился соединить свой Орден с Тевтонским, который был в большой силе под началом Германа Зальца. Но Герман отклонил предложение Волквена. Тот же в 1234 году потерпел новое поражение от русичей. Княжеские дружины, воспользовавшись победой над Юрьевом, опустошили Ливонскую землю. Магистру Волквину ничего не осталось, как вновь обратиться к Герману Зальцу о соединении обоих Орденов в один.
56
Егорий вешний — 23 апреля.
57
Магистр — титул главы средневекового монашеского или рыцарского Ордена, а также лицо, носившее этот титул.