Страница 29 из 81
— Литовское княжество не такое уж великое государство. Его народ оказался между двух огней и уже устал воевать то с русскими дружинами, то с ливонскими крестоносцами. Это понял еще знаменитый князь Даниил Галицкий. Именно он задумал объединить Русь с Литвою. Никогда отец не женит своего сына на дочери врага и на-оборот. А Даниил сумел расположить себя к литовским правителям. Сам он женился на сестре литовского князя Тевтивила, кой доводился племянником Миндовга, а затем Даниил Романович женил своего сына Шварна на любимой дочери Воишелка и установил с ним такие дружеские связи, что Воишелк согласился быть посредником мира между Литвой и Русью. И мир был установлен. Король Миндовг передал старшему брату Даниила, Роману, три литовских города: Новогрудек, Слоним и Волковыйск. Таким образом, южным Мономаховичам удалось вновь утвердиться в волостях, занятых, было, Литвой.
— Так-так, — удовлетворенно кивнул Борис Василькович. — Ты не худо ведаешь о делах Даниила Галицкого.
— От отца, — признался Дмитрий. — Вот здесь, на Ярилиной горе, в своем любимом тереме, Александр Ярославич часами рассказывал мне о Миндовге, Данииле Романовиче и Ливонском Ордене. Семь лет назад он поведал мне о своем замысле — заключить военный и торговый союз Руси с Литвой для совместной борьбы с немецкими крестоносцами. Это был грандиозный план.
— Любопытно, — с большим интересом глянул на Дмитрия ростовский князь. — А матушка моя сие ведала?
— Ведала. Александр Ярославич обговаривал сей план с княгиней еще в 1253 году.
— Я хорошо помню приезд великого князя в Ростов. Это было второго мая, когда матушка и отец твой присутствовали при освящении владыкой Кириллом дворцового храма Бориса и Глеба. Но матушка почему-то мне ничего не поведала.
— Ты уж прости ее, князь Борис Василькович. Твоя мудрая матушка иногда оберегала тебя от излишних забот.
— Ну и напрасно, — слегка обиделся Борис Василькович. — Она любит хранить всякие тайны… И что же дальше, князь Дмитрий?
— Отцу моему удалось-таки заключить союз с Миндовгом против крестоносцев. Поход, как ты ведаешь состоялся в 1262 году. В нашем войске была и литовские дружины под началом Довмонта и Товтивила. Мы взяли Юрьев и возвратились в Новгород. В том же году, немцы, устрашившись русского оружия, оправили посольство к великому князю и заключили с ним договор о мире и торговле. План моего отца удался.
— Но ныне, князь Дмитрий, всё изменилось. Войска Воишелка опять рыскают по нашим землям. Пойдет ли король, как ты сказывал, на новый мирный союз с Русью? И какими будут твои действия?
— Признаюсь, князь Борис Василькович, у меня нет твердой уверенности, что союз с Литвой состоится, но попытку к этому я уже предпринимаю. Во-первых, использую родственные связи между русскими и литовскими князьями, а во-вторых, убеждаю короля Воишелка, что Ливонский Орден никогда не оставит своих намерений раздавить Литву. Только союз с Русью, как это прежде случалось, спасет литвинов от порабощения рыцарей. Я уже послал в Литву своих доверенных людей, но не худо бы отправить гонцов и из Ростова Великого. Возможно ли сие, князь Борис Василькович?
Князь отозвался не вдруг: собирать дружины на Литву и в тоже время добиваться мира с Воишелком? Ныне «волк в овечьей шкуре» вряд ли пойдет на соглашение с Русью. Но и доводы князя Дмитрия убедительны. Сумел же Александр Невский добиться мира с Миндовгом. А вдруг и сына его постигнет удача.
— Сие возможно, но допрежь я потолкую с княгиней Марией, коль она зачинала это дело с твоим отцом. Найдется и добрый посол.
— Боярин Корзун?
— Именно он, князь Дмитрий.
— Лучшего посла не сыскать.
Через несколько дней к королю Воишелку отправились Неждан Иванович и Лазутка Скитник с отрядом дружинников.
Глава 20
КАЧУРА
Качура очухался лишь утром. В чадной голове неторопко зарделась тягучая беспокойная мысль:
«Господи, что же я набедокурил? Надо перед Марийкой повиниться».
Толкнул дверь в горницу, но девушке в ней не было. Не оказалось ее и в огороде.
«Никак обиделась. Поди, к Аглае убежала».
Пошел в соседнюю избу к брату, но ни Дорофей, ни Аглая ничего о Марийке не ведали.
«Куда ж она запропастилась? Вот чертова девка».
Вышел на околицу и увидел разворошенный стог сена. Так вот где Марийка ночует. Ну и заспалась.
На сердце полегчало. Подошел к стогу, сунул руку в сено и весело крикнул:
— Буде почивать! Всё царство небесное проспишь.
Но тотчас веселье, как ветром сдуло: от стога виднелся к лесу свежий след. (Августовские росы обильны, и держатся на траве несколько часов).
— Мать честная, — забормотал Качура. Неужели эта дуреха в лес убежала? Ну и норов. А ведь, кажись, хохотунья.
Пришлось идти по следу. Шел и хмыкал в окладистую бороду. И впрямь дуреха. В самую глушь полезла. И чего мекает дырявой башкой? Да разве можно, не ведая леса, в него соваться. Большак-то совсем в другой стороне. А она, знай, прет. Куда? К черту на кулички? А след всё тянется и тянется. Наверняка заплутает, дурья башка.
А вот и валежина на кой она сидела. Никак посидела и одумалась. По следу своему вспять пошагала. Слава тебе, Господи! В Нежданку вернется. Посерчает, посерчает, да и за ум возьмется. А куда ей деваться? Сирота — есть сирота. Никто по ней в Переяславле слезинки не прольет. Да и нельзя ей в Переяславль, коль боярин задумал девку в наложницы взять. От боярина не отвертишься. Сильная рука сама владыка, с ней не потягаешься. Вот и придется тебе, Марийка, смириться. Он, Данила, чем для тебя не мужик? Крепкий, башковитый, всей деревней чтимый. Такого мужика еще поискать на святой Руси. Поживет Марийка неделю, другую, да и согласится стать ее его женой. Не всё же ей в девках куковать. Заживет Данила с молодой супружницей урядливо и счастливо. Появится сын — добрый помощник, да не один. Один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — сын. И девки пойдут, матери подспорье. Без девок нельзя, на деревне соседние парни подрастут. И будет Качура сынами славен, дочерьми честен…
Радужные мысли Данилы закончились на солнечной поляне: след Марийки вновь круто повернул вспять от Нежданки. Качура от досады аж головой крутанул. Вот непутевая! Вновь в самые дебри побрела. Нечистый что ли ее толкает.
Марийкин след вывел Данилу к болоту, и сердце его захолонуло. Господи, да она ж в самую топь полезла! Вот упрямая. Но неужели не поняла, что через зыбун ей не пройти. Никто еще в одиночку не переходил это жуткое болото, а Марийка сунулась — и погибла.
Данила стянул с кудлатой головы свой летний войлочный колпак и размашисто перекрестился.:
— Упокой, Господи, новопреставленную рабу Божию Марию… Прости меня, грешного.
Сник, потемнел лицом Качура. Нет, не простит его Господь. Это из-за него, кобеля похотливого, утонула Марийка, и нет ему за то Божьей милости.
Данила стоял, угрюмо и горестно смотрел на гиблое болото и вдруг… и вдруг совсем неподалеку послышался слабый, замогильный голос:
— Матушка ми-ла-я… Прощай матушка-а…
Марийка всё еще цеплялась руками за мшистую кочку, к коей она так и не смогла подтянуться, ибо зыбун засосал ее по самое горло. Девушка, чувствуя, что обессиленные руки ее вот-вот оторвутся от спасительной кочки, начала прощаться с родной маменькой, совсем забыв, что она уже ушла в мир иной.
Данила, разглядев в болоте голову девушки, крикнул во всю мочь:
— Марийка! Держись, голубушка!
Качура быстро подобрал нужную орясину (мужики, одолев грозное болото, бросали орясины вблизи последних кочей, ведая, что может придется вновь переходить «лешачье место». Правда, путь к большаку, если пробираться к Ростову Великому, проходил только через дремучий лес, но для этого нужно было сделать крюк вокруг топей чуть ли не в пять верст, и мужики, рискуя жизнью, шли напрямик).
Марийка, услышав неожиданный голос, раскрыла глаза и увидела на берегу Качуру. Тот, опираясь на орясину и сторожко ступая на коварные кочи, продвигался к ней навстречу.