Страница 4 из 72
Когда-нибудь пустыня будет побеждена, но начинать надо было с целинной степи. Наизусть заучив каждую морщинку в степи, Айкиз повела туда отца и инженера Смирнова. Поддержка старого Умурзак-ата, у которого был большой жизненный опыт, и знающего русского инженера укрепила намерение Айкиз; Она посоветовалась с Джурабаевым, и тот поручил ей, агроному, инженеру Смирнову и Погодину, механизатору, незадолго перед тем назначенному директором МТС, разработать и представить на бюро райкома конкретный план освоения целины и переселения колхозников из горных кишлаков на новые земли. В помощь этим энтузиастам, по просьбе Джурабаева, была выделена группа ин- женеров-проектировщиков.
Для Айкиз наступили горячие дни.
Мало того что Айкиз помогала Смирнову, Погодину и приезжим инженерам, делясь с ними своими замыслами, она еще спешила поговорить с каждым колхозником и, как кропотливая пчела - мед, собирала их наказы и пожелания…
Когда план был составлен, Айкиз, Погодин и Смирнов подготовили докладную записку. Ее обсудили сначала на бюро колхозной парторганизации, потом - на правлении колхоза.
Бюро и правление одобрили план. Лишь Кадыров сидел молча, мрачно нахохлившись, исподлобья, с затаенной неприязнью поглядывая на Айкиз, увлеченно говорившую о выгодах, которые сулит колхозу освоение целины. Кадыров не выступил ни за, ни против, ограничившись брошенной с места насмешливой репликой:
- Мышь и без того еле пролезает в нору, так еще решила прицепить к хвосту решето!
Айкиз удивилась этим словам. Она хотела понять, что творится в душе у Кадырова, - и не могла…
В позапрошлом году, когда колхоз осваивал Алтынсайский массив, Кадыров тоже не скупился на насмешки, на мрачные пророчества; он не верил, что колхозники найдут воду, вырастят хлопок на растрескавшейся от зноя земле. Однако пророчества его не сбылись: алтынсайцы добились своего, а Кадыров за то, что вставлял им палки в колеса, получил нагоняй. И если бы не вмешался председатель райисполкома Султанов, горячо вступившийся за Кадырова, тому пришлось бы расстаться с председательским постом. В тот раз все обошлось благополучно, Кадыров снова обрел спокойствие и уверенность в себе. Колхоз рос, набирал силу; а ведь это он, Кадыров, был хозяином колхоза; и когда заходила речь о колхозных достижениях, Кадыров самодовольно заявлял: «Мы прорыли канал!.. Мы нашли воду!..»
Кадыров пожинал урожай, взращенный другими, но срвесть его была спокойна; нельзя же отделять себя от колхоза! В конце концов он сам уверился, будто все, что сделали когда-то колхозники, они сделали при его энергичном, непосредственном участии, и окончательно успокоился. Теперь он крепко сидел в седле, крепче, чем прежде, и считались с ним больше; из председателя маломощного колхоза он вырос, согреваемый лучами чужой славы, в руководителя крупного хлопкового хозяйства. Перемены в его положении сказались даже на его внешности: в ремне, перетягивавшем черную шерстяную гимнастерку, пришлось проколоть новую дырочку; лицо округлилось; подбородок утроился; глаза превратились в узкие щелочки, и на них все, Напористей наползали упругие подушки багровы, щек. Изменилась и манера Кадырова говорить с Людьми, выступать на собраниях: он произносил слова с такой ленивой, высокомерной важностью, будто давал их в долг. Впрочем, много он в долг не давал, он считал, что его скупые реплики весят больше, чем иные длинные речи.
Кадыров преуспевал.
А люди говорили о нем по-разному. Людские толки - что степь: тут и колючка тебе попадется, и горькая полынь, и яркий, радующий глаз цветок, и мягкая трава, раболепно стелющаяся под ветром… Так и в Алтынсае. Одни поговаривали, что председатель зазнался, забыл о своих недавних промахах, но Кадыров возражал на это: «Да, я ошибался, верно, ошибался! Но я признал свои ошибки. С тех пор выпало много снега, и он замел все следы».
Нашлись и подхалимы, восхвалявшие опыт и бескорыстие председателя. С ними Кадыров не спорил, только улыбался благосклонно…
Айкиз не по душе было самодовольство Кадырова. Но в то же время она и радовалась: ведь то, что Кадыров кичился успехами колхоза, означало признание им правоты Айкиз. Он сам, своими глазами, увидел, как мечты, по его словам «несбыточные», стали ' реальными свершениями, убедился, что народ, если захочет, способен горы своротить; он примирился со своим недавним поражением, - а это, право же, хорошо! И пусть он, как павлин, распускает хвост веером, пусть украшает себя золотистыми перьями чужой славы. Ей, Айкиз, слава не нужна. С нее довольно того, что мечта ее стала явью, и теперь даже такие, как Кадыров, уверились в силе народа.
Так думала Айкиз, и поэтому реплика, брошенная Кадыровым на правлении колхоза, озадачила ее. Она полагала, что если с Кадыровым еще предстоит схватиться, то совсем по иному поводу.
…Однажды, - еще прошлой осенью, когда к концу подходила уборка хлопка, - Айкиз на своем резвом Байчибаре возвращалась из района. Путь ее лежал мимо хлопковых полей. Листья хлопчатника уже повяли, на кустах темнели лишь нерас- крывшиеся коробочки хлопка - курак. По полю двигалась неуклюжая, но расторопная куракоубо- рочная машина; на участках, очищенных от гуза- паи [4], сосредоточенно гудели тракторы; тут и там мелькали цветастые платья колхозниц, собиравших опавший хлопок. Мужчин в пиле почти не было. С ними Айкиз встретилась, когда подъехала к шоссе, на котором сушился хлопок. Шоссе под хлопком, как белая лента, тянулось далеко-далеко, на километры, и машины осторожно пробирались рядом с шоссе, ухабистой дорогой. Шоферы с уважением поглядывали на плотные слои «белого, золота», словно одеялом, покрывшие серый асфальт. Здесь, на шоссе, хлопотало несколько колхозников; они ворошили хлопок деревянными лопатами, то.так, то этак раскладывая его под прощально-ласковыми солнечными лучами. «Тяжелая работа1»-усмехнулась Айкиз и пустила коня вскачь.
При въезде в кишлак стояла длинная, как сарай, колхозная чайхана. К выбеленной стене были прислонены велосипеды; их тонкие спицы пронзительно посверкивали на солнце. Деревянная, застланная красным ковром супа, примостившаяся на берегу арыка, пустовала, а из чайханы сочился уютный парок и доносился гул голосов. Айкиз насторожилась… До обеденного перерыва было еще далек«). Она остановила коня у входа в чайхану, спрыгнула на землю и, подойдя ближе, прислушалась. Чаепитие, видно, было в самом разгаре. Слышался смех, веселые, крепкие шутки. И в общем беспорядочном шуме выделялся густой, полный достоинства, бас Кадырова:
- Бабы правят нами1 Бабы начали голос поднимать! Девчонка, у которой молоко на губах не обсохло, учит умудренных жизнью дехкан! Тьфу!.. Но дехканин - не Байчибар, чтобы его понукать!
Раздался одобрительный смешок.
- Ничего, - продолжал Кадыров, - опирайтесь на меня! Пока я с вами, ничего не бойтесь. Как захотите - так и будет.
Айкиз прикусила губу, глаза у нее потемнели. Она шагнула в чайхану и, окинув бездельников, сидевших на коврах, хмурым взглядом, насмешливо приветствовала их:
- Бог в помощь…
Шум стих. Кто-то поперхнулся горячим чаем, надрывно закашлялся. Мужчины стали торопливо подниматься со своих мест; они выскальзывали из чайханы, стараясь не глядеть на Айкиз. Но Кадыров даже бровью не повел. Он сидел на ковре, медленно потягивая чай, и поглядывал на Айкиз надменно и (или это ей только показалось?) враждебно.
Затем между ними произошел крупный разговор. Кадыров кричал, что он никому не позволит вмешиваться в свои дела, что в колхозе пока еще он хозяин и волен поступать так, как ему заблагорассудится. Ведь план-то колхоз выполняет? Выполняет. А как в колхозе расставлены силы, это его дело, а не ее. Но, погорячившись, Кадыров вдруг сник и начал оправдываться: уборка почти закончена, в поле делать нечего, вот он и пригласил лучших хлопкоробов посидеть за чаем, потолковать о колхозных делах. Айкиз приметила в чайхане отнюдь не лучших хлопкоробов, однако спорить с Кадыровым не стала: он ведь и так уже пошел на попятную.