Страница 12 из 84
С той поры не стал народ помирать: рождаться — рождается, а не помирает! Вот прошло много лет, солдат все торбы не снимает. И случилось ему идти по городу. Идет, а навстречу ему древняя старушка: в которую сторону подует ветер, в ту сторону и валится. «Вишь, какая старуха! — сказал солдат. — Чай, давно уж помирать пора!» — «Да, батюшка, — отвечает старушка, — мне давно помереть пора; еще в то время, как посадил ты Смерть в торбу, оставалось всего житья моего на белом свете один только час. Я бы и рада на покой, да без Смерти земля не принимает, и тебе, служивый, за это от бога непрощеный грех! Ведь не одна душа на свете так же, как я, мучится!» Вот солдат и стал думать: «Видно, надобно выпустить Смерть; уж пускай уморит меня… И без того на мне грехов много, так лучше теперь, пока еще силен, отмучаюсь на том свете; а как сделаюсь крепко стар, тогда хуже будет мучиться».
Собрался и пошел в брянские леса. Подходит к осине и видит: висит торба высоко-высоко и качает ее ветром в разные стороны. «А что, Смерть, жива?» — спрашивает солдат. Она из торбы едва голос подает: «Жива, батюшка!» Снял солдат торбу, пришел домой, развязал ее и выпустил Смерть, а сам лег на кровать, прощается с женою и сыном и просит Смерть, чтоб уморила его. А она бегом за двери да давай бог ноги: «Пускай, — кричит, — тебя черти уморят, а я тебя морить не стану!»
Остался солдат жив и здоров и вздумал: «Пойду-ка я прямо в пекло; пускай меня черти бросят в кипучую смолу и варят до тех пор, покуда на мне грехов не будет». Простился со всеми, и пошел с торбою в руках прямо в пекло. Шел он близко ли, далеко, низко ли, высоко, мелко ли, глубоко и пришел-таки в преисподнюю. Смотрит, а кругом пекла стоят часовые. Только он к воротам, а черт спрашивает: «Кто идет?» — «Грешная душа к вам на мучение». — «А это что у тебя?» — «Торба». Заорал черт во все горло, ударили тревогу, сбежалась вся нечистая сила, давай запирать все ворота, двери и окна крепкими запорами. Ходит солдат вокруг пекла и кричит князю пекла, главному черту: «Пусти, пожалуйста, меня в пекло; я пришел к вам за свои грехи мучиться». — «Нет, не пущу! Ступай куда знаешь; здесь тебе места нет!» — «Ну, коли не пускаешь меня мучиться, то дай мне двести грешных душ; я поведу их к богу, может, господь и простит меня за это!» Князь пекла отвечает: «Я тебе еще от себя прибавлю душ пятьдесят, только уходи отсюда!»
Сейчас же велел отсчитать двести пятьдесят душ и вывести в задние ворота. Сказано, сделано. Забрал солдат грешные души и повел их к самому раю. Апостолы увидали и доложили господу: «Такой-то солдат двести пятьдесят душ из пекла привел». — «Примите их в рай, а солдата не пускайте». Только солдат отдал одной грешной душе свою торбу и приказал: «Смотри, как войдешь в райские двери — сейчас скажи: „Полезай, солдат, в торбу!“» Вот райские двери отворились, стали входить туда души, вошла и грешная душа с торбою, да о солдате от радости и забыла.
И солдат остался, ни в одно место не угодил. И долго после того он жил на белом свете да вот только на днях помер.
Аника-воин и Смерть
Ездил Аника-воин по чистым полям, по темным лесам, ни на кого не наезжал, не с кем силы попробовать. «С кем бы мне побиться? — думает Аника-воин. — Хоть бы Смерть пришла». Глядь — идет к нему страшная гостья: тощая, сухая, кости голые! И несет в руках серп, косу, грабли и заступ. «Что это за чудище! — говорит Аника-воин, — царь ли ты, царевич, король ли, королевич?» — «Я не царь, царевич, не король, королевич, я твоя Смерть — за тобою пришла!» — «Не больно страшна: я мизинным пальцем поведу — тебя раздавлю!» — «Не хвались, прежде богу помолись! Сколько ни было на белом свете храбрых могучих богатырей — я всех одолела. Сколько побил ты народу на своем веку! — и то не твоя была сила, то я тебе помогала!»
Рассердился Аника-воин, напускает на Смерть своего борзого коня, хочет поднять ее на копье булатное, но рука не двигается. Напал на него великий страх, и говорит Аника-воин: «Смерть моя, Смерточка! Дай мне сроку на один год». Отвечает Смерть: «Нет тебе сроку и на полгода». — «Смерть моя, Смерточка! Дай мне сроку хоть на три месяца». — «Нет тебе сроку и на три недели». — «Смерть моя, Смерточка! Дай сроку хоть на три дня». — «Нет тебе сроку и на три часа». И говорит Аника-воин: «Много есть у меня и серебра, и золота, и каменья драгоценного; дай сроку хоть на один час — я бы раздал нищим все свое имение». Отвечает Смерть: «Как жил ты на вольном свете, для чего тогда не раздавал своего имения нищим? Нет тебе сроку и на единую минуту!»
Замахнулась Смерть острою косою и подкосила Анику-воина. Свалился он с коня и упал мертвый.
МУЖИК И ЧЕРТ
Все религиозные представления о мире при свете выросшей науки обрисовываются как туманные фантазии, закономерно вытекающие из примитивности человеческой культуры на ее ранней стадии.
Василий, сын купеческий
некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жил-поживал богатый купец; имел он жену и одного сына. Сына звали Василием.
Купец этот заболел и помер. Осталась вдовая купчиха молодая с мальчиком вдвоем. Жила-пожила молодайка, познакомилась с одним торговцем. Но этот торговец Василия, сына купеческого, сильно возненавидел. «Есть, — говорит, — на море необитаемый остров, на нем огромный лес, а остров принадлежит твоему мужу. Так вот мы на этот остров свезем твоего Васютку и пускай он там живет!»
Мать решилась на такое зверское похождение, на своего сына покушение — отвезти его на пустой остров. Взяли да и свезли, выпустили на пустой остров. Ничего у него нет, поплакал он, погоревал, да делать нечего уж, надо как-нибудь жить. Пошел по этому острову, по этому лесу и слышит необыкновенный шум и треск. «Что такое? — подумал Василий, сын купеческий. — Чему бы это быть на пустом острове?»
Видит — два рогатых, черт и леший, дерутся. Черт говорит: «Василий, сын купеческий, помоги мне лешего убить. Я тебе великое добро сделаю!» А леший говорит: «Нет, Василий, сын купеческий, помоги мне черта убить, я тебе большую услугу сделаю!» Подумал Василий, сын купеческий: «Мне не с чертом жить, черт в воде, а леший на суше, на земле, дай помогу я лешему!»
Взял да и пособил лешему черта убить. «Ну, спасибо тебе, Василий, сын купеческий! Тридцать лет я дрался с этим чертом, но на тридцать первом году помог ты черта убить. Иди вот по этой дороге, — говорит леший, — там огромный дом увидишь, тут мой дед живет. Дед тебе будет давать двенадцать мешков золота, а ты двенадцать мешков не бери золота, а проси у него зеркальце о двенадцати винтиках. Когда ты зеркальце получишь, то двенадцать винтиков вывинтишь, и выйдет двенадцать матросов оттуда, спросят: „Что тебе нужно, Василий, сын купеческий?“ — а ты и проси у них, чего пожелаешь, в ту минуту и будет готово!»
Хорошо. Вот этот Василий, сын купеческий, и отправился к дедушке. Приходит — огромный дом, высокий, большой. И выходит из него старый дед, старый леший, годов полтораста ему: «Добро пожаловать, Василий, сын купеческий, добро пожаловать! Спасибо тебе, благодарю тебя, что помог сыну черта убить. Тридцать лет бились они. Вот за твою услугу двенадцать мешков золота». Он говорит: «Дедушка, куда же я на пустом острове с золотом! А дай ты мне зеркальце о двенадцати винтиках». Дедушка поежился-поежился: «Ну, — говорит, — внук мой дороже зеркальца. Вот тебе в вознаграждение и золото, и зеркальце!»
Вышел Василий на то самое место, где черт и леший дрался, вывинтил двенадцать винтиков из зеркальца, и оттуда вышло, откуда ни возьмись, двенадцать матросов; все они ровнехоньки, все, как один, — и ростом, и одеждой. «Что, Василий, сын купеческий, нужно?» — «А вот, — говорит, — эти двенадцать мешков золота и меня перенесите на родину!»