Страница 2 из 19
Этого просто не могло быть.
Не со мной.
Я же даже над анекдотами о том, как жена пришла с работы раньше времени, смеялась, и вдруг…
Вздрогнув, обнаружила себя на нашей уютной кухне с новым солнечным, жёлтой расцветки, гарнитуром. Мы же вместе выбирали, Павлик обнимал меня за плечи, так почему сейчас?..
Дыхание перехватило. Полотенце упало, я закрыла лицо руками. Чудовищная боль разрывала грудь, и я закричала, орала изо всех сил, но боль не проходила.
Восемь лет, мы были вместе восемь лет, пережили и подростковые закидоны, и учёбу в институте, смерть моих родителей, болезни друг друга, проблемы с работой, и вот теперь, когда всё наладилось, он просто… променял меня на силиконовые сиськи.
Стеклянная дверь на кухню открылась.
— Ну что ты орёшь? — недовольно произнёс Павлик. — Сама виновата: надо звонить, если раньше с работы идёшь. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же не маленькая девочка, должна понимать, что мужчинам надо расслабляться иногда, а жёнам — закрывать глаза, чтобы не увидеть лишнего.
Боль переполняла меня.
— На худой конец, могла тихонько уйти и подождать, пока мы закончим, и было как раньше всё нормально.
— Нормально? — прошептала я. — Это, по-твоему, нормальный брак?
— А ты что думала? Или считаешь, Светик первая? — Павлик снова затянулся, выпустил дымное колечко. — Кстати, с сегодняшнего дня я не намерен скрывать, что курю. Так что привыкай. Ну и… пошла бы ты погуляла, обдумала ситуацию, успокоилась. — Он презрительно оглядел меня. — Платье бы себе купила.
И он закрыл дверь.
Зажмурившись, шумно вдохнула.
Боль схлынула, оставив пустоту беспросветную и горькую.
Платье? Да ни за что. И терпеть не буду. И никаких больше мужей!
Выйдя из кухни, хлопнула дверью. Стекло звонко посыпалось с неё, осколки ощутимо лупили по ногам, не в силах пробиться сквозь джинсы. Я решительно направилась к спальне за сундучком с документами: развод. Я должна немедленно подать на развод! За стеклом двери в спальню мелькнуло лицо Павлика.
Руку полоснуло болью, опустила взгляд: с запястья капала кровь. Видимо, один из осколков задел, срезал несколько фенечек.
— Спятила? — рявкнул выглянувший из спальни Павлик. — Ты что устроила, дура?
Зажав рану, продолжила путь к заветному сундучку со свидетельством о браке, повторяя: «Никогда больше. Ни за что. Не выйду замуж».
За две минуты до этого где-то в другом мире…
— Лавентин, не глупи, — стоявшая за зелёным энергетическим барьером Сабельда казалась призраком.
Или утопленницей.
Да будь она проклята!
Плеснул ещё вина в кубок из алого с золотыми жилками хрусталя и безобразно выхлебал. В голове, и без того кружащейся, добавилось мути. Бутылка марочного вина в руке была непростительно лёгкой.
— Ла-вен-тин, — протянула Сабельда нежным, сладким голоском, от которого всегда сладко сжималось в груди (и сейчас сжималось, будь всё проклято!). — Понимаю, ты на меня сердишься, но у тебя нет выбора.
Поднял взгляд на потолок лаборатории. Даже на фоне встроенных светильников ярко выделялась парившая надо мной магическая пятиконечная печать, в её почти пустом ободе осталось всего восемнадцать знаков силы. Один мигнул, и их осталось семнадцать.
Время уходило.
Не глядя, швырнул бутылку в натянутый в дверном проёме барьер. Звон послышался будто издалека. Вообще, кажется, вдобавок ко всему прочему у меня заложило уши.
В святом намерении прочистить ухо (что-то не припоминаю, когда я там мылся последний раз — наверное, перед балом, хотя вроде ещё в реку падал, можно зачесть за мытьё) ткнул мизинцем внутрь, и там обожгло болью, ощущение лопающейся перепонки прокатилось по телу.
«Ну не может быть», — уставился на руку в ярких зелёно-голубых когтях по десять сантиметров каждый.
Я же в трансформе.
В родовой трансформе, будь она неладна! Хорошо ещё, что не глаз решил почесать.
— Лавентин, в который раз говорю: ты не так всё понял.
Поднял взгляд на эту… эту… змею. Сабельда плавно покачивалась за магическим барьером. Вместе с лабораторией и полками с коллекцией эмбрионов в стазис-жидкости покачивалась. И вместе со столом, на который я опирался. И со стульями, и с другими столами, и с плакатами, и стеллажами книг. Основательно они так кружились.
Но как бы ни качалась моя голова и какая бы муть её ни наполняла, даже всем сердцем желая поверить, я не верил, что шарившую под юбкой моей невесты руку моего кузена и их договорённость встретиться и снова приятно провести время, пока Сабельда якобы будет заказывать нижнее бельё к свадьбе, можно понять как-то иначе, чем понял я. Ах, да, Сабельда этого златовласого мудака ещё и целовала.
Вообще у меня было много слов по этому поводу, катастрофически много, я даже указал на Сабельду пустым бокалом и хотел высказаться. Ну хотя бы половину высказать, потому что вторую половину еле ворочающийся язык высказать вряд ли мог. Но глядя на её зеленоватое личико, вспомнил, что я, Хуехун меня побери, длор, и не пристало длору употреблять такие слова. Благородно сдержавшись, стал отсеивать неприличные слова, в итоге остались только:
— Сабельда, ты… не… как… чтоб… и… и…
Не получалось разговора и честного выражения мнения. Поэтому достал ещё бутылку из стоявшего на столе ящика (откуда он тут взялся — ума не приложу), впрочем, ум не прикладывал очень многого. Например, почему я в одних панталонах? Причём ярко-жёлтых, с кружевом и явно не моих…
— Лавентин! — Сабельда топнула прекрасной миниатюрной ножкой в очаровательной туфельке, на миг показавшейся из-под кринолиновых юбок. Фуфун Великий, как же она прекрасна, изящна, женственна, как воздушны её светлые локоны, как невинны огромные глаза. Сабельда указала пальчиком мне над головой.
Устало взглянул вверх: знаков силы осталось всего пять.
Мама тоже нашла, когда влезть: вот кто её дёрнул родовое проклятие активировать? Кто? Сабельда наверняка и дёрнула.
Заставил себя внимательно посмотреть на печать проклятия. К сожалению, предки оставили за родителями право запускать брачные чары детей, и мама имела доступ к этому чудовищному инструменту. Перевёл мутный взгляд на активированные брачные браслеты.
Широкие, разомкнутые на три сантиметра, кольца с путаным орнаментом сияли зелёно-голубым светом. У меня осталось несколько минут, чтобы надеть их на избранницу или родовой дух сочтёт меня непригодным к наследованию и бла-бла (не помню, как там точно в инструкции), отсекая от управления источником магии.
Собрав волю в кулак, уставился на Сабельду.
Самое паршивое — я её до сих пор любил. А она совершенно не испугалась моего гнева, и, значит, после свадьбы будет принимать ухаживания другого. Вот тварь! Бутылка в моих руках разлетелась вдребезги, омывая когти сладким, резко пахшим вином.
— Лавентин, я нужна тебе. — Сабельда подошла вплотную к щиту. — Сейчас ты сердишься, но поверь, ты будешь счастлив со мной, а если откажешься от брака — сила предков покинет тебя, и кем ты станешь? Подумай, какая жизнь тебя ждёт? Обида из-за глупого недопонимания не стоит такой жертвы. — Её голос дрогнул. — Ну же, Лавентин.
— Я поклялся на тебе не жениться. — Вытащил другую бутылку. — Перед всеми гостями! — Подцепив когтём пробку, выдернул. — Поклялся себе!
Пил, зажмурившись, заглушая волнами алкогольного дурманного жара рвавшую сердце боль, сожаления, всё. Ни одна другая женщина не заставляла меня чувствовать себя таким бессильным и ничтожным. Мерзкое-мерзкое ощущение, разъедающее душу сильнее, чем концентрированная кислота металл.
Через считанные мгновения жизнь превратится в кошмар. Я стану ничтожнейшим из существ — лишённым родовой магии длором. В голосе Сабельды звучал сладчайший мёд:
— Но до этого ты обещал на мне жениться, нет ничего странного в том, что ты исполнил более старую клятву. Так вернее! Разумнее, в конце концов.
Даже сквозь нахлынувший дурман ощутил её тревогу и страх. Хотелось, как прежде, подойти и обнять её, но… Поморщившись, швырнул початую бутылку в барьер, и зелёный щит окрасился багрянцем вина.