Воровка

День обещал быть весёлым.

Смена деятельности. Вечер

Едва я спустилась в шахту, меня сразу же настигла агрессия, но не внутренняя, а внешняя — некоторые рабы мужского пола, которые оказались там несколько раньше, уже успели хорошенько надышаться этой розовой гадостью и встретили нас готовые если не слиться воедино, так тогда хотя бы просто развлечься. Однако мы не хотели ни того, ни другого. Наша сила была в сплочённости, и я была рада, что среди моих товарок по несчастью не оказалось ни одной последовательницы Нариадны. С ними наш план по защите вполне мог бы провалиться.

Не без труда мы пробили себе путь к одной небольшой тупиковой ветви, очистили её от мужчин и приступили к обязательной работе, оставив сменное дежурство в конце коридорчика.

Вскоре, как я и ожидала, полириний достал и нас. Некоторое подобие удовольствия и вправду присутствовало, но на фоне зудящей изнутри злобы оно практически не ощущалось. Я чувствовала яркие приступы жара, желание крушить и ломать, хотела слышать крики, причинять боль… Мужчины становились всё настойчивее, и мы давали им отпор со всё большим наслаждением, в перерывах целиком отдаваясь добыче наркотика, чем лишь усиливали свои страдания. После каждого выплеска накопленного раздражения накатывало приятное блаженство, в итоге представляя ужасное испытание для моего разума, буквально разрывающее его на части.

На смену каждой эйфории приходила апатия, вместе с которой в конце концов накатила смертельная усталость, а там и кончился наш рабочий день. Вряд ли это можно считать совпадением, скорее чётко выверенной схемой, но тогда мне было совсем не до размышлений.

Стоило признать, что в моём плане был один огромный изъян — думать под воздействием полириния оказалось практически невозможно. Собственно, как и после него.

Бросив свой молот там же, где меня застал протяжный гудок, абсолютно никакая я выползла наверх, кое-как запихнула в себя очередную питательную плитку и плашмя рухнула на лежанку. В голове было совершенно пусто.

— Что, совсем плохо? — Сочувствующе поинтересовалась Шариала.

— Ужасно… — Натужно выдавила я, не способная ни на что большее.

— Да, на пятом ярусе приходится труднее всего. — Понимающе кивнула моя соседка. — Но завтра тебе будет ещё сложнее, так что отдыхай.

— А что будет завтра? — Не желая напрягать свой разжиженный мозг, спросила я.

— Узнаешь. — Махнула рукой Шариала. — Отдыхай.

Я безразлично закрыла глаза, соглашаясь с собеседницей. Действительно, зачем дёргаться и пытаться что-то разузнать, когда и так скоро всё выяснится?.. Уж лучше поспать, чем так бездарно тратить время.

Мои мысли не расходились с делом, и я даже почти успела задремать, когда из состояния блаженства меня неожиданно выдернул тихий голос соседки:

— Да, похоже я снова ошиблась… Ты ничуть не сильнее других девушек. Но не волнуйся, это ещё не значит, что ты хуже. Напротив, порой мне кажется, что относиться к большинству — это благо. Благо, которое мне недоступно. Возможно, ошибочно именно моё стремление всё осознавать, и на самом деле плыть по течению без понимания происходящего не так уж и плохо…

Спокойный безэмоциональный голос Шариалы убаюкивал. Я не уловила практически ничего конкретного, упустив большую часть смысла, но моему мозгу хватило и оставшегося. В голове сами собой всплыли картинки вчерашних замученных женщин, которым уже ничего не было нужно. Я как будто представила себя со стороны — несчастную усталую девушку, лежащую на тонком матрасе, будто растёкшийся кисель…

Увиденное мне сильно не понравилось.

— Нет! — Резко подпрыгнув в воздух, воскликнула я. — Я не сдамся!

Моя соседка неопределённо ухмыльнулась, но промолчала.

— Я справлюсь! — Твёрдо пообещала я и сосредоточилась на сегодняшнем утре, для пущего эффекта прижав ладони к вискам.

Так я просидела довольно долго, не позволяя себе отвлечься ни на секунду, пока в голове наконец не развеялся весь туман, а события этого дня не выстроились в хронологическом порядке.

Усталость как рукой сняло.

— Кто он такой? — В упор посмотрев на собеседницу, спросила я.

— Кто?

— Тот мужчина, что вызвался меня проучить. Он же не охранник, верно?

— А, ты вспомнила…

Я кивнула.

— Знаешь, здесь многие браконьеры в перерывах между работой помогают следить за добычей полириния, потому характер большинства мне знаком, но этот человек до сих пор остается для меня загадкой. Непонятно, что ему нужно, о чём он думает, что чувствует… Мне даже неизвестно его имя. Поэтому донесу лишь факты. Он невероятно силён и ловок, не боится рисковать, а его отличительной чертой является множество шрамов по всему телу — видно, что он успел многое испытать и через многое пройти. И его, кстати, очень уважает Патрик.

— Да, я обратила внимание. Только это больше похоже на страх…

Шариала пожала плечами.

— А он так же уродлив, как Патрик? — Полюбопытствовала я.

Моя собеседника недовольно сверкнула глазами:

— Нет. На лицо он совсем неплох, можешь не беспокоиться, да и фигура у него стоящая. У него всего лишь слегка изувечено тело, но я не уверена, что он заинтересовался тобой как мужчина, так что можешь об этом забыть.

— Я спросила совсем не за этим! — Вспыхнув, возмутилась я.

— А зачем?

— Чтобы морально приготовился к тому, что меня ждёт.

— Тут я тебе не помощник. Можешь обратиться к Нариадне, но сомневаюсь, что она ответит иначе.

— Потому что я не преклонилась перед её опытом и отказалась идти по её стопам?..

— Потому что раньше он никогда не интересовался рабынями. Ты будешь первой.

Я непонимающе уставилась на Шариалу:

— То есть как «не интересовался»? Совсем?

— Совсем. — Кивнула она. — Нет, он периодически принимает участие в охране: следит, наказывает, но всегда без фанатизма, как будто для него это всё рутина, обязанность и ничего больше.

— А рабами?

— Не знаю.

Дело принимало неприятный оборот.

— Он употребляет полириний?

— Мне кажется нет. Для него он слишком спокойно себя ведёт.

Я похолодела. Значит, он будет делать всё с холодным разумом и исключительно по расчёту.

— Правда, ходят слухи, что если не просто дышать этой пылью, а предварительно подвергнуть наркотик какой-нибудь простейшей термической обработке — сварить или сжечь, — то он вызывает меньше агрессии. Может люди не лгут, возможно охранники так и делают, но совсем уйти от агрессии у них всё равно не получается, так что…

— Мне конец. — Обречённо резюмировала я.

— Необязательно. Патрик тоже не увлекается полиринием, а от него пока все возвращались живыми… — Шариала покосилась в сторону группы Нариадны. — …хотя и не всегда здоровыми.

Я тоже посмотрела на бедную девушку, что выбрал себе для развлечения главный браконьер. Всё её тело было в синяках, губы разбиты, на руках и ногах остались следы от веревок… И она точно так же, как те, кому выпала доля работать внизу, недвижимо лежала на своём месте. Если это у Патрика называлось «развлечением», то мне было страшно даже представить, что же он приготовил для наказания. У него должна быть пыточная похлеще инквизиторской…

От раздумий меня отвлекла вереница надсмотрщиков, с мешками за спиной промаршировавших мимо.

— Что это они делают? — Спросила я, кивнув в их сторону.

— Тащат добычу. — Невозмутимо ответила Шариала.

— Не видела, чтобы они входили в шахту…

— И не увидишь. Они заходят со стороны мужского барака, собирают весь полириний в мешки и выносят тут, чтобы не мешать друг другу.

— А почему они не используют технику? Так им не пришлось бы спускаться вниз, напрягаться и дышать этой пылью…

Моя соседка рассмеялась:

— А ты не думала, что здесь вообще было бы проще механизировать весь процесс добычи? Да и браконьерство поставить на поток.

— Верно! Зачем тогда такая морока? Кому-то нравится мучить людей?

— Не без этого, конечно, но основная причина совсем другая и гораздо банальнее. Нельзя.