Надежда Егоровна

Правда, люди они маленькие, тихие, со слабостями. Старик всю жизнь мастерит на дому игрушки: заводных петушков, барабанщиков, попрыгунчиков. Сделает с полдюжины, снесет на базар, продаст — этим и живут до новой партии.

Пытался старик приучить Степу к своему ремеслу. Но тут сын с отцом и разошлись. Сын заявил, что это позор — одному работать дома, а потом сбывать свой товар на толкучке. Пойти же в артель старик наотрез отказался. «Я умную игрушку мастерю, с секретом, с фокусом. В артели такую игрушку понять не могут». Степа отца частником обозвал, старик сына — лоботрясом. Сынок-то все им в строку тогда поставил: и то, что у них, стариков, свой домишко, огород, козы, и то, что она, старая, в церковь иногда заглядывает.

Но разве за это можно не любить отца и мать? Да бог с ней, с любовью! Зашел бы чайку попить, поговорить.

Старушка говорила сбивчиво, торопливо. Пальцы ее судорожно стискивали сжатый в комочек носовой платок.

У Надежды Егоровны заныло сердце. Она посмотрела на Никитку. Тот, зажав пальцами уши, готовил уроки. Вдруг ей подумалось: а что, если и ее Никитка станет таким же, как Степа, — самонадеянным, заносчивым, станет презирать ее, свою старую мать…

Наконец старуха Петухова собралась домой. Надежда Егоровна вышла ее проводить.

— Вы уж попросите супруга, пусть он постыдит сынка. Для него писателево слово много значит!

— Постыдит, постыдит, — успокоила Надежда Егоровна.

Федор Петрович встретил жену жалостливой гримасой: нельзя ли его избавить от подобных посещений? Ведь так весь город полезет с жалобами, обидами, кляузами…

Через несколько дней Степа Петухов пришел к Звягинцевым. Едва успев поздороваться, он возбужденно закричал:

— Понимаете, Федор Петрович… в газету попал!

— Стишки?.. Ну, ну, показывай!

— Да нет, другое… — Он протянул местную газету.

В кабинет вошла Надежда Егоровна и вполголоса попросила:

— Федор, скажи ты ему…

Федор Петрович сделал вид, что не расслышал, и углубился в газету.

Покачав головой, Надежда Егоровна посмотрела на мужа, потом обернулась к Степе и сказала, что мать просила его зайти домой. Степа деланно удивился:

— Меня? Зачем?!

— Хочет тебя видеть. Кстати, дома тебе приготовили новые башмаки.

Степа, снисходительно усмехнувшись, заявил, что предпочитает ходить в старых башмаках, чем принимать подачки.

Кровь прилила к щекам Надежды Егоровны.

— Варя! — громко позвала она. — Подай Степану пальто: он уходит.

Степа дернул плечом, посмотрел на Федора Петровича. Тот попытался было вмешаться:

— Мамочка, ну позволь!..

— Да-да. Степа уходит, — твердо повторила Надежда Егоровна. — Ему очень нужно поговорить с матерью.

Степа еще раз посмотрел на Федора Петровича, потом с оскорбленным видом сорвал с вешалки пальто и, не одеваясь, вышел из дома Звягинцевых.

Федор Петрович отыскал жену на кухне. Она стояла лицом к окну.

— Это уж, мать, неостроумно и скучно, — сказал он с досадой, — Люди к нам с открытой душой ходят, с большими планами, а ты их постные назидания заставляешь выслушивать.

Жена молча смотрела в окно. На углу улицы, под фонарем, Степа натягивал пальто, закутывал шарфом шею и, видно, раздумывал, куда ему пойти.

— Мальчишка! Так обидеть старуху… Дурень! — бормотала Надежда Егоровна.

Федор Петрович шагал в тесной кухоньке, то и дело задевая за угол стола.

— И еще раз скажу — все это бесполезно. Мальчишка и без нашего вмешательства отлично пробьет себе дорогу. Вот, полюбуйся… — Он сунул жене в руки газету. — Не знаю, что он там смастерил, а его уже хвалят. На щит подняли.

Надежда Егоровна пробежала газету и невольно улыбнулась. На третьей полосе она нашла открытое письмо воспитательниц детских садов к руководителям игрушечной фабрики. В письме говорилось о равнодушии к детям, о грубой, халтурной продукции фабрики, о нежелании создавать новую игрушку. Здесь же в качестве примера рассказывалось о трудовой судьбе изобретателя образцов новой игрушки Степы Петухова и были помещены снимки его бычка, веселого физкультурника и автомобиля.

— Убедилась теперь? — спросил Федор Петрович.

— Оставь меня, Федор! — не оборачиваясь, попросила Надежда Петровна.

— Если это тебе доставит удовольствие, пожалуйста… — оскорбился Федор Петрович.

Он еще немного постоял на кухне, выпил воды, подтянул гирьку у часов, искоса наблюдая за женой. Та продолжала смотреть в окно.

Шумно вздохнув, Федор Петрович вернулся в кабинет, сел за письменный стол, придвинул рукопись. Но бумага сегодня казалась особенно шероховатой, перо почему-то царапало, брызгало чернилами.

Прошла неделя, другая. Степа не появлялся.

— Ну, вот плоды твоего вмешательства, — холодно заметил как-то за обедом Федор Петрович жене. — Был хороший, способный парень — обругала, выгнала. А за что, собственно?

— И опять выгоню… Пусть сначала человеком станет! — не поднимая глаз, ответила Надежда Егоровна.

Но на душе у нее было неспокойно. Жаль, если Степа совсем отобьется от рук.

В этот же день к Звягинцевым зашла Елена Семеновна. Хотя она заглянула лишь на минутку, но успела сообщить кучу новостей. Открытое письмо о фабрике игрушек наделало в городе немало шуму. Редакция газеты собрала специальное совещание по игрушке, были приглашены старые кустари. Выяснилось, что в городе живет много прекрасных игрушечных дел мастеров.

— Вот какое ты дело заварила, Надежда Егоровна! — засмеялась приятельница. — А говоришь, не общественница!

— Так уж и я… — Надежда Егоровна поспешила перевести разговор на другое: — А Степа Петухов был на том совещании?

— Как же, непременно. В президиум избрали. Собрание вел. С ним даже одно конфузное дело приключилось. Когда начались прения, попросил слова его папаша — старика тоже на совещание пригласили. И пошел наводить критику на игрушки. Заодно и Степиным образцам досталось. Это, говорит, не игрушка, если от одного удара на куски разлетается. И раз автомобильчик об стол. Колеса в одну сторону, заяц с утенком — в другую. Тут молодой Петухов не выдержал, схватил отца за руки: «Лишаю, говорит, тебя слова, папаша… высказываться не умеешь». А старик на него: «Не цыкай, не дома! — Бац вторую игрушку об стол. И тоже на куски. — Прежде игрушки мастерить научись!» Пошла тут перепалка. Еле их успокоили, отца с сыном.

Так и не сумела Надежда Егоровна узнать от подруги, помирился Степа с родителями или еще более ожесточился против них.

Вскоре Звягинцевых вновь посетила мать Степы. Она рассыпалась в благодарностях Федору Петровичу. Не напрасно говорят, что писатели — сердечные, участливые люди. Может, от одного его, Федора Петровича, слова Степуша стал совсем иным. Третьего дня они пришли откуда-то вместе с отцом, вначале, правда, долго бранились, спорили о каких-то игрушках, а потом сели пить чай и беседовали довольно мирно.

И пусть не обидится уважаемый писатель, но она не может уйти, не оставив подарка — совсем крошечный горшочек с малиновым вареньем. Теперь в городе мало кто умеет варить малиновое варенье так, как она.

Ночью, когда все спали, Федор Петрович осторожно, на цыпочках вошел в спальню к жене и поставил горшочек с вареньем на ночной столик.

Через несколько дней пришел к Звягинцевым и сам Степа. Варя первая заметила его из окна.

— Идет, идет! — сказала она Надежде Егоровне. — И башмаки на ногах новые… И вид какой-то такой…

И действительно, Степа с таким видом перешагнул через порог, точно он впервые входил в дом Звягинцевых.

— Здравствуйте, здравствуйте… Давненько вы у нас не бывали, Степан Иваныч… — встретила его Варя. — Болели, уезжали куда?

Степа насупил брови и покосился на Надежду Егоровну.

— Прощен, прощен! Последнее тебе наказание — дрова со мной колоть, — шепнула ему Варя и потащила во двор.

Варя усиленно готовилась к экзаменам в музыкальное училище. Два раза в неделю посещала учителя пения, дома занималась математикой, русским языком.