Страница 49 из 51
Шахматный мастер был немолод и сутуловат; многочисленные сражении на черно-белом поле разграфили его лоб в крупную клетку, отдаленно напоминающую набросок шахматной доски. Но и его начинала выводить из себя хитроватая физиономия усатого дядьки, восседающего за последней, двадцать первой доской.
Молодежь, как всегда, шепчется, двигает фигурами вперед и назад, словно смычками, а дядька сидит, улыбается сквозь очки да изредка длинными усами шевелит.
Мастер спокойно путешествовал от одной доски к другой, делал ходы и, казалось, не испытывал особенных затруднений. Лишь у последней задержался минуты на три: положение хотя и не блестящее, но бороться можно. Поскорее покончить бы с другими, а тогда можно будет и наказать этого зарвавшегося волонтера-усача. Особенно за его лукавую улыбочку.
Не прошло и часа, как аллея молодых вихрастых противников была вырублена основательно; на счету мастера уже числилось шестнадцать побед, три ничьих, а длинные тараканьи усы все еще невозмутимо шевелились.
«Доберусь и до тебя, сом усатый», — подумал мастер и беспощадно расправился еще с одной доской. Теперь уже никто не помешает сосредоточиться. И он решительно приступил к выполнению своего замысла на последней доске.
Сразу же их окружило такое плотное кольцо болельщиков, что при попытке почесать затылок мастер моментально попал пальцем в чей-то открытый рот.
— Простите, — извинился он и, сделав притворно суровую гримасу, спросил: — Ничья?
— Подожду еще… Рановато, — так же сурово ответил противник, и они стали смотреть на доску молча и сосредоточенно.
Ситуация складывалась как-то неопределенно, и это мешало мастеру собраться с мыслями. «А ведь мое положение не из приятных», — прозрел он вдруг и действительно через два хода потерял коня.
— Сдаетесь? — так же притворно грубовато спросил противник.
— Нет… Подожду немного…
— Ждите, а я пойду так, — усач двинул ферзя, и мастер понял, что партия закончена.
Усач этот, видимо, не такой уж простак, и желание во что бы то ни стало отыграться охватило мастера с огромной силой.
— Сдаюсь, — сквозь зубы произнес мастер и, распустив галстук, попросил болельщиков осадить назад. Потом предложил противнику:
— Хотите два партии подряд с результатом два — ноль не в вашу пользу?
— Два партии, извольте, а результат — посмотрим, — благодушно ответил тот и тоже подался назад, чтобы оттеснить болельщиков, головы которых нависли над плечами, словно связки воздушных шаров.
Мастер начал игру в стремительном темпе. Через несколько ходов он уже спросил противника:
— Сдаетесь?
— Мне моя специальность не позволяет, — ответил противник.
— Какая же у вас специальность? — полюбопытствовал мастер, бросая в атаку коня.
— Математик, — произнес противник спокойно и нейтрализовал грядущие неприятности движением пешки.
— Не думаю, чтобы эта специальность спасла вас, — продолжил мастер и снял пешку слоном.
Но не прошло и двадцати минут, как математик, разгромив пешечное заграждение короля, вторгся ферзем на последнюю горизонталь. И эта партия была проиграна мастером.
— Вы чародей, — смущенно пожал плечами мастер, торопливо расставляя фигуры. Втайне он уже пожалел, что так нескромно петушился в начале игры.
Следующую партию мастер играл осторожно, без болтовни, все время анализируя. Действительно, в манере усача ощущается лаконичная математика, но полностью отсутствует композиционная стройность. Он часто жертвует красотой комбинации ради кратчайшей атаки. Атаку начинает сразу же после развертывания основных сил.
И последнюю партию проиграл мастер. Математик раздавил его сопротивление тек же уверенно, как тяжелый грузовик давит велосипед. Влажной ладонью мастер пожал ему руку, и молодежь вокруг шумно зааплодировала. Особенно веселились любители, проигравшие свои партии мастеру.
Выбравшись из толпы, противники пошли по аллее парка.
— Устал смертельно, — попробовал оправдаться мастер.
— Возможно, — согласился математик, — только скажу без лишних слов: за последние пять лет я еще никому не проиграл.
— Ну, это вы, пожалуй… того, — усомнился мастер, — таких игроков не бывает.
— Глядите и удивляйтесь! Я первый, — шутливо вскинул голову математик.
Под ярким светом прожектора у ворот парка мастер рассмотрел его подробней. На коротковатых ножках, с большой стриженой головой, вооруженной выпуклыми очками, он походил на марсианина, придуманного писателями. Только усы у него были чисто земные, если они, конечно, не бутафорские.
— Скажу вам откровенно, — продолжал математик, когда они вышли из ворот, — вы пятый мастер, которого я обыграл. И мечтаю таким же манером обыграть какого-нибудь гроссмейстера, если, конечно, вы меня с ним познакомите. Признаюсь, что играл в сеансе потому, что знаю вас как самого близкого друга гроссмейстера Табакова.
— Ну что же, — согласился мастер, — мы действительно друзья… Давайте адрес.
Мастер вытянул из кармана сигареты и записал на пачке все, что сказал ему математик.
— Сергей Иванович Дроздов, — представился тот, и они, пожав руки, наконец, познакомились. Рукопожатие было длинным и, конечно, перешло в прощальное.
Давно мастер так тяжело не переживал своего поражения; лежа, он докурил последнюю сигарету, и на него навалились тяжелые ночные мысли: проиграть так и кому? Математику с какими-то тараканьими усами, который изящное искусство композиции променял на холодный рационализм алгебры.
Лишь под утро его одолел мучительный сон: человек-таракан долго преследовал его и щекотал шею длинными колючими усами. А бдительная половина мозга критически оценивала фантасмагорию: какой идиотский сон, а днем будет мучить скверное состояние.
Когда он поднялся, в комнате было много солнца. Он распахнул окно, глубоко вдохнул свежий ветер, и все тяжелые ночные мысли мгновенно испарились; пришли мысли дневные, ясные, боевые. Вероятно, энергия солнца проникает и в сознание человека? Нужно отдохнуть с недельку, отыскать этого математика и разделать его под орех. И, довольный принятым решением, он запел во все горло.
В конце недели в клубе мастер повстречал гроссмейстера Табакова, черноволосого юношу-студента с черными глазами. Пожав руку, тот потянул мастера в сторонку, на диван.
— Ну, говори, как тебя обыграл обыкновенный любитель?
Мастер не стал опровергать слуха и рассказал все до мельчайших подробностей. Гроссмейстер лишь подскакивал на диване и изумлялся.
— Сверхъестественно! Феноменально! Сногсшибательно!
Они наметили визит на ближайшее воскресенье, и мастер еще в субботу предупредил Дроздова об этом.
Дроздов встретил дорогих гостей приветливо.
— Каким образом вы так свирепо расправляетесь с бедными шахматистами? — спросил гроссмейстер, подойдя к тумбочке и постукивая по ее крышке.
— Играть надо точно и без просчетов, — лукаво сощурил глаза Дроздов, победоносно взбадривая усы.
— Тогда к барьеру! — скомандовал гроссмейстер, и они стали расстанавливать фигуры.
Мастер придвинул свой стул вплотную и пристально следил за руками Дроздова.
Гроссмейстер захватил центр и стал играть в своей обычной манере, рискованно и смело. Иногда он выпаливал свое любимое:
— Феноменально! Сногсшибательно! Сверхъестественно!
Дроздов защищался скупо, но изобретательно. Наконец и он вломился в оборону противника и вскоре одержал победу.
После третьей партии гроссмейстер побледнел, закусил губу и стал терзать подбородок пальцами.
— Чертовщина какая-то, — наконец не выдержал он.
Было темно, когда они опомнились уже на ступеньках лестницы, где долго курили.
— Вероятно, это гений, сошедший с ума, — робко предположил мастер.
— Феномен, — согласился гроссмейстер, — поразительно своеобразен и дьявольски предусмотрителен.