Кровь вторая. Орда

— Да, обычный дед, такой, маленький, — начала дева, но тут же встрепенулась, вспомнив первую встречу, — хотя, нет. Когда нас на краю леса встречали, то он был таким чудищем огромным, мама дорогая, я от одного вида чуть не обмочилась.

Дальше она принялась в красках описывать, что это было за чудовище и как её колотило. Райс не останавливала дочь, но и не очень интересовалась сказанным, продолжая задумчиво смотреть куда-то в глубь бани, затем неожиданно спросила:

— А как тебе её узоры?

Золотце споткнулась в расписывании нежити, посмотрела, странно как-то на маму и в удивлении подняла брови, будто только что вспомнила то, на что сначала не обратила внимание.

— Узоры? — зачем-то переспросила дева, — да, узоры были, но такие блёклые, что я, как-то, даже не обратила на них внимание. У неё всё тело, как бы, отливает зеленью с голубизной. Приятный такой, мягкий оттенок, и очень тонкий. Такое ощущение, — задумчиво продолжала она, — что Апити, что-то делала, чтоб никто внимание на её узоры не обращал. Вот ведьма.

— Как попали-то к ней? — задала Райс следующий вопрос, усмехаясь на реакцию дочери.

— Да, просто, — продолжила повествование Золотце, — остановились у развилки одной. Кайсай, наглая морда, поехал в лес, а нам велел ждать его. Я сразу, каким-то чутьём поняла, что он к ней собрался, а тут и она сама на краю леса нарисовалась со своим чудовищем. В гости позвала. Калли, сразу побежала, как узнала, что Кайсай с лешим этим знаком. Сдался ей этот леший. А я, как увидела её голой, прям в никакую себя силой не могла заставить с ней общаться.

— Но пересилила, — констатировала мама, ехидно улыбаясь дочери.

— Должна была, поэтому и пересилила, — чуть ли не торжественно огрызнулась дева, — не знаю. Понимаю, что для тебя она, что-то важное и отец тут не причём. Да, ты и не говорила всей истины о ней, ведь правда?

— Правда, — созналась Райс, и улыбка её исчезла, — твой отец, может быть и при чём, но основная причина, по которой мы расстались, я, думаю, другая. Но важна она для меня не только, как бывшая подруга. Она важна, как провидица, без которой мне не справиться с врагом. И то, что ведунья наконец объявилась, даёт мне надежду, что у меня всё получится. Апити, моя вторая половинка, данная мне Троицей. Понимаешь?

— Не очень, — растеряно ответила Золотце, с опаской наблюдая, за разом посерьёзневшей Матерью, глаза которой опасно почернели.

Наступила пауза. Золотая дева подобралась, насторожилась, смотря на чернеющую царицу, а та, отведя взгляд в сторону, напряжённо думала, явно о чём-то не хорошем. Наконец, Матерь встрепенулась, обмякла, отпустила плечи дочери, вновь поднимаясь на ноги и принимаясь расхаживать, проговорила:

— Ладно. Что велела передать?

— Она, сначала, долго расспрашивала, — неуверенно продолжила свой рассказ Золотце, — о тебе, обо мне, о Калли, а потом сказала, что всё идёт, как надо, и чтобы ты с пути не сворачивала, а доделала, как задумала. И ещё сказала, что исчезла, потому что перестала быть нужной. Только я не совсем поняла эти её слова, но именно это заставило меня понять, что ваши отношения не так просты, как ты мне рассказывала. А в самом конце, предупредила, чтоб ты её не искала, так как ей больше в том лесу, делать нечего, и она пойдёт, пошатается по миру. А коль что не так пойдёт, то сама тебя найдёт.

— И всё? — недоверчиво спросила Райс, останавливаясь и пристально вглядываясь в смущённое лицо дочери.

— Да, всё, вроде, — буркнула та себе под нос, явно смущаясь и даже не смея смотреть маме в глаза.

— Ох, врёшь, — осекла её мать, — Золотце, я ж тебя насквозь вижу. Врать-то, так и не научилась.

— Ой, да, за рыжего она вся из переживалась, — не выдержала напора дева и с вызовом выпалила матери, — предупредила меня, да, ещё и пригрозила, гадина, чтоб я его не обижала, видите ли, как будто я только этим и занимаюсь. Этот сволочь, сам кого угодно обидит. И вообще, она как-то странно с ним обращается, не то, как мать к любимому сыну, не то, как любимая к суженному. Мне так показалось, что второе.

Закончила она свою речь, эмоционально вскакивая на ноги и тоже подражая царице, принялась расхаживать мимо неё, туда-суда.

— Ладно, остынь, — попыталась успокоить Матёрую царица, — иди-ка лучше позови сюда, этого рыжего, всеобщего любимца.

Золотце остановилась, посмотрела укоризненно на маму и пошла исполнять её повеление.

Тем временем Райс задумалась. Как-то, все эти события, связанные с детьми, с Апити, Кайсаем, выбили её из колеи. В голове, с их появлением, начало твориться нечто невообразимое — сено с соломой. Что к чему, почему, не поймёшь. Всё, как-то, перепуталось, переплелось и не сообразишь сразу, куда бежать, за что хвататься. Она хотела даже за Русавой позвать, но вовремя остановила себя, почему-то решив, что, впутав ещё и её суда, со своими старческими суждениями, она совсем запутается, хотя, куда уж больше.

Странно. Но до приезда дочерей, Райс считала самой важной своей задачей последнего времени — во что бы то не стало, найти Апити. Она, почему-то, была уверена, что это, как раз, то недостающее звено в её жизни, которого ей так не хватало, но вот после встречи, она потеряла всякий интерес к свой бывшей подруге, неожиданно осознав, что и без неё жизнь идёт свои чередом и никакого потерянного звена, в ней нет!

И это, неожиданно сделанное открытие, что Апити, исчезла в своё время потому, что, просто, стала в её жизни ненужной, резко перевернуло ориентиры Райсовых устремлений. А вот этот клубок, что свернулся с появлением рыжего мальчика, действительно, имеет значение и очень важное и для неё, и для её цели.

Она ещё раз попыталась успокоиться, взять себя в руки, решив основательно подумать потом, куда ведут нити этого мальчика и её дочерей и какую роль им отводит Троица, в достижении предписанной самой Райс стези.

Тут она встрепенулась, в решительности действовать именно таким путём и с удивлением осознала, что думает уже довольно долго, а вот Золотца с Кайсаем, до сих пор нет. Царица, почувствовав неладное, направилась на выход и там же в проходе остолбенела, узрев воркующую парочку. Она чисто автоматически окликнула дочь и когда та, вскочив, прошмыгнула обратно в баню, остолбенела вторично, увидев зарёванного воина.

Ей вдруг нестерпимо стало их всех жалко. Она, даже сама не ожидала от себя такого. И Золотце стало жалко, и Калли и этого девичьего угодника, что представил к своему горлу кинжал. Мальчишка ведь совсем. Какие-то неведомые силы пробудили в ней давно забытое материнство. Это было ещё удивительней, что она, по сути, никогда этим, особо не страдала, будучи с рождения нацеленная, исключительно на войны и царствование. Видно давал знать о себе возраст и огромный жизненный опыт. В «войнушки» навоевалась, да, и «нацарствовалась» уже до оскомины. Потянуло на что-то вечное, сентиментальное.

Райс не стала бороться с этим нахлынувшим чувством, а наоборот, чисто интуитивно решила, что с этим мальчиком, нужно поговорить просто, как мать, которой рыженький пострел, считающий себя великим воином, скорее всего, отродясь не видел, но о которой никогда не забывал.

И повела она его для разговора, не к зарёванной дочери, а на свежий воздух, взяв Кайсая под руку и медленно прохаживаясь вокруг банных шатров.

— Ты не смотри на то, что я вся в золоте и колдовских узорах, Кайсай, — начала она задушевно и в «доску по-свойски», — да, я царица, да, я колдунья, но в первую очередь, я мать и баба. Так уж мы устроены. И меня очень волнует судьба моих дочерей, а с некоторого времени и тебя, раз уж ты, впутался в наш змеиный клубок.

На Кайсая, действительно, произвело впечатление и её поведение, такое тёплое, ласковое, и её речь. Он даже забыл, что прохаживается под ручку с Царицей Степей, великой и ужасной колдуньей, которая одним желанием может вытянуть из него жизнь без остатка, он увидел в ней лишь мать и ему так захотелось иметь рядом такую же, свою. Расчёт царицы оказался полностью верным.