Кровь вторая. Орда

— Кайсай, — взмолилась театрально, отсмеявшись дева, — ну, тебя рыжую, наглую морду, ничем не пронять. Я думала, он бедный, теперь по мне плакать будет, убиваться, а ему трынь-трава, нассы в глаза. И где там твой кожаный меч, который ты двумя руками держал, меня защищая? — с этими словами, она демонстративно наклонилась к его штанам, как бы пытаясь, там что-то разглядеть и шутовски разведя руки в стороны, жалобно проговорила, — мальчик, там нет ничего, — и сделав наиграно испуганное личико и положив ладони на щёчки, ахнула, — ах, неужто украли?

Суровые зрительницы, смотревшие за дурачившейся сестрой и поняв, что это продолжение какого-то шутовства, начало которого они, почему-то, пропустили, весело захихикали, высоким перезвоном девичьего смеха, оценив шутку подельницы по достоинству. Но Кайсай в долгу, естественно, не остался:

— Девонька, Золотце, вот меч, — и с этими словами, он перекинул висевший слева акинак, на правую ногу, звонко шлёпнув им себя по бедру, — и он железный и очень острый, и кожаные у него ножны. Никто его не крал. Ты, наверное, опять меч с вдувателем перепутала. Видимо, ночью, в темноте со страха не за то держалась.

Раздалось дружное ржание мужицкой половины зрителей, девы лишь скривились, но воздержались.

— С чем перепутала? С вдувателем? — переспросила она, делая вид глубокого недопонимания, смешанного с презрением к тому предмету, о коем идёт речь.

— Тс! — быстро зашипел рыжий, прерывая её и лишая инициативы, делая, при этом, бешеные глаза и переходя на заговорщицкий тон, настороженно озираясь по сторонам, как бы кто не услышал эту страшную тайну, но убедившись, что вокруг никого нет, а зрители в ожидании рты по раскрывали, заговорил, — там, — и он не двусмысленно указал глазами, где, — у каждого мужика такая штука растёт, которой он девкам пузо надувает, вот таких размеров, — и тут же изобразил руками размеры, ещё при этом, зачем-то, надувая щёки и тут же, резко скорчив из себя сексуального обольстителя, томно предложил, — хочешь и тебе надую.

Толпа, которая уже заполонила всё свободное пространство, грянула хохотом. На этот раз, даже подруги Золотца поддержали своим визгом оппонента. Становилось всё интересней и интересней. Золотце, подбоченилась, выждала, пока хохот стихнет и жалобно, чуть ли не плача, показательно взмолилась:

— Кайсай, мальчик мой, да пока, у тебя там, хоть что-нибудь вырастит, я состарюсь и сдохну от ожидания!

Очередная пауза в парном выступлении, заполненная громким гоготом.

— Так возьми, да поухаживай, за цветочком аленьким, — во всю глотку взмолился в ответ рыжий, тоже изменив голос, будто вот-вот заплачет, при этом перенося левую ногу на другую сторону и усаживаясь на седло сбоку и раздвигая ноги, — говорят ведь, девонька, ласка, да забота чудеса творят. А коль слезой окропишь, да, поцелуешь…

Договорить ему не дали, так как окончание, утонуло в многоголосой истерике. На этот раз, пауза затянулась на долго. Но вот, хохот резко затих, притом, затишье пришло со стороны входа. Оба участника словесного поединка повернули головы в том направлении и тут же засуетились.

Прямо перед ними стояла золотая баба с хищной улыбкой на лице, а возле неё, судя по дорогому наряду, сам верховный атаман и оба пристально смотрели на эту сладкую парочку. Золотце, постаралась отодвинуться он рыжего наглеца, но ей это не очень удалось, так как сзади, уже подпирали вплотную. Кайсаю и раньше не куда было двигаться, он был прижат к кибиткам. Наступила тишина.

— Что здесь происходит? — повелительным тоном, но не пряча улыбки, поинтересовалась Матерь, — я уж думала, здесь крови по колено, а они, видите ли, лясы точат, да, зубоскалят. Я смотрю молодец ты на язык остёр? — обратилась она к Кайсаю, очень недобро, вызывающе.

Кайсай, спрыгнул с коня на землю, протиснулся между своим Васой и жеребцом Золотца, выходя к золотой бабе и стянув шапку, почтительно поклонился, после чего мотнул головой так, что коса по пояс, сделав круг по воздуху, опустилась ему на грудь, глухо стукнув о бронь. Матерь распахнула, изумительно, нереально голубые глаза, от эффектного приветствия и подошла к молодцу в плотную, схватив его косу, как бы рассматривая. Повертела, пощупала, а затем обратилась к своим «мужерезкам»:

— Девы, ты б научили мальчика косу то плести, а то ведь не понять, толь девка «навыдане», толь в «заперти».

Шутку по достоинству оценили все зрители, залившиеся звонким смехом, кроме Кайсая, который хитро прищурился, соображая, с чего бы это такой важной персоне, в зубоскальство с ним играться. Не смеялась и Золотце, которой, ни только весело не было, но и с лица вся спала, побледнев, настороженно сверля спину Кайсая. Она очень боялась, что этот урод безголовый, за ответным словом в карман не полезет и её опасения подтвердились, в самой ужасной форме.

— Нет, — взмолился рыжий, чуть не плача и придурковато прикладывая ладони к щекам, — прошу тебя, Матерь, только не это, а то ведь чего дурного и от меня поимеют. Того и гляди, начнут, ни с того ни с сего, свои золотые пряди в две косы плести, вместо одной.

На этот раз, взревела мужская половина зрителей и самым громким хохотом, оказался голос верховного атамана, стоящего рядом с Матерью. Девки, только растянули надменные улыбки, мол, «ну, ну, поговори ещё». Золотой бабе, похоже, «ответка» понравилась. Она явно сдерживала себя из последних сил, чтоб не захохотать вместе со всеми. При этом, её глаза быстро бегали по лицу Кайсая, толи, что-то ища на нём, толи, ещё по какой причине.

— Ну что, — сквозь смех взревел атаман, — Матерь, знай наших. Ишь какое пополнение подрастает.

— Я вот никак не пойму, — перебила его царица, — вроде, пацан не глупый. Тебя как кличут, покойничек?

— Я, бердник Кайсай, Матерь.

Он учтиво наклонил голову. Убрал косу за спину. Она продолжала разглядывать его лицо, будто старалась запомнить, а потом уставившись в его глаза, своей немигающей синевой и спросила:

— Кайсай, так ты кто: дурак или бессмертный?

— Я ни то и не другое, Матерь. Я — знающий, — без паузы, парировал Рыжий.

— Знающий? — удивилась золотая баба, сделав заинтересованное лицо и всем видом давая понять, что ждёт прояснения.

— Я знаю то, — начал он серьёзным, негромким голосом, чтоб могли слышать лишь те, кто стоял рядом, бросив всякое шутовство и дурачество, — что пока, не сыграли поход и вы не закуманились, ваши девы, обычные люди, такие же, как все. Только они обворожительно красивы, умны и соблазнительно прелестны. Ради таких, как они, хочется воротить горы, запруживать реки и таскать к их ногам звёзды с неба, — он сделал паузу, вглядываясь в некогда, наверное, очень красивое лицо, но нещадно сожранное, морщинами времени, оставив не тронутыми, лишь глаза небесной синевы, блестевшие игривой непосредственностью, — а вот, как поход сыграют, и вы в единение придёте, так я первый прятаться побегу, в землю зарываться, только б на глаза ваши прекрасные не попасть.

Кайсай вновь учтиво наклонил голову. Наступила тишина. Судя по лику царицы и по светящимся от гордости лицами дев воительниц, что маячили за её спиной, да, и судя по лицам воинов, стоявших за спиной верховного атамана, кто услышал, речь молодца произвела впечатление. Всю торжественность испортила Золотце:

— Ни чё. Я тебя из-под земли выкопаю, где б ты не зарылся.

И вновь прокатилась волна лёгкого смешка, ну и как полагается, Кайсай в долгу не остался:

— Угу. Только смотри не повреди себе чего целого, когда стоя по собачьи рыть будешь.

И под очередной грохот хохота, он изящно прогнул спину, выпячивая попу назад. Матерь, на этот раз, тоже рассмеялась, но тут же, резко, выкинула поднятую руку, в сторону Золотца, видимо заметив, что последняя, готова была взорваться психом:

— Ну, хватит, Золотце, успокойся, — а затем обратилась к Кайсаю, — так ты чей будешь? Откуда пришёл?

— Сирота я. Отца, матери не знаю, а пришёл я от деда.

И с этими словами он вынул из пояса золотую круглую бляшку и протянул её на ладони, но не Матери, а атаману.