Верховники

   — Э, владыка! Я этих пытанных перевидал! — безнадёжно махнул рукой Ушаков. — Коль Ваньку валяет, стоять на своём будет с упорством.

И генерал оказался прав, хотя Никитина не раз ещё водили на допрос, стоял он на своём твёрдо:

   — По простоте, по простоте своей не донёс!

Ушаков в конце концов махнул рукой на упрямца. А с конца 1736 года и вовсе перестал вызывать узника из каземата. Умер главный обвинитель Феофан Прокопович, и «дело Родишевского» пошло к концу.

И вот «1737 году ноября 1 дня тайные действительные советники и Кабинета Её Императорского Величества министры граф Андрей Иванович Остерман, князь Алексей Михайлович Черкасский... слушали дело Архангельского собора о бывшем протопопе, что ныне распоп Родион Никитин, о братьях его живописцах Иване да Романе и по слушании оного рассуждали следующее: 1. Что, хотя оный распоп Родион и показывал тетрадки прихожанам и предерзостно рассуждал, но понеже с двух розысков объявил, что оное учтено им без всякого противного умыслу, но от простоты и пьянства его, того ради сослать Родиона в Коцкий монастырь за караулом, в котором содержать его в монастырских трудах вечно никуда неисходно; 2. Ивану Никитину, что он взявши у бывшего иеромонаха Ионы, что потом был расстрига Осип, такову же подозрительную тетрадь, читал и, видя написанные в ней противности, не токмо куда надлежит не донёс, но к брату своему Роману Никитину писал, чтоб тое тетрадь, сыскав, сжёг, надлежит учинить наказание — бить плетьми и послать в Сибирь на житьё вечно под караулом; 3. Романа Никитина за то, что, получив от брата письмо, дабы отыскав в доме его подозрительную тетрадь сжёг, нигде на оного брата своего не донёс и о том умолчал и сам сообщником со оным своим братом себя показал, послать в Сибирь с женою его на житьё навечно за караулом».

Анна утвердила жестокое решение своих кабинет-министров, даже не подумав о помиловании. Старолюбцев немецкое просвещение ненавидело.

А из Канцелярии Тайных розыскных дел поступило предписание лейб-гвардии Семёновского полка капралу Тимофею Жеребцову принять колодников братьев Никитиных «и не заезжая никуда ехать в Москву и содержать колодников под неусыпным караулом и никого к ним не допускать и разговоров им ни с кем не иметь».

А на безлюдном пути из Москвы в Тобольск братьев сопровождала уже команда, назначенная московским генерал-губернатором Семёном Салтыковым.

Правда, сам губернатор на издержки своим ближним жаловался: подумать только, каких-то несчастных мазилок, словно сосланных вельмож, целой команде сопровождать велено. И что это за новые людишки пошли среди сосланных. Одно слово: интеллигенция!

ГЛАВА 2

Василий Никитич Татищев поначалу после восстановления самодержавного правления пошёл было в гору: получил в награду за услуги тысячу душ, из статского был произведён в действительные статские советники, что по армейской службе приравнивалось к чину генерал-майора. Во время торжественной коронации Анны в апреле 1730 года он исполнял обязанности обер-церемониймейстера и был Допущен в кабинет самой императрицы. Особенно охотно Анна беседовала с ним о финансах империи и даже назначила Василия Никитича «главным судьёй» в комиссии о монетном деле.

Но неугомонный «птенец гнезда Петрова» не ограничился «исправлением финансов». Он предложил открыть в Петербурге «Академию ремёсел в четырёх отделениях: механики, архитектуры, живописи и скульптуры». Во многом этот прожект напоминал давнишний прожект Михаила Петровича Аврамова, но только в отличие от «неистового Михайлы», заключённого сперва в Петропавловку, а затем в Иверский монастырь, Татищев на первое место ставил механику, а не живопись. В этом он был полный ученик Петра Великого, особливо увлёкся прикладными ремёслами. Но Анна была одинаково равнодушна и к искусству, и к ремёслам, более всего увлекаясь конюшенным ведомством во главе с Бироном.

Прожект «Академии» был отвергнут. Однако неугомонный Василий Никитич разработал уже новый прожект, касающийся состояния всего образования в Российской империи. По этому широкому замыслу Татищева образование делилось на начальное — двести семинаров «для мужских и женских персон», среднее — гимназии для «преуготовления к высоким наукам» и высшее — два университета — «для произведения в совершенство в богословии и филологии и со всеми частями».

Василий Никитич предлагал, в сущности, ту стройную систему образования, которая впоследствии и утвердилась в России. Однако сгрудившихся вокруг трона Анны немцев больше устраивала показушная немецкая Академия наук, не имевшая под собой никакой массовой основы. «Если тысяча русских получат образование, к чему в России немцы?» — рассуждали Бирон и президент Академии наук барон Корф. А ведь прожект Татищева предусматривал 12 тысяч учеников в одних семинариях и 6 тысяч в гимназиях. Кроме того, «для пользы мануфактур и всяких ремёсел» Василий Никитич предлагал учредить не одну, а две академии ремёсел с пятьюстами учениками.

Но и эта записка попала в конюшенное ведомство Бирона и там получила резолюцию.

— Да, Васька-то твой с ума сошёл! — разъяснил фаворит Анне суть татищевского прожекта. — Подумай, что будет, если тысячи русских получат образование? Тебе что, дела верховников мало?! У них был один образованный человек, Дмитрий Голицын, и то какую смуту учинил! А когда появятся тысячи учёных на нашу голову? Я немец, но и мне одного курса наук в Кёнигсбергском университете хватило. Русскому же образование, как это говорят ваши конюхи: что корове седло. Ха, ха, ха! — Бирон растянул толстые губы и игриво хлопнул императрицу, красующуюся в лёгком парижском пеньюаре перед зеркалом, по широкому заду. — Вот так-то, Анхен!

«Ох как умён, лапушка, и как хорошо, что он ныне всегда при мне!» — подумала Анна, но всё же, после часа любви, спросила сонно:

   — А что же с Васькой-то делать? Он ведь вконец меня своими прожектами изведёт! Неугомонный...

   — Да пускай их себе пишет! Только от двора подале! — хрустнул пальцами Бирон и желчно добавил: — Вот Черкасский и Остерман предлагают его на Урал, заведовать горными заводами послать. Геннин-то совсем стар. К тому же на заводах ремесла и впрямь нужны. Пусть он там и открывает свои академии.

Слово фаворита было для Анны последним словом, и в 1734 году Василий Никитич был назначен начальником всех горных заводов на Урале и в Сибири. Притом ему помимо управления казёнными заводами передавались в надзор и заводы частные.

Путь на Урал был уже знаком Василию Никитичу: ещё при Петре Великом в 1720 году капитан от артиллерии Татищев был направлен сюда Берг-коллегией во главе экспедиции для поиска медных руд. Уже на Урале его назначили начальником всех казённых горных заводов, каким он пребывал до 1722 года, пока не столкнулся с могучими Демидовыми.

Сын Никиты Демидова Акинфий, заправлявший на всех невьянских заводах, подал на Василия Никитича доношения, обвиняя ретивого капитана от артиллерии в том, что тот выставил заставы и не пускает хлеб на его заводы. Татищев извет Акинфия опроверг уже в самом Вышнем суде при Сенате, предъявив указ сибирского генерал-губернатора о выставлении застав против восставших башкирцев. Ни о каком хлебе и речи не шло. Просто активность Василия Никитича на казённых заводах, рост добычи меди и огнеупорного камня на них, стремление Татищева основать завод вблизи демидовских заводов на Исети угрожали монополии Демидовых. Акинфий объявил настоящую войну Горному начальнику: его приказчики нагло увозили руду с государственных рудников, изгоняли из карьеров казённых мастеров, отнимали добытый ими камень. Дошло до того, что старосты демидовских слобод стали перехватывать курьеров, едущих из Берг-коллегии к Татищеву, и перехватывать их бумаги.

Всё это и всплыло на Вышнем суде, и даже высокие покровители Демидовых, Меншиков и генерал-адмирал Апраксин, не смогли их выгородить. Сенат приговорил Демидовых к штрафу в 30 тысяч рублей, полностью оправдав Татищева. Пётр I приговор Сената утвердил, отменив, однако, штраф в казну, но приказав Акинфию выплатить Василию Никитичу 6 тысяч рублей за оболгание честного имени.