Верховники

Даже в этот час они не сгрудились, не сбились на один конец стола, и оттого канцелярия по-прежнему казалась безлюдной с одинокими фигурами за массивным огромным столом.

Только двое из собравшихся держались спокойно и уверенно: Дмитрий Голицын да Василий Лукич. Первый оттого, что он уже заранее продумал и решил, другой же по своему врождённому легкомыслию.

Остальным было тревожно и беспокойно. Алексей Григорьевич Долгорукий и Головкин совершенно потерялись из-за бессонных ночей, краха семейных интересов и неожиданно свалившейся на них ответственности, оба фельдмаршала, Михайло Голицын и Василий Долгорукий, были растеряны, как бывают растеряны военные люди, оказавшиеся в кругу, лишённом привычной субординации. Император был для них прямой начальник, главнокомандующий, и теперь начальник умер. Было неясно, кого слушать и кому подчиняться в Верховном тайном совете, где были все равны.

Князь Дмитрий насмешливо оглядывал лица верховных. Давно ли здесь, в Совете, витийствовал Пётр Толстой, высокомерничал Меншиков, гордо восседал герцог Голштинский[50]... Где они? Одного за другим время свалило сих голиафов, и вот сейчас время смирило и Долгоруких. Теперь они пойдут за ним — куда ей деваться, всей этой горластой, шумной семейке. Предобрый российских князей род! — усмешка с усилием подняла уголки жёсткого старческого рта. Да, они пойдут отныне за ним. Но он поведёт их не за фамильные интересы, хотя и их забывать не стоит, отнюдь не стоит. В политике ничего нельзя забывать.

И всё же его мысль шире семейных, корыстных интересов. Его мысль — государственная. Частные идейки противопоставляют их друг другу, его же мысль — объединяющая. Он заставит их быть вместе! И тогда власть навсегда будет в их руках, — а значит, в его, князя Дмитрия, руках.

Старый Голицын даже глаза приоткрыл от волнения. Вспомнились все унижения, через которые он прошёл, выполняя чуждые приказы, беспомощно созерцая, как уносит Россию, его Россию, могучий, но мутный поток скороспешных преобразований, как выскакивают на первые места, неизвестно откуда взявшиеся людишки, как ломают они на дыбе российскую историю. «Но не сломали! Ha-ко, батюшка, выкуси — не сломали!» — беззвучно рассмеялся князь Дмитрий, вслушиваясь в бессвязное жужжание голосов. Голоса были бессвязны оттого, что не прозвучал ещё его голос. Он молчал, а они, казалось, уже заранее подчинялись ему.

Обсуждали вопрос о престолонаследии. Головкин предлагал в соответствии с тестаментом[51] отдать престол внуку Петра I и Екатерины I, сыну их старшей дочери Анны Петровны от её брака с герцогом Голштинским. Кильский ребёнок, как называли мальчонку, будущий император Пётр III, остался отныне единственным мужчиной в роде Романовых. Да и то с боковой, сомнительной ветви. Тем не менее спорили до хрипоты.

Князь Дмитрий вслушивался в эти споры с затаённой злобой. Вспоминались самые тяжёлые минуты в его жизни, когда его, Гедиминовича, за нелестный отзыв о солдатской жёнке Петра I бросили в застенок Тайной канцелярии[52], заставили покаяться и нести шлейф солдатки во время её коронации. Он подчинился. Не то чтобы испугался пыток или казни — не побоялся же его предок дыбы Ивана Грозного, не побоялся бы и он, но испугался, что всё задуманное, всё давно выношенное и обдуманное не удастся осуществить. И ради того уступил.

Михайло Голицын, хорошо знавший вспыльчивый нрав брата, первым уловил его настроение и замолчал. Замолкли и другие. Даже Головкин и тот поглядывал выжидательно. В наставшей тишине князь Дмитрий как ножом отрезал:

— Катькиному завещанию всегдашняя цена: копейка за поцелуй! Та же цена и её потомству — что кильскому мальцу, что Лизке-цесаревне.

Василий Лукич дипломатично хмыкнул: «Да, это не Версаль!»

Далее порешили быстро. После отстранения от наследства потомства Петра и Екатерины осталось три дочери царя Иоанна — незадачливого брата Петра Великого. Младшую, Парасковью Иоанновну, отвергли — слаба умом и престиж державы Российской поддержать не в силах. К тому же у неё был морганатический супруг, Дмитрий Мамонтов, а плодить новых фаворитов Верховный тайный совет не собирался.

В том были согласны все. Потому сразу отвергли и старшую сестру Екатерину, муж которой, герцог Мекленбургский, всегда мог нагрянуть в Москву к своей жене-беглянке.

Оставалась Анна.

Фельдмаршал Долгорукий заикнулся, правда, о царице Евдокии Лопухиной, первой жене Петра Великого. Царица жила сейчас в Новодевичьем монастыре тихо, смирно. Долгорукие задумались было на мгновение, точно пахнуло чем-то родным, старозаветным. Но князь Дмитрий отнюдь не собирался вернуться к византийской тишине и старомосковскому благолепию. Прожект свой он строил не столько из прошлого, сколько из будущего.

Вот отчего в ответ на старолюбезные слова престарелого фельдмаршала он охотно разъяснил Совету, что с царицей Евдокией вместо фаворитов в мундирах явятся фавориты в рясах.

Эффект был чрезвычайный. Кто-кто, а Дмитрий Голицын знал наверное, в чём едины и старые боярские роды, и новая петровская знать: все они с завистью смотрели на огромные владения Церкви. Со времён нестяжателей церковные богатства манили русскую знать не менее, нежели земли Крыма. После замечания Голицына царица Евдокия единогласным решением Совета была оставлена доживать свой век в монастыре.

И тогда вернулись к Анне Иоанновне. Муж её, герцог Курляндский, давно умер, но Анна по-прежнему оставалась в нищем Митавском замке, блюла высокие интересы Российской империи. Каждый год она обращалась в Верховный тайный совет с просьбой увеличить её вдовий пансион, и каждый год князь Дмитрий ей в сей просьбе отказывал. Нищая курляндская герцогиня была послушна Российской коллегии иностранных дел более, чем иная комнатная собачонка. Да и связей больших, опоры на Москве у неё не было.

«Так же будет она послушна и став императрицей — надобно только посадить её на твёрдый пансион», — полагал старый Голицын. Не случайно князь Дмитрий с таким прилежанием изучал английскую историю. Власть монархов всегда начинали ограничивать с того, что набрасывали на самодержавие крепкую денежную узду.

— Значит, Анна... — Голицын обернулся к секретарю. — Пиши манифест.

Все облегчённо вздохнули: «Ну вот, дело сделано! Анна так Анна!»

Стали подниматься, зашумели, заговорили, полагая, что более решать нечего.

Голицын с горечью подумал, что ни один из присутствующих даже и не мечтает об иной форме правления для России, кроме самодержавия. Никто из них не видел першпективы, никто не мог представить Россию, яко корабль, плывущий в будущее. Все они исходили из потребностей одной, настоящей минуты, забывая и само прошлое, родившее эту потребность, и не стремясь догадаться о превращениях, что произойдёт с этой потребностью в дальнейшем движении. Если что и менялось в России для них, так цифры: населения, бюджета, армии. Что касается политических учреждений, то они им представлялись вечными.

«Вечными!» Старый Голицын задумчиво посмотрел на серую моль, неведомо как залетевшую в камору. Секретарь Степанов, уловив этот взгляд, махнул рукой. Моль заметалась, пролетела над свечою и опала, рассыпавшись. «Вечные учреждения! Эх, господа Верховный тайный совет!» Ещё он, князь Дмитрий, помнит, как Юрий Долгорукий жёг местнические книги Боярской думы[53]. Давно ли сие случилось! Пятидесяти годков не прошло, а меж тем исчезло не только местничество, но и сама Боярская дума. «А вы мечтаете: вечные политические учреждения! Напрасно мечтаете. Река истории сносит самые прочные постройки».

Князь Дмитрий задумчиво забарабанил о канцелярский стол костяшками пальцев. И все стихли, точно придавленные молчаливым и загадочным видом Голицына. Они все как-то почувствовали, что он ведает нечто, известное ему одному, но важное и нужное для всех.

50

...гордо восседал герцог Голштинский... — Герцог Гольштейн-Готторпский Карл Фридрих — муж царевны Анны Петровны — при Екатерине I был членом Верховного тайного совета.

51

Тестамент — завещание.

52

Когда его, Гедиминовича, за нелестный отзыв о солдатской жёнке Петра I бросили в застенок... — Гедиминовичи — принятое в русских источниках и научной литературе название рода великих князей литовских и их потомков. Родоначальник Гедиминовичей — великий князь Литовский Гедимин (правил в 1316—1341 гг.). Среди княжеских фамилий из Гедиминовичей в России и Речи Посполитой в XVI—XVIII вв. наиболее известны Бельские, Вишневецкие, Голицыны, Корецкие, Куракины, Мстиславские, Трубецкие и др.

53

Ещё он, князь Дмитрий, помнит, как Юрий Долгорукий жёг местнические книги Боярской думы. — Юрий Алексеевич Долгорукий (см. примеч. №48) при царе Алексее Михайловиче в 1682 г. занимался делами по отмене местничества (сложившаяся в XV в. система феодальной иерархии, при которой место феодала на служебно-иерархической лестнице чинов определялось его родовитостью с учётом службы предков и его самого при дворе великого князя).