Верховники

Его большой приклеенный нос и впрямь походил на перевёрнутую зрительную трубу.

«Этот уличный гаер, — отметил Фиршт, — был, надо сознаться, превосходным мимом». Вот он надувает живот, корчит умопомрачительные рожи, напяливая тесные французские башмаки. Надевает на ходу пёстрый жилет с отворотами, вышитыми золотыми фазанами, выливает на голову целую склянку французских духов и летит, раскачиваясь на особый гигантский манер, к хорошенькой девушке, вынырнувшей из-за кулис.

Зал гремел от смеха, потому как каждый узнавал в Петрухе Фарносе своих знакомцев. «Переодевки Арлекиновы» имели полный успех. Всем была близка обычная человеческая история о двух молодых влюблённых и обманутом муже-старике.

Нравилась и хорошенькая Коломбина, порхающая от Панталоне к Арлекину, нравился её приятный голосок и умение ловко выставлять хорошенькую ножку из-под полосатой юбки (Андрей Иванович Ушаков на сем месте бешено забил в ладоши). Придворные дамы жеманно щурились, поглядывая на красавца Арлекина: великолепный молодец, белозубый, с широкой грудью, со стройным станом, настоящий гвардеец, и откуда этот доктор Бидлоо его откопал?

Но особенно вся российская верхняя публика — в париках и буклях, французских кафтанах и жилетах, лондонских башмаках и венских туфельках — растрогалась, когда сей Арлекин, выряженный на французский манер, загрустил, когда его покинула прельщённая деньгами Коломбина, и затянул природную:

От песни пахнуло степью, кострами дальних походов. И исчез вдруг куда-то задорный Арлекин, и явился добрый молодец. И как бы в довершение сходства Михайло сорвал парик и тряхнул буйным чубом. И впрямь переодевки Арлекиновы! А голос его, полнозвучный, красивый голос гремел в этой маленькой театральной зале, как голос той страны-матери, что жила своей особой жизнью за стенами театрика.

спрашивала доброго молодца матушка, и Михайло, казалось, про себя вёл задушевный разговор с ней, отвечая:

Фиршт вздрогнул: так закричали, захлопали эти вельможи в париках и важные генералы, пудреные дамы и девушки в робронах. Громче всех выражала свой восторг цесаревна Елизавета. Она продолжала хлопать, несмотря на то, что все уже смолкли, и только когда приятельница и компаньонка цесаревны Мавра Шепелева потянула её за платье, Елизавета села, простодушно объявив на всю залу: «А всё-таки своё, природное, всегда больше нравится!»

«Дикари в париках! Мужички в фижмах! Природного им подавай! Ну я покажу природного». Во втором антракте побагровевший от гнева Фиршт на цыпочках приблизился к генералу Андрею Ивановичу Ушакову и отвесил нижайший поклон. «Ну говори, только скоро!» Генерал открыл табакерку и с важностью запустил понюшку в ноздри. Фиршт скороговоркой сообщил, что актёры, только что ломавшие комедию перед глазами его превосходительства, — беглые людишки герцогини Мекленбургской — Максимка Шмага с приятелями. Генерал чихнул, то ли от крепости табака, то ли от изумления: «А девка чья? Тоже холопка? Хороша!» И по масленым глазкам генерала Фиршт понял, что ждёт русских актёров. Однако сразу тащить их в Сыскной приказ генерал отказался: сначала посмотрим их, голубчиков, в третьем действии. Публика спешила уже в залу, заранее предвкушая удовольствие от новой комедии. Но комедии не состоялось. Когда пышный занавес с изображением греческих богов и богинь взметнулся к потолку, на сцену твёрдым шагом вышел гвардейский сержант, подошёл к суфлёрской будке и отчеканил: «Господа, двор! Государю опять плохо! Поэтому все частные спектакли в Российской империи отменяются!»

Если бы на сцену выкатили шведскую пушку и выстрелили картечью, переполох не был бы столь сильным. Разряженные дамы, вельможи в орденских лентах, иностранные послы столь поспешно устремились к выходу, что, казалось, бегут с тонущего корабля. «Комедия кончилась, трагедия начинается», — было написано на всех этих взволнованных или испуганных лицах.

В сём переполохе актёры малой сцены скрылись. Генералу Ушакову было недосуг. Начинался большой политический спектакль.

ГЛАВА 12

По Москве насчёт Долгоруких гуляли разные слухи.

В богатых дворянских особняках на Тверской и Никольской со значительными усмешками шептали, что в царской семье невестой недовольны, что в самом Верховном тайном совете раздоры, что среди генералитета и в Сенате имеется партия против Долгоруких и что дай срок! Но что крылось за этим «дай срок», оставалось невыясненным. Шептуны только разводили руками и заключали совершенно неожиданно, что на всё есть особая воля государя императора, который конечно же непременно выздоровеет.

Среди купцов с опаской поговаривали, что Долгорукие известные моты и транжиры, что они снизят, наверное, пошлины ввозные на лионский шёлк, испанский бархат, брабантские кружева, парижские духи и прочую господскую галантерею, но, впрочем, Господь может и не допустить, да и в Верховном тайном совете есть и такая персона, как князь Дмитрий Михайлович Голицын, а этот, ещё с петровских времён известно, любит счёт отечественной копейке, оберегает российскую коммерцию.

В простор народе ведали про Долгоруких одно: знатные баре и крови мужицкой проливать не боятся. Старикам помнился ещё князь Юрий Долгорукий[48], тот, что с отборными отрядами стрельцов, прозванных в народе мясниками, задавил восстание бесстрашного атамана Стеньки Разина. А в недавние времена Булавинский донской бунт Пётр I тоже доверил усмирять Долгоруким. И те постарались, загнали остатки булавинцев к турецкому султану, разгромили станицы, и долго ещё вниз по Дону плыли плоты с виселицами. Так что в народе Долгоруких помнили целые поколения.

Но народ не решал ничего. За Долгорукими стояло большинство в Верховном тайном совете, у них был свой фельдмаршал Василий Владимирович Долгорукий в армии, немало Долгоруких ходило в подполковниках и майорах гвардии, у них была, наконец, своя царская невеста, Екатерина Долгорукая, и милости почти своего императора Петра II. Всё казалось таким прочным, устроенным на долгие годы, и вдруг из-за болезни Петра II всё зашаталось.

«Хотя с властью всегда так, в тот самый миг, когда она кажется нам особенно прочной, она готова на вас обрушиться!» — прищёлкнул пальцами Василий Лукич Долгорукий, расхаживая по малой кофейной зале Головинского дворца. Красные каблуки его позолоченных туфель звонко стучали по паркету, правая рука с табакеркой то и дело летала к носу, старческая голова беспокойно вертелась на жилистой красной шее, скрытой высоким жабо, и весь он был какой-то вёрткий, хлёсткий, скользкий и ненадёжный.

48

Долгорукий Юрий Алексеевич (ум. в 1682 г.) — князь, боярин, воевода. В 1670—1671 гг. командовал войсками в борьбе со Степаном Разиным.