Страница 17 из 20
Зная хорошо коварство Костяной Яичницы, держатели бойцовых птиц долго не решались выставить противника, пока наконец из их рядов не вышел пожилой крепкий приказчик в широкой белой рубахе, неся на вытянутых руках маленького совсем петушка.
– Молодого на молодого, отвечаю полтину с четвертью, – не надбавляя ставки, чинно провозгласил он и медленно, с достоинством бывалого победителя пошёл по полукружью, давая всем возможность наглядеться на своего невыразительного питомца.
– Ты, Фомич, на сей раз цыплака принёс, а не молодого, – крикнули из толпы.
Все засмеялись, но многие, зная Фомича не первый год, начали возражать. Его петухи не раз бивали самых сильных противников.
Пока петушков показывали, примеряли, поднося клювом к клюву, стравливали, зрители пустились в неминуемые пересуды, посмеиваясь, давали оценку обоим бойцам и между делом, незаметно начали заключать заклады. Кто рисковал пятаком, кто копейкой – бой был сегодня первый, – а кто не побоялся выставить и четвертак.
– Да это ж обман, чистой воды обман, – волновался Васькин сосед, кузнечный подмастерье Степан, как успел он уже представиться. – Ты гляди, – он совал в длинноногого пальцем, – он же крыльями одними забьёт.
– Маленькие самые боевитые, не гляди, что мал, да удал, – ответил, чтобы возразить и не уронить достоинства, Василий, вспоминая астраханских кекликов-перепелов, которых стравливали на базаре бухарцы.
– Да что ты понимаешь, – наседал Степан, – говорю же, осельчук, а супротив него молодой – что тьфу! – Он снова плюнул и даже растёр сапогом плевок для пущего подтверждения.
Но уже захватил Ваську азарт: темно-красный с чёрным зобом малыш явно нравился ему больше горделивого осельчука, и он втайне молился за его победу и весь подался вперёд, когда петухов наконец отпустили. Они стали похаживать кругом, оглядывая друг друга и оценивая расстояние, – хозяева трусили за ними следом, согнувшись, подмахивая ладошками под хвосты, но руками перьев не касаясь, – соблюдали правила.
– У, цыплёнок горелый, – крикнул рядом здоровенный купец, – с такими воевать неча.
– Погоди, погоди, – запальчиво осадил его Васька, – гляди, как в наскок пошёл.
Петухи начали уже чуть подпрыгивать, но шпоры в ход пока не пускали, лишь сшибались грудью и тут же отскакивали назад.
– А ты что, никак за букашонка? – с издёвкой спросил купец. – Так давай об заклад на двугривенный.
– Давай! – выкрикнул Васька.
Он и сам не понял, почему вдруг ответил на вызов: то ли ему не понравился Яичница, то ли купец, то ли решил сделать так в противовес кичливому Степану.
– Ты что, умом двинулся, лучше мне подари. – Степан даже приобнял его. – Васенька, так-то дурачки и попадаются.
– Отстань! – Васька отпихнул назойливого опекуна и ещё раз подтвердил ставку.
Вокруг них заговорили, но больше льнули к купцу, надеясь на дармовую выпивку по случаю победы.
– Слушай, я же тебе друг, – извиняясь, пробасил здоровенный Степан и зашептал прямо в ухо: – Ты что, по первому разу ставишь, да?
– Да, да, смотри вперёд, не мешай, – отмахнулся Васька.
Петухи сшиблись наконец серьёзно. У маленького полетели перья, но он изловчился и сильно тюкнул своего врага прямо в лоб.
– Всё, Васенька, всё понял, – покаялся Степан, – я за тебя. Признайся только, ты что – учуял?
Всем известное везение новичков придало вдруг Степану твёрдую уверенность, и он даже насмешливо подтолкнул одного из купцовых прилипал:
– Яичница сегодня не игрок, мне верь, я точно знаю. Видишь, как малыш отшпаривается.
Петухи дрались уже в полную силу. Осельчук, более высокий и тяжёлый, норовил шпорой рассадить горло неприятелю, вкладывая в удар всю свою массу, но, вёрткий и лёгкий, тот сам бил ногами, клювом, крыльями, пока, увлечённый сражением, не напоролся на прямой удар клюва в лоб. От такого попадания петушок отлетел далеко наземь, перевернулся в пыли, но успел вскочить на ноги и бросился по кругу, на ходу качая головой, словно пытаясь рассеять туман в красных, налитых кровью глазах. Длинноногий поспевал сзади, теребил хвост, но захватить и подмять противника ему не удавалось.
– Маловат ещё воевать, – добродушно заметил купец.
Васька молча переживал бегство своего героя. А тот вдруг очнулся от удара, подскочил, пропустив под собой преследователя, и, набросившись сверху на длинноногого, двумя точными ударами пришпорил его в шею. Осельчук на секунду замешкался, и малыш ударил его ответно в лоб, и снова в лоб, и снова в лоб, а затем, уже шатающегося, сразил шпорой, рассадив ему горло до глубокой багровой синевы.
Длинноногий зашатался, закатил глаза, из надрыва брызнула кровь, и он упал, раскинув крылья, и засучил ногами по пыли. Малыш бросился добивать, но стоявшие начеку хозяева подскочили и вмиг растащили своих бойцов в разные стороны.
Приказчик высоко поднял победителя, а затем, крепко прижав к груди и отбиваясь от наседавших поздравителей, направился к Костяной Яичнице требовать честно заработанные деньги.
Васька гордо взглянул на купца, и тот, пожав плечами, протянул ему двугривенный.
– Всяко бывает, но должна-то была, конечно, моя взять, – сказал он в оправдание.
Неотступный Степан окончательно повис на Тредиаковском, обнимая его, и кричал во всю глотку:
– Знал, знал, чертяка, наперёд знал. Новичку всегда удача! А я, остолоп, не поверил сперва.
Прихлебатели от купца было переметнулись к счастливчику, но дюжий Степан разом их осадил, назвав московскими шишками, и вытащил измятого и довольного Ваську на свежий воздух.
– Ну, везунчик, пойдём в Никольский роскат, за знакомство да за удачу не грех и по чарочке.
Васька пытался отнекиваться, объяснял, что ему надо в академию, что он приезжий, что его ждут на дворе у Головкиных, но вырваться из рук вцепившегося в него Степана было невозможно, да он, окрылённый первым московским успехом, честно говоря, не очень-то и хотел отбиваться.
2
Очнулся он в конюшенном сарае на соломе. Рядом храпел незнакомый нищий старик; Степана же след простыл. Исчез не только выигранный двугривенный, но и полтина денег, данная на прощание Ильинским. Васька долго шарил вокруг себя, искал картуз, но не было и его.
– Письма!
Он с содроганием залез за пазуху, но свёрток, сильно мятый, отыскался почти у самой спины. То ли его побоялись стащить, то ли он был не нужен вчерашним собутыльникам. Голова гудела, руки не слушались, лишь машинально разглаживали на колене мятый пакет: в нём заключалась вся его надежда.
– Господи! – испуганно выговорил Васька. – Как же в таком виде в академию идти?
– А, проснулся, – сказал, приоткрывая один глаз, сам только что очнувшийся ото сна старик. – Это я тебя сюда вчера заволок. Гляжу, спишь в кустах, дай, думаю, затащу под кровлю, не ровен час, ограбят.
– Да и ограбили всего, – пожаловался, чуть не плача, Васька.
– Ну, ничего, цел сам, и ладно, – наставительно произнёс нищий. – Откуда в Москву пришёл?
– Из Астрахани.
– Уй ты, – удивился собеседник, – своих где потерял?
Ваське неохота было откровенничать, и он ответил кратко:
– Один я.
– Ага, – смекнул старик. – Богомольствуешь или так, Христа ради?
– Да нет, в академию Спасскую приехал учиться, и вот…
– Значит, так, Христа ради, знаем вашего брата, – непонятно провозгласил нищий, развязал торбу, вынул оттуда яичко и подал Ваське. – На вот, подкрепись, школяр, да пойдём. Я со здешними конюхами хоть и знаком, да лишний раз нечего глаза мозолить. Пойдём, проведу тебя к академии, а там уж действуй по разумению. Москвы небось не знаешь ещё?
– Теперь знаю, – хмуро ответил Васька, жуя всухомятку варёное яйцо.
– И-хи-хи, – зашёлся нищий. – Ну, с приездом тебя, сынок, с московским крещением.
И он замотал головой, давясь от смеха.