Страница 7 из 12
Входит Колотилина.
Маша. Доброе утро, Зинаида Зинаидовна!
Колотилина. Везде успеваешь.
С каменным лицом продолжает готовить завтрак.
Маша. Ой, вчера было так интересно!.. Я даже не мечтала, что Сережа сам покажет мне город! Такая широкая река и вся в граните.
Колотилина (оттаивая). Всегда так! Ему надо работать, а он никому не может отказать. Совесть надо иметь. Тебе, видите ли, поболтать захотелось, а у него на письменном столе варианты лежат!
Маша. Как это – варианты?
Колотилина. Варианты стихов.
Маша. Ой, тетя, послушайте только! Разве можно стихи с вариантами писать? (Смеется.) «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» – первый вариант. «Увы, мы ломим, не сдаются» – второй, «Ломили мы, но отдана Полтава» – это третий.
Колотилина. Что-что?
Маша. Это мы в школе проходили.
Колотилина. В школе… У вас в Саратове все не как у людей. У меня от тебя голова болит.
Маша (вздыхает). Будем терпеливы и терпимы, тетя. Пойдем в свой убогий уголок.
Уходят.
Колотилина (кричит в коридор). Николай Иванович!
Голос Николая Ивановича. Что?
Колотилина. Руки мыть! Будем завтракать.
Появляется Николай Иванович. Достает сигарету, разминает ее, но под взглядом Колотилиной со вздохом прячет в пачку.
Николай Иванович. Что у нас сегодня? Так-с. Салат из помидоров. И снова котлеты.
Колотилина. Я от вас всех с ума сойду! Второй день все крутится, то в одну сторону, то в другую! Идите мыть руки!
Николай Иванович уходит в ванную, запевает «Пою тебе, бог Гименей…»
Колотилина. Довольно петь!
Николай Иванович (вытирая руки, строго). Что происходит, Зина? Надо держать себя в руках. Нехорошо.
Колотилина (тихо). Коля, я не могу. Меня всю трясет. Эта паршивка издевается над нами.
Николай Иванович. Ты так думаешь? (Жестко.) Тем более! Тем более нельзя так распускаться! В понедельник я пойду к юристу, посоветуюсь.
Колотилина (тихо). За Сергея волнуюсь.
Николай Иванович. И-и! За Сергея. Сергей, кого хочешь, вокруг пальца обведет.
Колотилина. Все-таки…
Николай Иванович. И не думай. Он завтракать будет?
Колотилина. Попозже. Я ему кофе носила.
Уходит.
Какое-то время кухня пуста. Слышно, как бормочет где-то вода, детские крики со двора, трамвай прошел.
Одновременно выходят в коридор и идут на кухню Маша и Михаил. Он ставит на свой столик покрытую лаком полочку из многослойной фанеры для пластинок, – сушиться. Она закуривает.
Маша (протягивая пачку). Курите. Да берите же, что вы дуетесь.
Михаил (берет сигарету). «Салем». Дамские.
Он ищет глазами спички, Маша протягивает ему зажженную сигарету, держит низко. Он вынужден склониться, прикуривая.
Маша. Подружка совратила. Я курю «Винстон».
Садится на подоконник, хлопает ладонью рядом с собой. Михаил садится рядом.
Маша. Кому вы вчера звонили?
Михаил. Жене.
Маша. А «Колу» сыну? Я вначале не поняла.
Михаил. Зачем вам все это?
Маша (пауза). Не знаю. Я поступаю в театральный. Мне надо быстро соображать и реагировать.
Михаил. А сами жить вы как будто не собираетесь.
Маша. Вы интересный человек, но какой-то замороченный. Неужели вы думаете, что вы живете? То, что вы там придумали про свою науку, про человечество, которое движется вперед – это не жизнь. Это – отдых от жизни, разрядка. А жизнь… Знаете, что это такое? Посмотрите мне в глаза… Дайте руку (берет его руку, прижимает к своей груди, затем отбрасывает ее, спрыгивает с подоконника). Надо теснее, ближе к глазам, а не… щелкать людей, как орехи.
Михаил сидит как-то понуро, склонив голову.
Маша. Вы же несчастный человек! От вас несчастьем за версту несет. Какие-то полочки для пластинок лаком покрываете. Шопеном, видимо, увлекаетесь. А поэт между тем работает под дурачка и с таким аппетитом уплетает эту самую жизнь за обе щеки!.. Ладно, не обижайтесь.
Михаил (задумчиво). Интересно, я тоже бываю так жесток?
Маша. Опять двадцать пять! Что вы там себя в микроскоп рассматриваете?
У вас жизни осталось десять лет, а потом начнутся му-уки, бессо-онница, диета…
Михаил (грубо). Это мое дело, что у меня начнется. У вас это начнется намного раньше. Поиграйте, поиграйте, пока играется.
Спрыгивает с подоконника, уходит.
Маша. Да-а… железный человек.
Подходит к окну, ложится на подоконник, смотрит во двор. Входит Холмогоров, смотрит на оголившиеся ноги. Маша резко оборачивается.
Маша. Это ты.
Холмогоров. Да, я… Я плохо спал.
Маша. Что-нибудь написалось?
Холмогоров. Да… Но пока показать не могу. Боюсь.
Маша. Меня?
Холмогоров. Не совсем понимаю…
Маша. Не совсем или совсем не?..
Холмогоров. Ты такая разная…
Маша. Плохо.
Холмогоров. Что плохо?
Маша. Это я себе. Реплика в сторону… Когда ты пригласил меня в свою комнату…
Холмогоров. О, не надо об этом!
Маша. Но это так естественно! Я же не урод.
Холмогоров. Мария!
Маша. Да. И я заколебалась… Ничего, что я так откровенно?
Холмогоров. Ты смела!
Маша. И представила – кто я? Провинциалка, смазливая мордочка, невыразительный человечек в будущем…
Холмогоров. Мария!
Маша. И ты, увлекшийся, смотрящий на меня оттуда, придумавший меня… А что завтра? Завтра ты решишь, что я вешаюсь тебе на шею, что я скучна и не понимаю тебя… Так кто же кого должен бояться?
Холмогоров. Прости… прости! Конечно, это я должен быть сильным… Но я так увлекся тобой! Как жутка мысль о расставании…
Маша. Как?
Холмогоров. О возможном! расставании…
Маша. Какую роль иногда играют прилагательные.
Холмогоров. И это ты понимаешь! Мне все труднее с тобой (берет ее за руку) мучительно-сладко!
Маша. Да?
Холмогоров. Да! (Низким голосом.) «Мне Волга неожиданно открылась…»
Маша (повернув голову, делает круглые глаза). Ваша мама…
Холмогоров (отпускает руку). Где?
Маша. Она не любит меня.
Холмогоров (снова берет руку). Она добрая. Она славная женщина. (Тихо.) Она ревнует. О, эта материнская любовь!
Маша. Если они спросит вас… что вы ей скажете?
Холмогоров (приближая лицо). Я скажу ей… Она тактична. Она не спросит… Мария…
Маша (не отворачивая лица). А если спросит?
Холмогоров (бурно дыша). Я нареку тебя…
Входит Михаил с бутылкой лака и ваткой. Холмогоров замечает его слишком поздно. Отшатывается.
Холмогоров. Доброе утро.
Михаил. Доброе утро.
Начинает мазать полочку лаком. Маша отходит к окну. Она, кажется, смущена.
Холмогоров. Э-э… так мы договорились?
Маша (холодно). О чем?