Страница 10 из 12
Николай Иванович. И чтоб больше не было!
Маша (грустно). Господи, ничего вы не поняли.
Николай Иванович. Вы много понимаете!
Маша. Пошли вы к черту.
Уходит.
Николай Иванович. Нет, это нельзя так оставить! Сегодня меня, а завтра?.. Наглая и сумасшедшая девка!
Уходит.
Входит Михаил.
Михаил. Отбой тревоги. (Садится на подоконник, закуривает, смотрит в окно.) Ничего, не скучно. Жить можно… Когда она сломается, будет много грохота… Неужели всю жизнь можно прожить с таким напором?.. Нет, слишком все это громко… Не для северного человека…
Входит Холмогоров. Увидев, что Маши нет, хочет уйти, но задерживается в дверях.
Холмогоров. Когда вы пришли, здесь… никого не было?
Михаил. Никого.
Холмогоров. А вы… знакомы с Марией?
Михаил. Я? Познакомился.
Холмогоров. Ну и как?
Михаил. Что – как?
Холмогоров. Сложная девушка, да?
Михаил. Не знаю.
Холмогоров (садится на диван). Вы знаете, я, кажется, начинаю ее понимать. Она очень ранимая…
Михаил. Что?
Холмогоров. Я говорю – ранимая. Мне казалось, что она проще. Так, знаете: «У вас свободно? – Да, можете прилечь…»
Михаил. А что, осечка?
Холмогоров (морщится). Не так грубо, конечно… Каждый новый случай – это целая система взглядов, разговоров, касаний… Вам, как ученому, ближе такой анализ… А чем вы занимаетесь, если не секрет?
Михаил. Вы не поймете.
Холмогоров. Да – каждому свое… Я даже вспылил… Редко теряю контроль над собой.
Михаил. Мне это не интересно.
Открывается дверь. Идет Маша. Холмогоров делает знаки Михаилу, тот, не обращая внимания, остается, продолжает курить.
Маша входит, садится на табурет, молча смотрит на Холмогорова.
Холмогоров. Маша… Это было ужасно.
Маша. Бросьте.
Холмогоров. Что?
Маша. Бросьте этот тон. Говорите обычным языком. Без восклицаний.
Холмогоров. Н-не понял.
Маша. Хватит играть. Наигрались. (Встает.) Или вы не можете говорить нормально? Тогда продолжайте. А я устала подыгрывать.
Холмогоров. Вы хотите сказать, что я лгал?
Маша. Лгал… Разве так говорят нормальные люди? Нормальные люди говорят – врал.
Холмогоров. Мы не одни.
Маша. Вы извините, Сережа, но вы абсолютно не готовы. Вы неадекватно реагируете. Вести с вами диалог – сплошное мучение.
Холмогоров. Как вы изменились…
Маша. И вам пора. И учтите, что все ваши сердечные дела, о которых я догадываюсь, не дают вам права даже на две рифмованные строчки.
Холмогоров (встает). Ну что ж. Хотел бы на вас посмотреть годика через два.
Маша. Вот-вот, это, видимо, уже почти вы, да?.. Еще посмо́трите. Я буду здесь появляться.
Холмогоров (не уходит). Какой-то разговор… нелепый. (Оглядывается на Михаила.) Может быть, нам лучше без свидетелей?
Маша. Это можно было бы, Сережа. Только я без зрителя не могу.
Холмогоров. Н-не понимаю.
Маша. Видите ли, когда я оказываюсь с вами наедине, я теряюсь. Мне кажется, что еще мгновение и…
Холмогоров. Мария!
Маша….и случится что-то неприятное. Бывают такие люди, с которыми любая женщина ощущает себя девкой.
Холмогоров. О, я хотел бы доказать вам!..
Маша. Это невероятно. Вам нужен поводырь?
Холмогоров. Сучка!
Уходит.
Маша. Ах, оказывается на дворе июнь, конец июня! Уже середина лета. Природа пришла в город снизу, из земли. Каждый год она одаривает нас. Молодых, старых, детей. (Михаилу.) Что там видно?
Михаил (глядя в окно). Стоят трое. Двое молодых людей и девушка. Между ними на тротуаре… да, две бутылки вина. Смеются… Один из них берет бутылки… подбрасывает их… Досада какая. Поймал только одну.
Маша. Что с ним будет?
Михаил. Ничего. Смеются.
Маша. Лето.
Входит Анна Павловна.
Анна Павловна. Машенька, мне можно?
Маша. Входите, тетя. Вы были правы.
Анна Павловна. Что случилось?
Маша (обнимает ее). Бедный старый воробышек! А ведь пятьдесят лет назад вы шлепали мою маму, когда она плохо вела себя за столом. А вечером надевали свое лучшее единственное платье и шли на танцы под духовой оркестр… Пятьдесят лет! Тетя! Как вы сумели вытерпеть их? Возьмите меня в дочки.
Анна Павловна (плачет). Машенька!
Маша. У мамы еще сын есть, ей хватит… Ну что вы, в самом деле! Миша, успокойте ее!
Михаил. Каким образом?
Маша. Ну ладно, тетя… Ну? Миша!
Михаил (спрыгивает с подоконника). Анна Павловна… Давай посадим. Сядьте, Анна Павловна… (Дает выпить воды.)
Маша. Я же не знала, что вы так разволнуетесь… Миша, если в мое отсутствие с ее головы упадет хоть один волос!..
Михаил. В кого ты такая боевая…
Маша. Ты будешь относиться ко мне серьезно или нет?!
Михаил. Опасно…
Маша (внимательно смотрит на него). Кто это тебя так напугал?
Михаил. Костей не соберешь…
Маша. Вы чего-то боитесь?
Михаил. Возможно, возможно…
Маша. Вот так, тетя, мы и остаемся одни. Пойдемте к себе.
Уходят.
Пауза.
Михаил. Они врываются в город летом. У них застенчивые глаза, крутые лбы и дерзкие голоса. Они хотят за несколько часов изменить жизнь – сделать ее доброй, веселой и чуткой. Но жизнь не хочет гнуться. Она вырывается из их неловких рук, выскальзывает, выпадает. Это потом, через много лет они смогут приноровиться к ней. Но тогда и голоса их изменятся, и потускнеют глаза.
Но каждый год в середине лета они врываются в город с автостанций, с вокзалов, из аэропортов, такие честные, грубые, переполненные пространством и юностью. Как они красивы!
Конец.
Силы небесные
комедия
Действующие лица
Варлам
Афина
Зевака
Мать
Отец
Пирогов
Вера
Врач
Двое санитаров
Двое рабочих
Два милиционера
Первая картина
Часть улицы. Тротуар. Скамья. Фонарный столб. Задняя стенка какого-то киоска. Телефон-автомат у этого киоска.
Стоит Зевака. Он ест изюм из бумажного пакета и ожидает какого-то происшествия. Он принадлежит к редкому типу уличных зевак, которые за долгие годы практики приобрели на происшествия особый нюх. Это зевака активный – он сам направляет событие, как только видит, что оно буксует или самоуничтожается.
Зевака (смотрит на небо, задумчиво). Да… В такую вот погоду в пятьдесят пятом году на улице Розенштерна прорвало воздухопровод. Струей воздуха опрокинуло цистерну с пивом. Люди пили, как из источника… Двух старух подняло в атмосферу. Они приземлились на крыше Дома культуры имени Цюрупы и ни за что не хотели спускаться оттуда. До того перепугались… Примчалась бригада слесарей, хотели перекрыть задвижку. Но я не допустил, сказал им, что я инспектор котлонадзора… Я как будто чувствовал: что-то здесь еще должно случиться. И точно. Труба дала новую трещину. В асфальте выдуло громадную дыру два на два, воздух добрался до котелка с золотыми червонцами и начал швырять их в толпу. Милиция оцепила Обводный канал от Газа до Варшавского вокзала. Безрезультатно. Если народ чего-то захочет, он непобедим… О, какие были слухи! Какой общественный резонанс!.. Кто знает меня? Никто. Зачем мне это? Суета… Но что может быть острее, чем наслаждаться властью над событием, над будущим этого события?.. И оставаться при этом незаметным, неизвестным никому… Упоительное состояние! (Ест изюм, смотрит на небо). Да… И ведь в точно такую погоду!.. Но как изменилось все. Глубокие перемены! Коренные! Как все было просто, мило, трогательно. И чтобы удивить человека, достаточно было показать ему фокус с картами. Как дружно пели, как организованно отдыхали и работали. И к чему пришли? Да, к чему? Ничему не верят! На балконе у него НЛО приземлится, он его на запчасти разберет… А ведь ждет! ждет, что кто-то ему еще и скажет внятно: делай, что хочешь, грабь, лги, наслаждайся в этой жизни! А после смерти снова начнешь в конце тоннеля… Нет! Нет! у меня никаких сил не остается для какого-то связного впечатления! Единственная надежда на… Не знаю. Просто не знаю, можно ли на это надеяться… Но должен же быть смысл! Хоть какой-то!.. А надежда – что ж… Вот и погода… благоприятствует… Да… вполне…