Поющие люди

Алексей Беспокоев, метрофан

– Даниил Александрович, вы являетесь автором популярного высказывания о «столице с областной судьбой». Как вы относитесь к возможности возвращения Думы в Петербург?

Д. Гранин. Резко отрицательно. Все эти тучи чиновников, грязь эта… Нет, ни за что.

– Но возвращение столичности невозможно без возвращения чиновничества…

Д. Гранин. Не хочу больше обсуждать этот вопрос.

Выпущены целые тома, где перечислены погибшие в боях за Ленинград, где поименованы все умершие в блокаду. А почему никто не соберет список талантливых людей, вынужденных покинуть наш город только потому, что здесь для них не оставалось перспектив развития? Разве это не трагедия для них и для города? Вот первые, кто приходит на ум: Д. Шостакович, отец и сын Райкины, Н. Заболоцкий, С. Довлатов, И. Бродский, М. Шемякин, А. Герман, А. Битов, Т. Доронина, Е. Образцова, Г. Уланова, В. Бобров и многие, многие другие. А из Москвы к нам приехал один только замечательный Олег Басилашвили.

Может быть, кто-то продолжит этот список и придаст ему какую-то системность?

Д. Косичкина, предприниматель

– Считаю, что возвращение Думы возможно процентов на тридцать. И то в первые месяцы президентства Путина. Потом он уже не станет отпускать парламент от себя… А пока все зависит от Думы – захочет ли она поменять столицу на наш климат. Я не могу представить, чтобы Жириновский, например, согласился уехать. Или Примаков. Это нужно очень большую цель иметь, чтобы переехать. Если от этого судьба Родины зависит, например. А так, для исторической справедливости…

Ну, конечно, если мы все захотим этого и потребуем вернуть свое! Весь город. И выйдем на улицы. Тогда – может быть.

Виктор ОМЕЛЬЯНЕНКО, кузнец таксопарка

– Приходите завтра в Эрмитажный театр на открытие выставки искусства австралийских аборигенов. Я вас представлю Михаилу Борисовичу, вы зададите ему этот вопрос и он решит, отвечать на него или нет.

ЛАРИСА СЕРГЕЕВНА, пресс-секретарь М. Б. Пиотровского, директора Эрмитажа

Когда говорят, что от народа ничего не зависит – это правда. Но те, кто так думают всерьез, получают в ответ революции и бунты. И исчезают в пучинах истории. От народа действительно ничего не зависит, а зависит от тех, кто слушает народ. Причем мнение народа может быть едва слышным, как мнение снегов на вершинах гор, которые завтра станут лавиной. И в этом смысле компания по возвращению Думы в Таврический дворец, откуда, собственно, она была «украдена», является актом такого же порядка, как возвращение украденных ценностей из Эрмитажа или Русского музея. Дума является изобретением Петербурга, здесь она прошла сложный путь от карманного предприятия дворца до вполне европейского парламента. Собственно, компания может закончиться безрезультатно, а Дума лет через пять-десять все-таки вернется. Что тогда? Доказывать, что «и мы боролись»? Но кому это будет интересно. Важно одно – добиться результата. Причем не в результате какой-то склоки, а целенаправленно, цицилизованно. Думаю, что мы могли бы это сделать хотя бы для того, чтобы воспитать в себе самоуважение. Ведь цель-то хороша?..

Сергей НОСОВ, писатель

Наша вера

В старину говаривали, что искусство принадлежит народу. Мы как-то пропускали мимо ушей. Делали свои частные дела, жили одинокой духовной жизнью и верили прошлым мудрецам. Тем, которых принадлежащие народу тоже якобы почитали. Поэтому у нас у всех был своеобразный консенсус, основанный на цинизме принадлежащих народу и детской (иногда старчески-детской) вере во что-то у не принадлежащих.

Что же это за вера? Да еще и наша? Снова – наша. Да. Потому что одному – скучно, тесно в мире. Он мал для одного, этот мир. А так, «с бесчисленным множеством глаз» он не имеет границ. Это какой-то из законов физики. Правда, я о нем еще не слышал.

Пошляк сказал бы, что наша вера – вера в высшую, будущую справедливость. Потом ты получишь наградные, спецпаек и спецдачу. А Александр Фадеев будет в это время толкать вагонетку.

Робкий человек определил бы смысл своей жизни как служение, как неонятный подвиг. Во имя чего? Во имя детей, подумав, сказал бы он. Но и это неправда. Наши дети – это наши отцы, они взрослее нас.

Надо сказать, наконец, ясно и недвусмысленно: сейчас – это всегда. Бог не умнеет от нашего опыта и не учит нас. Бог – абсолютное значение понятия «сейчас – это всегда». И ему безразлично, приближаемся мы к абсолюту или удаляемся от него. Он ждет нас. И это третий член равенства: сейчас-всегда-ожидание.

Все в мире существует сейчас. Все в мире было, есть и будет всегда. Все в мире орошено жизнью – ожиданием.

Иногда какая-то из частей равенства как бы выступает вперед и бросает тень на две другие. Это не так: остальные выступают так же.

Это «ожидание» играет в волшебную игру. Это «сейчас» смеется. Это «всегда» зачаровывает.

Конечно же, святая троица.

Не было счастья – несчастье поможет?

В двадцатом веке Россия напоминла развороченный улей. Пришла индустриализация и громадные массы народа начали менять места жительства. Связанные с этим революции и войны еще больше запутали ситуацию.

Только в шестидесятые годы все как будто бы стабилизировалось. Деревни опустели, города перестали разрастаться. Однако абсолютное большинство населения забыло ощущение родины. Советские люди на протяжении жизни по несколько раз меняли не только прописку в своем городе, но и часовые пояса. Вырастали дети, у них появлялись свои семьи и начинались головоломные составления цепочек обмена жилья.

К концу века произошло еще три тектонических сдвига сознания: сексуальная революция, национальные разломы и крушение утопического социального равенства. В такой ситуации единственно возможным было срочное размежевание республик и создание независимых государств.

Вопросы пола были в такой ситуации не столь животрепещущи и о них забыли. Только ужасались время от времени. Куда больше волновала тема богатых и бедных. И вот мы здесь, уже в пределах досягаемости чеченского бомбового террора.

О том, что плохо в русском характере, сказано уже достаточно. Пора понять, что в нем хорошо. Иначе создание великой страны с блестящей культурой и беспрецедентными военными технологиями объяснить нет никакой возможности.

Сила нашего народа в том, что он в критические моменты истории из слепой и безвольной массы мгновенно превращается в стальную машину, безупречно организованную и превосходно управляемую. С этим столкнулся Гитлер. И расшибся вдребезги.

Сегодня ситуация иная, но она так же беспощадна к нам. Сложность ее еще и в том, что бомбовый террор не имеет привычных признаков войны и в этих условиях надо бороться не за победу. Надо бороться за единство народа и государства, которое возможно только в случае экономического подъема.

Однако экономический подъем невозможен, если народные массы не знают и как бы не хотят жить по-новому. Всеобщая ностальгия по социалистическому минимуму при необязательном труде это своеобразная болезнь вроде утренней расслабленности. Надо выпить стакан крепкого чая с парой бутербродов и начинать работать. Но четырехкратный слом сознания – потеря корней, национальные разломы, сексуальная революция и появление богатых – порождает хаос мышления.

Здесь есть некая ниточка, дернув за которую, можно привести общественные отношения в стройный и жизнеспособный вид. Эта ниточка – самоуправление.

А. Солженицын видит это в возрождении земства. Однако Россия почти никогда не возвращалась к отработанным схемам развития. Само слово «земство» выглядит сейчас архаично.

Не лучше и те муниципальные образования, которые насаждаются сегодня как прослойка между городскими властями и населением. Одно то, что они возникли по воле не очень талантливого чиновничества и перенесены на нашу почву без учета ее особенностей, заранее обрекло эту затею властей на умирание. Местное самоуправление должно было прорасти снизу. И сейчас как раз такой момент.