Мой Ванька

Едем обратно, домой. Ванька сосредоточенно молчит, сидя на правом сиденье.

– Ты чего погрустнел? – интересуюсь я.

– Классный у вас сын. Так бы всю жизнь и таскал его на руках. Я даже Светиного Кольку вспомнил. Так мне приятно с детишками возиться!

– Так сделай своего.

– Сашка… Ты же всё знаешь! Когда ещё у меня кто-нибудь… случится… – он грустно вздыхает. – Ну как я определю, что не ошибся? Я уже понял: вероятно, есть женщины, которые не созданы для семьи. Света, например. А Даша… Она совсем другая!

– Откуда ты знаешь? Ты же её видел только час, да и то всё время с Серёжкой занимался. Кстати, ты точно ему очень понравился.

– Насчёт Даши я сразу всё понял. А Серёжка… Я уже его люблю. Ты меня иногда бери с собой, если можно…

– А чего ж нельзя! Можем и вместе ездить.

– Знаешь, как мне хочется иметь сына или дочку… Чувствовать ручонку, которая держит твой палец. Держать за эту ручку, когда дитё топает рядом. Знать, что, когда ты придёшь с работы, на тебя влезут и будут играть с тобой в лошадки…

Теперь молчу я, ведь мне это тоже недоступно. Даша не хочет, чтобы мы жили вместе. Да и Ванька как же? Да, разбередил братишка своими мечтаниями…

Сегодня наступит Новый год.

К Даше и Серёжке мы с Ванькой уже съездили и поздравили. Я был в роли пассажира. Ох и натерпелся! Старался не показывать своих впечатлений от его езды, чтобы он не закомплексовал. Подарили подарки, шампанское. Дома позвонили Кириллу Сергеевичу в Булун и тоже поздравили. Сейчас трудимся на кухне. Командует, конечно, братишка.

– Ты можешь резать мельче? Это же салат, а не суп! Ох, Сашка… Сколько тебя учить? Если бы ты так постигал свою медицину, то я бы тебя к больным на пушечный выстрел не подпустил! Ты – кухонный коновал! Понял?

– Согласен быть коновалом, но только на кухне. Так что терпи! Перед курантами поднимаем рюмки с водкой.

– Ну, Ванюха… Ещё один год прошёл. И снова… трудный.

– Да уж, – со вздохом соглашается он. – Саш, давай не будем вспоминать то плохое, что было в этом году. Хорошо?

– Вообще-то я и не вспоминаю.

Хрустальные рюмки приятно звенят…

– А вот когда шампанское из стекла будем пить, то звук будет, как у морских камушков под водой, – задумчиво улыбается Ванька. – Родители меня возили в детстве. Пока живы были… Жаль, в этом году я так и не приезжал на кладбище.

– Я там был. От тебя цветы положил.

– Сашка… – он выдыхает, замолкает и только смотрит на меня своими глазищами. Грудь у него ходит ходуном – вот-вот разрыдается. Подхожу к нему и обнимаю…

Под куранты открываю шампанское.

– Ну, Ванюха, с Новым годом!

– С Новым годом, Сашка! Пусть в этом году Бог убережёт нас от потрясений!

– Точно. Не хотелось бы… повторений, – ворчливо соглашаюсь я, хотя и понимаю, что жизнь штука такая, что никогда не знаешь, где она тебя с размаха припечатает к какой-нибудь стенке.

Странный у меня пациент. Вроде лечу ему позвоночник, но вижу тёмное пятно в районе лёгких. Оно совсем не такое, как я привык видеть при всякого рода воспалениях, и именно это пятно втягивает мои пальцы, мои руки… Чуть не всего меня самого. Ещё даже и холод оттуда… Дышит он плохо, и цвет его лица какой-то землистый. Так устаю после него! Сил никаких нет. Пытаюсь восстановиться, как это делаю обычно, и не получается! Что-то тут не то. Даже страшновато. И интуитивных подсказок я никаких не ощущаю, кроме неосознанного страха.

Еле еду. О-ох… Будто что-то навалилось. Скорее бы наш двор. Надо парковаться. Не могу… Иначе, чувствую, до дома не доберусь. Ага… Сигнализация… Что же лифт так ползёт… Такая тяжесть… И холод… Как ватный весь… Ноги подгибаются. Скорее бы… наш одиннадцатый этаж… О-ох… Нажимаю кнопку звонка. Ключи достать сил нет.

– Сашка! – Ваньку вижу как в тумане.

– Ваню… ха… О-ох-х… Плохо…

Пол летит на меня… Видно, братишка меня всё-таки поймал…

– Сашка… Что с тобой? Скажи хоть слово!

Сказал бы, если б мог. Только язык будто примёрз. Он тянет меня в комнату. Проваливаюсь… Темнота… Душно!

…Открываю глаза. Сквозь пелену вижу Ваньку. Холодно…

– Сашка… Ну скажи что-нибудь…

– Холодно…

– Ты же не дышал почти совсем! Белый весь… Что с тобой? Ну скажи же!

– Плохо… мне… Очень…

Опять наваливается такая тяжесть! И себя я не чувствую.

– Плохо… Помираю я, похоже… Ухожу…

Свой шёпот слышу будто со стороны. Такой безразличный…

– А вот хрен тебе! – неожиданно зло выкрикивает братишка. – Не отпущу! Ты меня спросил?! Не отпущу! Понял? – наваливает на меня всё, что можно. Приоткрыв глаза, я вижу, что он стоит в растерянности. – Я сам буду тебя греть!

Лезет под все покрывающие шмотки ко мне. Так, прижал… Он тёплый… Опять куда-то проваливаюсь. Темно… Ничего не вижу. Что же со мной? Как мне тяжко! И холодно… Надо соображать. О-ох… Думай, голова, думай… Похоже, заигрался я с энергетикой. Это не совпадение… с этим больным… Так там же рак! Точно! Мои руки так втягивало… И невозможно было накачать… Пытаюсь открыть глаза. Всё плывёт…

– Сашка… Что я могу сделать? – братишка заглядывает мне в глаза и вдруг решительно: – Я буду звонить Юрию Степановичу! Где его телефон?

– В книжке… – и опять проваливаюсь.

…Рука на лбу. Какие веки тяжёлые…

– Саша… Что с вами? Что чувствуете? – кажется, это Воронов. Запах какого-то лекарства. Видимо, уколы…

– Холодно… Темно…

– Ваня, наполняйте все пластиковые бутылки, какие есть, горячей водой и обкладывайте его. Быстро! Пульса почти нет. Надо ещё адреналин колоть!

Теплее стало…

– Юрий Степанович… Коха надо сюда… – бормочу я. – Илью… Анатольевича… Коха… Телефон в книжке…

Опять проваливаюсь…

– Саша, ты меня слышишь? – звучит знакомый скрипучий старческий голос.

– Да… – и опять проваливаюсь. Пытаюсь открыть глаза. Не могу…

– Вот до чего себя довёл… – доносится до меня. – А силища-то какая у него! И всё поле в дырах. Не уберёгся… Хорошо, я того отключил. Ведь так и вытягивал…

Что-то странное со мной творится. Будто летаю… Теплее стало…

– Знаете, Юрий Степанович, он, не умея почти ничего, до многого дошёл сам. Но силища какая! Без подготовки всё… Вот и образовался ток к больному. Хвост целый!

Значит, при онкологии они тянут из лекаря… по этому хвосту… Надо учесть. Может, и другие болезни?

– Ваня, давайте ему много пить. У него будет жажда. Вон губы какие сухие.

Пытаюсь открыть глаза, ведь мне уже стало легче. Туман… Силуэты…

– Смотрите, Илья Анатольевич! Глаза открыл! А ведь вы сказали, что поставили запрет! И порозовел слегка. А то, как труп, был зелёный, – слышу голос Воронова.

– Я же говорю – силища. Саша! Ты нас видишь?

– Почти… – шепчу я, пытаясь рассмотреть силуэты.

Юрий Степанович и Илья Анатольевич… Руками водит…

– Здравствуйте… – шепчу я. – Спасибо…

– Одним «спасибом» не отделаешься, – ворчит Кох, продолжая водить руками. – Уже сутки над тобой колдую. Да и все мы тут… Вон, Ваня всего четыре часа спал за это время. Всё твое роскошное поле в дырках! Выучиться надо было сначала, юноша, а потом уже… Да ладно… Вот когда встанешь, придётся снова ко мне на уроки ездить. Чтобы по крайней мере знал, как защищаться, чтоб на себя не брать.

– Ну-ка, Саша, давайте я вас послушаю и пульс посмотрю, – Воронов садится на край тахты и начинает тыкать в меня фонендоскопом, потом щупает пульс. Почему-то у меня в голове возникают две цифры – девять и пять…

– Девяносто пять… – шепчу я.

– Да… Девяносто пять, – несколько оторопело говорит Юрий Степанович. – А откуда… Ах да! Опять вы со своим…

– Я же говорю – силища! – с каким-то смаком произносит Кох. – Даже в таком состоянии…

– Ну сердце вроде пошло нормально. Правда, частит…

– Это от слабости, – комментирует Илья Анатольевич и обращается ко мне: – Саша, не надо мне сопротивляться. Посмотри мне в глаза, и потом ты будешь спать крепко и хорошо, – он оборачивается к Ваньке. – Ваня, вы ложитесь или садитесь рядом, спать вам сегодня, наверное, опять не придётся. Надо наблюдать и слушать. Проснётся – дадите попить. Есть пока не давать! Я сейчас поеду домой, отдохну, но завтра, а вернее, уже сегодня, если будет нужно, приеду опять. Юрий Степанович, вы меня отвезёте?