Страница 14 из 48
Вспоминался офицерам и рассказ старшекурсников о посещении одного из выпусков кадетского корпуса императором Александром III и его слова, обращенные к выпускникам: «Кто откроет эту землю-невидимку, тому и принадлежать будет! Дерзайте, мичмана!»
Хотя Колчак и стремился к морским путешествиям и научным открытиям еще с кадетского возраста, однако никогда не связывал свое будущее с Землей Санникова. Подробный и основательный рассказ о ней он услышал только от начальника своей полярной экспедиции.
Притом, что барон Толль был натурой впечатлительной, романтичной и даже немного сентиментальной (например, он очень любил Гёте и, отправляясь на о. Беннетта, прихватил с собой томик его стихов), его огромный опыт полярного исследователя, упорное стремление к намеченной цели, невероятное желание осуществить свою мечту – найти легендарную Землю, убежденная страсть и безрассудная смелость внушали окружающим не только огромное уважение, но и удивительным образом заражали верой в успех. И каждый, кто находился рядом, начинал понимать, что нет на земле большего счастья, нежели счастье исследователя, открывающего землю, на которую до него не ступала нога человека.
Разговоры, воспоминания перескакивали от одной темы на другую, от одного эпизода к другому. Июнь девятисотого… На пристань пришли проводить «Зарю» самые близкие и знакомые. Среди них Сонечка Омирова – девушка, с которой совсем недавно познакомил Александра отец. Штатный фотограф Матисен сделал тогда на память несколько снимков. На прощание девушка подарила Александру Васильевичу походный образок, а он обещал непременно открыть какую-либо неизвестную землю и назвать ее Софьей… Потом, уже в Кронштадте, прием у коменданта города Степана Осиповича Макарова, торжественные проводы, где адмирал присутствовал вместе с супругой, и стихи Константина Случевского:
Их тогда в кают-компании читал сам автор, известный в России поэт.
А какая удивительно спокойная и в то же время необычайно регламентированная шла жизнь на шхуне… Команда завтракала в 7 ч утра, в 12 обедала, в 6 ч вечера – ужинала. В кают-компании утром в 7 пили только чай или кофе, в полдень завтракали. Затем следовал «файф-о-клок» в 3 ч дня, обед был в 6. Вечером сходились пить чай.
В носовой части палубы размещались лаборатории. В одну из них Колчак сложил все глубоководные термометры, градуированные цилиндры, батометры и другую технику. Здесь он впоследствии и работал. Рядом были лаборатория Толля, фотолаборатория Матисена и зоологический кабинет Бирули и доктора Вальтера.
Зима, ночь, ямщицкий тракт. Мерно и однозвучно звенит поддужный колокольчик… Кругом ширь, приволье, просторы, торосы, луна и мороз. Все замерзло, промерзло и неподвижно, как в заколдованном царстве: ни вьюги, ни ветра…
Наконец, впереди забрезжил долгожданный свет станционной избы. Там человеческое жилье, там – тепло. Колчак и Матисен отряхивают от снега шубы и тулупы, с обуви выбивают снег и скорее торопятся в дом. Александр Васильевич оглядывается… Большой стол почти посредине избы, над столом висит керосиновая лампа, но основной свет и тепло идут от якутского камелька (очага). Обстановка простая: русская печь, икона на полочке в углу, лавки по стенам избы, где можно отдохнуть и поспать. А на столе вокруг кипящего самовара уже расставлены чашки, и аромат свежезаваренного чая разносится по всей комнате…
Путники отдыхают. Колчак греется у камелька, подбрасывая дрова; Фёдор Андреевич уже чаевничает; кто-то входит, кто-то выходит – наружная дверь то открывается, то закрывается… Поэтому в доме почти постоянно клубится серое облако сконцентрированного морозного воздуха и пахнет одновременно и морозом и теплом.
Почта уже перегружена, конюхи увели взмыленных лошадей и вывели свежих, ямщики проверили, хорошо ли они подкованы… И вот уже раздается: «Выходите, господа, лошади поданы! Следующая станция…» И опять скрип полозьев, звон колокольчиков, ржанье лошадей и унылые, тоскливые песни ямщиков о тяжелой ямщицкой судьбе и, как ни странно, о Родине, о России…
Большая часть Иркутского тракта шла по берегу Лены – 2400 км, – и зимой дорогу прокладывали по ее притокам, островам, даже по лесу и луговине, но чаще всего – прямо по льду реки. Правда, трудно назвать эту дорогу настоящим трактом. Мало того, что ее постоянно загромождали ледяные торосы, она мгновенно заметалась снегом после прохода саней. И только опытные лошади могли «держать» дорогу, да еловые вешки высотой в человеческий рост помогали держать «курс».
Иногда в беседе кто-нибудь из офицеров ненароком произносил слово, которое попадало прямиком в болевую точку, и тогда оба замолкали. Пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, они начинали более внимательно следить за дорогой и часто неожиданно для себя открывали величественную зимнюю красоту великой реки.
Скалистые берега стояли, покрытые снегом и вечнозелеными стройными елями, резко выступающими на белом фоне. Местами громады базальтовых скал возвышались почти у самой реки. А однажды Александр Васильевич увидел, как часть этой скалы, похожая на фасад какого-то причудливого здания, нависала над самой Леной и грозилась вот-вот рухнуть на голову. Это было примерно на перегоне от станции Еланки до станции Тит-Ары, и он сразу понял, что они оказались в районе так называемых ленских столбов.
Эти своеобразные столбы временами напоминали то какие-то стены со сказочными зубцами, то арки, мосты и пещеры, то глубокие ущелья и бесконечные коридоры… В зависимости от погоды, времени суток и, главное, солнечного освещения[22] богатые фантазии молодых офицеров находили среди этих различных каменных нагромождений головы гигантских чудовищ, минареты храмов, шпили дворцов, обиталище злых духов и необычные театральные декорации, среди которых вот-вот может разыграться действие далекой детской сказки, например, из серии «Путешествие Гулливера в страну великанов».
Почти на 180 км непрерывной стеной протянулась эта необычная художественная галерея, авторами которой были солнце, ветер, вода, мороз и время… И сегодня, путешествуя по Лене, можно увидеть эти столбы, их обрывистые берега, неповторимые распадки, покрытые елями, соснами, лиственницами. Так и стоят они уже много, много веков и, наверное, многое видели, многое помнят…
Тракт продолжал жить своей собственной, совершенно не похожей на обычную, жизнью. Мелькают станции, верстовые столбы, меняются ямщики, лошади, станционные смотрители, на смену однообразно тянущимся дням приходят беспокойные, тревожные ночи… А мысли все текут и текут, рождаются образы, сравнения, которые потом и днем не оставляют в покое.
22
С 20 октября начиналась полярная ночь. Красное туманное солнце недолго находилось на небе и спешило поскорее укрыться в густом, низко стелющемся тумане.