Страница 26 из 37
Глава тридцать первая
РАСКАЯНИЕ
В больнице Вася просыпался рано. Ночи от полной луны и снега были светлыми. «Эх, на лыжах бы или на конёчках покататься! — думал Вася. — Как уехал из дому, ни разу не катался. По правде сказать, настоящего снега тоже еще не было, хоть и декабрь на дворе. Выпадет, денек подержится и растает. А вот сейчас можно бы двинуться в поход на лыжах».
Морщась от боли в спине, Вася поворачивался то на один бок, то на другой. До чего же надоело лежать!
— И чего ты не спишь, полуночник? — который уже раз обращалась к нему старенькая няня. — Как ни посмотрю, все глаза открытые. Хоть ночью отсыпайся, а то днем товарищи опять замучают, ходят сто раз на день, отбою нет.
Вася улыбался. Что верно, то верно, друзья не забывают. Костя с Юрой бывают каждый день. Костя сидит молча, а Юра, однообразно вздыхая, спрашивает:
— Как же это получилось?
Васе неприятно вспоминать случившееся, и он обрывает Юру:
— Ну хватит, заныл.
— Теперь вот из-за нас лежишь… — не унимается Юра.
— А ты при чем? — насмешливо перебивает Костя.
Но Юра хорошо знал, что он «при чем». Он больше всех виноват, хоть ему об этом никто даже не намекал. Он оказался трусом, бросил товарища. Может быть, не струсь он, вдвоем бы они остановили трактор. Ведь это было так просто — выключить скорость.
Сегодня первым пришел Костя. Он то опускал руку в карман, то снова вынимал ее. Наконец Костя решился и положил на тумбочку плитку шоколада.
— Зачем, Костя? — Вася открыл дверцу тумбочки. — Смотри, и так много натаскали. Напрасно тратишься.
Костя вспыхнул:
— Ерунду городишь!.. — Потом он придвинул стул ближе к кровати и, чуть наклонившись к Васе, прерывисто сказал: — Ты знаешь, Василий… Извини меня…
Вася нахмурился.
— За что извинить-то?
— А помнишь, я тебе даже отомстить собирался? Выходит, отомстил…
Костя встал и, не прощаясь, вышел из палаты.
Вася с улыбкой глядел ему вслед: теперь они будут друзьями, настоящими друзьями навсегда.
Галина Афанасьевна пришла с Петром Александровичем. Принесли цветы, а мастер — книгу «Честь смолоду».
Когда они собирались уходить, Вася порывисто протянул Галине Афанасьевне конверт.
— Вот, прочтите…
Галина Афанасьевна хотела распечатать, но Вася замахал руками.
— Только не здесь. Дома прочтите.
Письмо написал он еще месяц тому назад, но до сих пор не решился передать. У него не хватало решимости рассказать Галине Афанасьевне о своих мыслях, хотя все эти дни в больнице он твердил себе: «Скажу в глаза».
Да, трудно иногда сказать правду, признаться в неверном поступке. Разговаривая с замполитом, он всегда испытывал тревогу, да и не только тревогу, но и стыд за совершенный обман, и эта тревога не покидала его ни на один день. Иногда он решался: «Завтра все расскажу Галине Афанасьевне». Но приходило «завтра», и он откладывал объяснение до следующего дня.
«Я не могу больше так жить, — писал Вася. — Я, можно сказать, убежал из школы ФЗО, убежал из дома и скрыл это от вас. Я боялся, что вы меня не примете. Я боялся, что из той школы дадут обо мне плохую характеристику. Сейчас я понял, что трус может найти тысячу причин. Может быть, я совершил преступление… Я готов за него отвечать».
Невеселые думы не покидали Васю весь этот день.
Глава тридцать вторая
МАМА
Уже третий день воспитанники ездили на тракторе через учебные ворота. На длинную перекладину, которая держалась на стойках, подвешивались два шеста. До земли они не доставали и, когда трактор задевал их, отходили в сторону. Чтобы получить от мастера пятерку, надо было проехать ворота, не задев шестов, пять раз. Шесты располагались друг от друга всего на двадцать сантиметров шире трактора. Отличных успехов достигли пока двое из группы: Вася и Оля. У Васи заезды получались, по выражению Ивана Сергеевича, «классические».
Бугрин ехал спокойно, как заправский тракторист. Ровный рокот дизеля казался песней. Зато не хватало этого спокойствия Оле. Машина часто забирала то чуть вправо, то чуть влево. Оле казалось, что трактор вот-вот свернет с дороги, поэтому она все время двигала рычагами.
Медленно, но верно улучшали свои заезды Иван Сергеевич, Костя, Саша Корнаков. Юра им завидовал. Да, это не урок в классе, где можно рассчитывать на подсказку. Проклятые ворота замучили Юру: никак он не мог благополучно их проехать — то правый шест заденет, то левый.
— Давай еще раз, — спокойно говорил Петр Александрович удрученному Юре. Вновь и вновь разворачивал Юра непослушную ему железную махину. Ребята вначале подшучивали над Юрой, но видя, что он старается изо всех сил, перестали шутить.
— Может быть, отдохнешь? — предложил мастер. Юра умоляюще завертел головой. Мастер разрешил ему продолжать заезды.
Занятия шли полным ходом, когда к учебному корпусу подъехала машина, из которой вышла высокая дородная женщина в котиковой шубе. На голове у нее была причудливая зеленая шляпа с пером.
— Подождите здесь, — сказала она звучным голосом шоферу. — Я сейчас все узнаю.
Увидев тетю Ксению, которая несла в общежитие тюк отглаженного белья, приезжая закричала:
— Послушайте, дорогая!
Кастелянша приостановилась.
— Послушайте, дорогая, — повторила женщина. — Как мне своего сыночка найти?
— А кто он будет, сынок ваш?
— Юра Новосельцев. Он здесь где-то…
Кастелянша указала рукой на учебное поле, откуда доносился ровный рокот трактора.
— У них сейчас практика. Да куда же вы, подождите здесь!
Но женщина, не дослушав, поспешила к такси.
— Подвезите-ка туда, — повелительно сказала она шоферу. — Не волнуйтесь, за простой заплачу.
Пока машина медленно двигалась, женщина не спускала тревожных глаз с группы ребят, но узнать сына даже матери было нелегко. На всех ребятах были замасленные комбинезоны и еще без единого пятнышка фуфайки.
Машина и нарядная женщина, вышедшая из нее, заинтересовали воспитанников. Ребята вопросительно, с удивлением воззрились на странно одетую женщину.
Особенно их озадачила зеленая шляпа. Ярков усмехнулся.
— Ну и особа!
А виновник появления этой особы еще раз подъезжал к «воротам».
— Юра, Юра, где ты? — восклицала со слезами на глазах женщина, жадно разглядывая лица ребят.
— На тракторе он, сейчас освободится, — пояснил Петр Александрович.
— На тракторе?!. Да разве он может? Вы с ума сошли… Он же совсем еще ребенок.
Она в страшном волнении протянула руки к трактору, словно хотела его остановить:
— Юра, Юра! Мальчик мой!
Но Юра не слышал голоса матери, он впился глазами в подвешенные шесты. Трактор проехал, шесты не шелохнулись.
— Победа, победа, — устало шептал Юра. Он развернул трактор и увидел мать.
— Молодец, — похвалил Петр Александрович. — А теперь слезай, поздоровайся с матерью.
Ребята думали, что мать задушит сына, так бурно она обнимала его.
— Мама, я грязный, я тебя испачкаю, — стараясь высвободиться из объятий матери, говорил Юра.
— Жив, мой миленький, жив, мой мальчик, моя деточка, моя крошечка!
Юра с некоторой опаской косился на ребят: «Смеются, наверное». Но ребята улыбались доброжелательно, подбадривающе. Приехала мать! У многих из них есть матери — добрые, нежные, беспокойные.
А женщина, не стесняясь мастера, ребят, плакала и целовала сына и задавала бесконечные сбивчивые вопросы:
— И почему же ты не писал мне? А где ваша Галина Афанасьевна? Это она мне письмо написала. Тебя не обижают? Тебя кормят? Ты сыт? Тебе не холодно? А где ты спишь? А нет клопов?
Она подвела сына к машине, совала ему в руки кульки, кулечки.
— Ешь, сынок, поправляйся!
— Не хочу я, — уверял со счастливым смехом Юра. — Ты лучше ребят угости.
— Всем хватит.
Мать увезла сына в гостиницу, где она остановилась.