Доля Ангелов (ЛП)

Он какое-то время молчал, а потом наконец заговорил, и голос его, казалось, специально был низким и спокойным.

— Джин, ты не в самой отчаянной ситуации, как думаешь. Этот финансовый бардак… все наладится. Люди по-прежнему покупают ваш бурбон, и финансовое положение вашей семьи восстановится. Не делай глупостей.

— Я по карману Ричарду, — она пожала плечами. — И в этом его ценность, несмотря на то, будут ли у моей семьи деньги или нет.

Самюэль Ти. мотнул головой, словно она его ударила.

— По крайней мере, ты даже не пытаешься притворяться, что любишь его.

— Браки строились и на гораздо меньшем. В моей семье существует прекрасная традиция выходить замуж за достойных кандидатов. Не врачей или юристов. А людей, имеющих реальные деньги.

— Мне следовало знать, что рано или поздно ты это скажешь, — выругавшись, он холодно улыбнулся. — Ты никогда не разочаруешь меня. Получай удовольствие трахаясь со своим мужем, думаю, когда ты лежишь на спине, думаешь об Англии. Или Бергдорфе?

Она вскинула подбородок.

— Он относится ко мне прекрасно.

— Ты явно выиграла, выбрав его, — адвокат что-то пробурчал себе под нос. — Ну, я оставлю тебя. Мои соболезнования по поводу потери отца.

— Для меня это не потеря.

— Похоже ты не испытываешь угрызений совести, да?

— Поаккуратней, Самюэль Ти. твоя стервозность показывает скрытую слабость. Ты уверен, что не ревнуешь меня к мужчине, который выше по статусу тебя?

— Нет, мне его жаль. Самое большое проклятие любить такую женщину, как ты. Этот бедолага еще не знает, что он приобрел.

Он отвернулся от нее и в порыве эмоций она крикнула:

— Самюэль.

Он медленно развернулся к ней назад.

— Да.

«Если бы ты тогда не отказал мне, — подумала она. — Если бы ты был тем, к кому я могла бы обратиться за помощью».

— Не заходи в дом с сигарой. В гостиной сидит моя мать, она не любит, когда курят.

Самюэль Ти. взглянул на тлеющий конец сигары.

— Хорошо, конечно.

И… ушел.

По какой-то причине, ноги Джин подкосились, она еле добралась до одного из кресел Брауна Джордана, выстроившихся вдоль длинной стороны бассейна. Она почти упала в кресло, ей пришлось снова снять свой короткий пиджак.

Она не могла вдохнуть, поэтому сняла этот чертовый шарф. Ее шея болела, особенно с правой стороны, где были ужасные синяки все в кровоподтеках.

Йоговское дыхание… на три… ей всего лишь нужно глубоко вздохнуть…

— Джин?

Она повернула голову и увидела… невесту Лейна… Господи, только не это.

— Да, — хрипло с трудом произнесла она.

— С тобой все в порядке?

— Конечно, я в порядке, — отрезала она. Но не смогла не произнести это с сарказмом. — …Просто все отлично.

— Хорошо. Но погода меняется, надвигается гроза.

— Да? — Боже, она ощущала, словно свалилась в бассейн и тонула. — Мне казалось, что сегодня солнечный… или.

— Я пойду принесу воды. Оставайся здесь.

Джин собралась спорить, но ее язык распух во рту, и голова не на шутку стала кружиться.

Лиззи вернулась, принеся лимонад в высоком стакане.

— Выпей.

Джин протянула руку, но она так сильно дрожала, что она была не в состоянии скрыть эту дрожь.

— Давай… я помогу тебе.

Лиззи поднесла стакан к ее губам, Джин сделала глоток. Потом другой. Затем третий.

— Не волнуйся, — произнесла невеста Лейна. — Я никому не скажу.

— Спасибо, — промямлила Джин. — Я высоко ценю это.

Глава 32

Эдвард мог бы вот так, просто стоять и смотреть на Саттон и мать, сидящих вместе на шелковом диване. Вопреки остывшим отношениям Лейна с матерью, вернее с женщиной, которая родила их всех, разглядывая, как мать оказывала гостеприимство, Эдварда это развлекало, несмотря на горечь события, его отношения с матерью было более лучшими… в основном, потому что он тесно работал с отцом и вынужден был проявлять свое уважение к маленькой В.Э. перед всеми.

Почему бы не найти облегчения на дне бутылочек с таблетками?

Особенно если тебя обманули, высмеяли перед всеми и стали относится, как к вазе Тиффани, в своем собственном доме.

А сейчас казалось, что его сестра Джина, попала в такую же ловушку с Пфордом.

Саттон, совсем другая… Саттон никогда не сделает ничего подобного, никогда не пойдет на брак по расчету, чтобы вести определенный образ жизни. По существу, ей даже не нужен мужчина, который смог бы ее обеспечивать. Ее план жизни? Она собирается управлять мульти-национальной корпорацией, стоять во главе…

Словно она почувствовала, что он думал о ней, и ее глаза метнулись в его сторону, а потом посмотрела на его мать.

Но его глаза не оставляли Саттон, задержавшись на ее волосах, спустившись по лицу, а потом перейдя к шее. Он заметил ее серьги — большие жемчужины, обрамленные бриллиантами, и в этот момент задался вопросом, не Дерьмовый ли Дагни купил ей их. Ей очень шел бледно-синий костюм, но эти жемчуга не подходили.

Ей лучше бы пошли рубины.

Его рубины.

И не важно, были на ней надеты драгоценности Востока или из Бирмы, от достойного жениха или плохого бывшего парня, она все еще была впечатляюще красива — новый генеральный директор корпорации «Ликеро-водочные заводы Саттон». И все же она по-прежнему была сама грация и изящество и в ней виделся класс, как она говорила, как держалась, разговаривая с его матерью, бедной потерянной душой. Когда она завершит свой визит, вернется в лимузин в своем костюме, отбрасывающем лунный свет на заснеженные просторы, с подаренными жемчугами, он надеялся, что не губернатором, оперативно проведет совещание со своими топ-менеджерами, руководителями отделов продаж, возможно, японскими инвесторами, чье щедрое предложение по выкупу компании, отвергнет своим очаровательным, но совершенно однозначным, «нет».

Да, он слышал по радио, что она взяла на себя бразды правления семейного бизнеса. Бизнес не мог оказаться в лучших руках…

Эдвард почувствовал, что к нему подошел мужчина, он взглянул на него краем глаза… и, несмотря на запущенную бороду и помятую одежду, признал в нем своего брата Максвелла, которого он узнал бы везде.

— Эдвард, — удивленно произнес парень.

— Макс, ты хорошо выглядишь, как обычно, — сухо ответил Эдвард. — Но ты должен меня извинить, должен идти.

— Передавай от меня привет Мое.

— Конечно.

Обойдя своего брата, он захромал вперед, входя в гостиную. Ему показалось слишком грубым, несмотря на то, что он стал ужасным засранцем, молча уйти, не обмолвившись со своей матерью хотя бы парой слов.

Честно, он понятия не имел, что сказать.

Приближаясь к дивану, первой на него подняла глаза Саттон. Потом мать перевела на него взгляд.

Пока он пытался подыскать нужные слова, маленькая В.Э. улыбнулась ему своей прекрасной улыбкой, как дамы на портрете Томаса Салли.

— Как мило, что сотрудники тоже приходят, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Как твое имя, сынок?

Саттон залилась румянцем, Эдвард склонил голову.

— Эд, мэм. Мое имя.

— Эд? О, у меня сын, его тоже зовут Эдвард, — ее рука качнулась в сторону Лейна, и Господи, Лейн готов был провалиться сквозь землю. — А где ты работаешь в поместье?

— На конюшнях, мэм.

Ее глаза были такими же голубыми, как и у него, и такими же прекрасными, как утреннее небо в июльский солнечный день. Они также были с поволокой, как оконное стекло морозным утром.

— Мой отец любил своих лошадей. Когда он попал в рай, там безусловно окружают его множество чистокровок, устраивая скачки.

— Безусловно. Мои соболезнования, мэм.

Отвернувшись, он начал медленно передвигаться на выход из гостиной, когда услышал ее слова:

— Ой, бедняга такой калека. Мой отец всегда пригревал бедных и несчастных.

Эдварду потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он вышел через главные парадные двери вместо того, чтобы вернуться на кухню и выйти через задний вход, где он оставил грузовик Шелби, но он шел как в тумане.