Тогда и сейчaс

Иван Кузьмич странно на меня смотрит:

– Как это завтра?

– Иван Кузьмич, – отвечаю я, – завтра скажу, что у меня день рождения, и всё будет.

– Так у тебя ж в мае, Лагутина.

– Так это ж вы знаете, что в мае, а враги не знают.

Коньяк «Камю» я купила сама на свои кровные. Вхожу в кабинет, ставлю на стол и смотрю на реакцию. Ну да, всё правильно. Иван Кузьмич, не вынимая спички изо рта, ставит пакет под стол и произносит:

– Это дело надо прекратить! Ты когда мохером перестанешь торговать?

Я работаю год, ношу бутылочки, слушаю, и мне весело.

Ну вот, меня снова вызывают на последний этаж гостиницы «Метрополь». Легко вхожу и, конечно, слышу:

– Это дело надо прекратить! – Иван Кузьмич медленно поднимается со стула со спичкой в зубах и подходит к карте мира. – Это что, Лагутина?

– Карта мира, – отвечаю я.

Тогда Иван Кузьмич берёт указку и плавным движением руки подносит её к материку Америка:

– Это что?

– Похоже на Америку, – отвечаю я.

– Вот-вот, завтра работаешь со спецгруппой американцев, после – ко мне!

Я взмолилась:

– Иван Кузьмич, у меня двухгодовалый ребёнок, домой надо через всю Москву ехать, так не хочется. Вы что, до утра не можете подождать?

– Выгоню, – раздаётся в ответ.

Приехала двадцать минут шестого.

– Ты что приехала, Лагутина? У меня рабочий день закончился.

– Приехала срочно доложить.

– Что? – Иван Кузьмич надевает очки, спичка во рту, лицо напряжённое.

– Родственников не искали по известной вам причине. Предлагал один (я еле удержалась), подарили французские духи.

– Оставь эту дрянь у себя, а коньяк «Камю» тебе случайно не подарили?

– Подарили, Иван Кузьмич, – отвечаю чуть слышно и сама ставлю пакет под стол.

– Постой, кто-то отлучался из группы?

Я задумалась:

– А, да, один несколько раз отлучался в туалет.

– Паркер, что ли? – Иван Кузьмич недоволен мной. – Не пиши, хлопот много.

Я снова в его кабинете и снова – здорово…

– Отлучался один, – говорю, – и если пояснее, вместо экскурсии на ВДНХ собрался в кукольный театр на дневное представление. Это был турист из Великобритании Джон Свейнсон. Так и сказал: «Иду на «Metenee».

Иван Кузьмич быстро снимает телефонную трубку. Слышу: «Петро, ну здравствуй тебе. Срочно ПРОБИТЬ ВЕСЬ КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР, включая уборщиц, электриков, нууу, ты понимаешь… У нас тут один загулял. Как внутрь не заходил? А что ж он там делал? – удивляется Иван Кузьмич. – Под кукушкой стоял? Послушай, Петро, а где ж у нас кукольный театр? – секундная пауза. – Кто пошёл?»

Иван Кузьмич кладёт трубку и нервно говорит:

– Лагутина, ты свободна!

Это уже серьёзно. Сейчас понесётся: «Ты смотри у меня, вот только попробуй!»

– Уже попробовала, – огрызаюсь я на третьем этаже.

Я продолжаю носиться колбасой по Москве, мне нравится нравиться! Я свободна и счастлива. Вы, наверное, уже поняли, к чему клоню? Телефонный звонок.

– Оль, привет!

– Привет!

– Давай вечерок проведём вдвоём?

– Эдик, ты ли это? Какое счастье! – отвечаю звонким голосом. – Ты что, с Жанкой развёлся?

– Да нет, с чего ты это взяла?

– А чего звонишь? Ещё раз, и я всё расскажу твоей жене.

– Ну и б… же ты, – раздаётся в ответ. А потом мирные гудки.

Через пару месяцев звонок телефона:

– Оль, привет, это Эдик. Давай проведём вечерок?

– Давай! – отвечаю.

Пришла на свидание с Жанкой. Слышим:

– Ну и б… же вы.

Но мы отвлеклись от главной темы. Звонок в переводческую: Лагутина наверх! Сердце уходит в пятки. Это конец! Вхожу. Никакого тебе «это дело надо прекратить! Вот-вот». Мы молчим с Иваном Кузьмичом. Интересно, кто кого перемолчит? Ну, наконец-то:

– Я тебя уволю за связь со ШВЕЙЦАРЭМ!

Я уловила и отвечаю:

– Это швейцарец, и у нас не связь, а любовь! А вообще-то я нечаянно! – Иван Кузьмич задумался. – Вы же тоже когда-то были молодым и должны меня понять!

Слышу негромкий ответ:

– Это дело молодое. Я ж тоже когда-то в евреечку был влюблён в своей деревне, мне мамка не разрешила на ней жениться, теперь вот со своей мучаюсь, – чуть вздрогнув, Иван Кузьмич приходит в себя и говорит: – Ты у меня полетишь!

– Куда? – интересуюсь я. – До женитьбы ещё далеко!

У Кузьмича сдают нервы, видно, свою евреечку вспомнил.

– Вон отсюда и только ещё раз попробуй! – я тихо извинилась, пообещав, что буду терпеть изо всех сил, как только может терпеть человек, у которого понос. Вслед раздалось: – Ты у меня дождёшься!

Ага! Значит, всё хорошо. После работы, как обычно, я у Кузьмича в кабинете. Слышу мне знакомое:

– Ты опять с иностранцем сидела, Лагутина?

Я, извиняясь, отвечаю, что мы только кофе пили. Иван Кузьмич не верит:

– И что он с тобой делал там? – И добавляет своё коронное: – Как это всё называется? – А потом: – А коньяк «Камю» он тебе в кофе не подливал?

Буквально через пару недель Иван Кузьмич укоризненно качает головой.

– Ты как попала к греческим туристам? – спрашивает он меня. – Это что за безобразие такое?

Я ответила, что в греческой группе не хватало переводчиц. Иван Кузьмич разводит руками и говорит привычное: «Вот-вот».

– А как же они тебя понимали? – любопытствует он.

Я ответила, что многие не понимали, но зато мы песни пели, русские и греческие, да и экскурсия была только одна – в Кремль. Правда, один говорил, как истинный американец.

– Это Янис Паранахайтис, – повышает голос Кузьмич и снимает телефонную трубку. – Отдел Греции? Повышенное внимание к группе под номером… Что? Что-что? Улетели? – он вешает трубку, и я слышу горькое: – Улетел, как Оруцкий, сукин сын!

– А кто такой Оруцкий, Иван Кузьмич? – спрашиваю я.

– Оруцкий – польский лётчик, дезертир. Он в начале Второй мировой войны улетел на военном самолёте в Англию и не вернулся! В один конец! Понимаешь? – Иван Кузьмич смотрит мечтательно вдаль… – Что дарили?

Я выкладываю из сумки на стол маленький пакетик пастилы. Иван Кузьмич брезгливо смотрит на неё. Тогда я подвигаю ногой под столом пластиковый пакет из «Берёзки». Бутылки в нём мелодично звякнули.

– Это дело надо прекратить! Ты смотри у меня! – Резко зазвонил телефон. Иван Кузьмич орёт не своим голосом: – Что, что? Что я перепутал? Кто в «Пассаже» скандал устроил? Я вас спрашиваю, почему она у иностранцев платки скупала? Аааа, так она им платки продавала? Это меняет дело! – И мне на прощанье: – Иди, работай, Лагутина, и смотри у меня!

Работаем, работаем. Ещё год, я весёлая, жду чего-то красивого, необычного. Дождалась…

– Лагутина, на последний этаж!

Это уже команда. Лечу через пролёты. Что сейчас будет… Слышу:

– Ты опять с иностранцем сидела!

– Это ж русский, Александр Монташев, Иван Кузьмич, а я уже свободна.

Иван Кузьмич с ужасом на меня смотрит.

– Монташев – парижанин, родом из семьи Монташевых. Эти сволочи в революцию туда убежали. Тот ещё тип: распространяет запрещённую литературу! Что предлагал?

– Пока ничего, он уже в возрасте, ему трудно.

Слышу гнусное хихиканье:

– Я знаю. А запрещённую литературу? Признавайся! Я спрашиваю: какую? – Иван Кузьмич перечисляет: – Бунин, Ахматова, Цветаева, Набоков. Манда… Мандальштам… Он говорил, что с русским человеком дело иметь НЕЛЬЗЯ.

– Это говорил Бунин, Иван Кузьмич, – отвечаю я ему.

– А то, что Россия – страна воров и проституток? – при этом зыркнул на меня так, что я чуть со стула не упала. Не теряя достоинства, отвечаю:

– Это тоже говорил Бунин, – хотя надо бы проверить.

А вот с книгами в стране – беда! Я уже который месяц подряд своему сыночку Мише одну и ту же сказку читаю. И если так будет продолжаться, то его образование закончится на «Золотом ключике».

– У меня тоже внучка есть, – надевая очки, жалобно вздыхает кэгэбэшник.

Через неделю я ему припёрла пакет, в котором лежали его любимый «Камю» и детская книжка с красивой обложкой. Иван Кузьмич берёт книжку в руки и с восхищением произносит: