Тогда и сейчaс

Я вспоминаю… И прошу меня понять. Мы жили в очень интересное время, гордились своими космонавтами, любили Родину! Пользовались и не пользовались взаимностью. Но мы также завидовали, клеветали, кривили душой и были во многом неправы, наделали много ошибок, которые надо исправлять. И я постараюсь. Начну с себя.

Я вспоминаю… Мне дороги украинцы, армяне, чеченцы, дагестанцы (моему сыну именно Заур подставил плечо помощи, и он ему уже как двадцать лет безмерно благодарен). Мне дороги казахи, цыгане, белорусы, молдаване. Мы же жили с ними, учились, ходили в походы, пели у костров. Давайте лучше присмотримся к себе и сделаем выводы.

За такое откровение прошу меня простить. Это в первый и последний раз. Но я же вспоминаю.

Теперь другое время! У России – Володя. Кому как, дело вкуса, а мне он по душе. Синдром старшего брата. Выслушает, поймёт, отругает и, если надо, заступится. (Вот только попробуй! Я всё брату расскажу!) Ну, кажется, всё. Я закрываю скобки и заканчиваю словами: «Володя, давай! Но не забывай закон – закон свободной воли. Не тирань, не насилуй, не перегибай палку! Это действующий закон Вселенной, и он вступает в таких случаях в силу и наказывает».

Всё позади, всё позади: ошибки юности и тонкости любви. И мой любимый преферанс. Москве прощальный реверанс. Всё позади, всё позади. Москва, Москва, я признаюсь тебе в любви.

У меня была очаровательная подруга Марина Лельгант. Её отец Ян Исаакович Лельгант был поэтом, писателем. Работал с Лядовой и Зельдиным. Многие опереточные либретто принадлежали именно ему. Ян Исаакович объездил весь Советский Союз со своей женой Любочкой, опереточной артисткой. Эта пара буквально завораживала как нашу интеллигенцию, так и рабочих на Урале, Камчатке и Алтае. Их везде ждали и радушно принимали. Я не хочу перечислять все республики и города, где они гастролировали, главное то, что рабочие на фабриках и заводах, врачи, инженеры и деятели искусства одинаково радовались и, хлопая, отбивали себе ладони на концертах этих светлых людей. А мне, девочке, нравилось бывать в их доме на улице Усиевича. Красивая и светлая квартира. Ян Исаакович, как обычно, лежит в своём кабинете, держится за сердце и обещает всем, что он скоро умрёт. (Кстати, умер он в девяносто шесть лет.) Любочка в чёрной атласной грации, пританцовывая, всегда и всем открывала дверь, но только своим! Любочка была бакинской еврейкой с коротко остриженными густыми светлыми волосами, безупречной фигурой и ногами танцовщицы. На ней всегда была чёрная атласная грация, без которой её никто не представлял. Бегая по квартире, пританцовывая, ещё молодая женщина всем объясняла, что песню «Ах, эта девушка меня с ума свела» пел специально для неё бакинский певец Рашид Бейбутов. Ян Исаакович, лёжа в своём кабинете, поправлял её слабым голосом умирающего: «Люба, тебе же тогда было бы сорок пять лет».

Мы были веселы и счастливы. После института распределили в «Интурист». Но примерно год я не работала: была кормящей матерью. Совсем девочка! А тут вдруг друзья родителей пригласили в Венгрию. Как хочется! Характеристику пришлось брать в домоуправлении. За столом семь склеротиков, им хорошо за восемьдесят.

– А на Селигере ты была? А на озере Байкал? А на Камчатке? Колыме?

– Я не была, – отвечаю. – В институте училась. Потом ребёночка родила. Дяденьки, так хочется поехать!

Характеристику не подписали. Вот и всё. Не захотим и не поможем! Выхожу грустная, без настроения. За что?! И вдруг слышу шаги. За мной кто-то бежит. Я испуганно обернулась.

– Оля, подожди!

– Что? Я что-то забыла?

Молодой человек представился:

– Меня зовут Миша, можно Мишка. Ты меня видела в домоуправлении, я чуть подальше сидел.

– А чего сидел? («Мишка, Мишка, где твоя улыбка?»)

– Да я так. Сижу просто. Слушай, Оль, давай я твою характеристику за всех этих склеротиков подпишу. Ты ж видишь, они невменяемые стариканы.

Я удивлённо спросила:

– За всех семерых?

– Их там было восемь, – ответил Мишка. – За восьмерых!

Я вынула характеристику из сумочки. Мишка за всех расписался. Дело сделано.

– Во вторник приходи в райком комсомола, по газете гонять будем. Держись!

Во вторник была в райкоме. Мне задали три вопроса по газете. Ура! Я еду в Будапешт!

Время там провела классно! Река Дунай, цветы, маленькие магазинчики, жаркая погода, кафешки, модные шмотки. Короче, заграница. Я накупила красивых вещей и подарков, а главное – почувствовала себя человеком. Приехала в Москву какой-то другой, стильной, свободной девочкой, понимая, что всё возможно, что есть хорошие ребята, что кто-то может помочь, что жизнь только начинается. Мишка, конечно, не зря там сидел, и, как выяснилось позже, парнем он был не простым. Но тогда я всего этого не понимала. Главное другое – слово «да»! И я до сих пор это помню.

Мишка, где ты? И если ты жив (а ты же жив!), может, работаешь у Путина, счастлив в браке, разъезжаешь по всему миру. Всё видишь сверху и делаешь добро! Я хочу верить, что это именно так, Миш. Нам бы вот таких побольше!

Зимой окончила курсы гидов-переводчиц. Работала в «Интуристе», гоняла на автобусах с туристами по всей Москве. Мне двадцать два года. Я не устаю от работы, от экскурсий, мне весело и чудесно! А в Венгрии была ещё три раза. Это выглядело примерно так. В отделе кадров было два комитетчика. Один добрый, другой, как пёс! Подавала характеристику злому, тот, ухмыляясь и вздыхая, передавал доброму. Добрый вздыхал тяжело, как будто бы бабушку похоронил, и подписывал. Правда, приговаривал: «Ты у меня смотри!»

Наш отдел располагался на пятом этаже гостиницы «Метрополь». (Значит, Сержантов из коммуналки оказался провидцем!) Это был отдел Англии и Америки. После работы мы все поднимались на восьмой этаж к Ивану Кузьмичу. Иван Кузьмич сидел в своём кабинете один-одинёшенек и, ковыряя спичкой в зубах, раскачивался на стуле. Нам, девчонкам-переводчицам, казалось, что он вот-вот грохнется затылком об пол и мы лишимся такого строгого и милого человека. Иван Кузьмич никогда не здоровался. Вместо этого мы слышали знакомые нам фразы: «Это дело надо прекратить!», «Вот-вот» или «Выгоню!» Мы к этому привыкли и не обращали внимания. А я, например, на фразу: «Ты у меня полетишь» – отвечала, улыбаясь: «Иван Кузьмич, вы мне льстите, значит, я – птица и у меня есть крылья!» Иван Кузьмич угрожающе смотрел на меня, улыбаясь глазами, и добавлял: «Выгоню!» Работы было много. Разъезжала с туристами на автобусах по Москве, проводила пешеходные экскурсии по городу с зонтиком в руках, возила английские и американские группы в Сочи и Ялту. Муж загулял, потому что меня никогда не было дома. Да и при мне тоже погуливал.

Поднимаюсь к Ивану Кузьмичу на восьмой этаж, вхожу.

– Это дело надо прекратить! Ты когда мохером перестанешь торговать?

– Я мохером не торгую, Иван Кузьмич, вы меня с Новиковой путаете.

Иван Кузьмич раскачивается на стуле со спичкой в зубах:

– Зачем пришла?

– Писать на группу, – отвечаю.

– Вот-вот, родственников искали? Живых? Мёртвых?

– А чем им могут помочь мёртвые родственники?

– С этими всё! – Иван Кузьмич долго думает. Потом надевает очки и говорит своё коронное: – Дааа… А живых?

– Живые им, наверное, не нужны.

Иван Кузьмич снимает очки:

– Это уж точно! Что предлагали?

– Предлагали только мужчины, от женщин никаких предложений пока не поступало, – отвечаю.

Иван Кузьмич нервничает:

– Что, что предлагали?

– А что может предложить мужчина женщине?

– Так тебе все предлагали?

– Все: старые, молодые, холостые и женатые!

– Ты у меня полетишь! Ну, так какие подарки получила, Лагутина? – я вынимаю из сумочки маленький флакончик французских духов и кладу на стол. – Это что за дрянь? Ты порочишь честь и достоинство советского человека, Лагутина! От такой большой группы мелочёвку принимаешь! А коньяк «Камю» они тебе случайно не подарили?

– Иван Кузьмич – отвечаю я, – завтра подарят.