Выше только звезды

— Я ничего вам не должен, — возразил Берт. — Какое, собственно говоря, мне до вас дело? И вообще, я ведь сказал, что ничего не помню. А прежде всего ее.

— Она любит тебя, Берт, — Даниил уже терял надежду на то, что разговор состоится.

— Тебе виднее, ведь она твоя сестра, — прозвучал равнодушный ответ. — Может, оно так и есть, как я могу спорить, если все забыл и узнал о моих отношениях с вашей семьей из последнего номера газеты. Я и тебя узнал лишь потому, что твоя фотография, как и моя, и ее, опубликована в номере. Кстати, из статьи следует, что она вовсе не любила меня, а лишь хотела съездить в Италию. А там она могла бы так же морочить мне голову с Прекрасной итальянкой. Очень сожалею, друг, ведь, кажется, мы были друзьями, но ничем помочь не могу. А кроме того, я подам завтра утром жалобу главврачу на медперсонал Какого черта они позволяют назойливым посетителям утомлять тяжелобольных людей! — Он, как умирающий, закрыл глаза и откинулся на подушку. — Уходи, я больше не в силах продолжать разговор. И прими мои соболезнования. На похоронах меня не будет, извини, я не знаю, когда смогу встать на ноги и выйти отсюда. — Он чуть приоткрыл глаза, голос звучал тихо и прерывисто. — Судя по фотографии, у тебя была очень красивая жена. Жаль, и ее я забыл.

— Не расстраивайся, вспомнишь, как только выйдешь отсюда, — с угрозой сказал Даниил. — Я позабочусь об этом. А пока почитай или попроси кого-нибудь прочитать вслух, если не можешь сам. — Он еле сдержался, чтобы не запустить «Еженедельником» в голову Берта, но все же нашел в себе силы положить его на тумбочку. — Завтра днем я заеду за дневником. Я должен показать его следователю. — Он вышел и даже не хлопнул дверью, хотя очень хотелось.

Даниил подъехал к дому около десяти вечера. Прошел лишь день после убийства, но у него было такое впечатление, что прошло двадцать лет. В дверях квартиры торчала записка от архитектора с просьбой зайти. Он спустился на два этажа.

— Я договорился насчет похорон, — сказал Виктор, пропуская его в комнату. — Экспертизу они уже провели, так что похороны завтра в двенадцать. Ты не против кремирования?

Даниил только покачал головой.

— Ты вообще хоть что-нибудь ел сегодня? — Архитектор с сочувствием посмотрел на него.

— Я не хочу, — поморщился Даниил.

— Пойдем-ка на кухню. Заодно расскажешь, что сказал Платонов и где ты пропадал так поздно.

— Я был у Берта, — ответил Даниил, с трудом заставляя себя проглотить жареную картошку, поставленную перед ним Виктором. — Он что-то знает, дядя Витя, но отказывается помочь.

— Меня ничуть не удивит, если твой лучший друг окажется убийцей. — В интонации архитектора проскользнуло некоторое злорадство. — Я всегда говорил: когда этот мальчик вырастет, с ним придется хлебнуть горя.

— Нет, он здесь ни при чем. — Даниил рассказал ему о своей находке. — Я хотел отдать дневник Платонову завтра утром, но если похороны в двенадцать, я заеду к нему вечером.

— Как ты смотришь на то, чтобы временно, пока не успокоишься, пожить у меня? — предложил Виктор. — Комната к твоим услугам.

— Положительно смотрю, — ответил Даниил. Перспектива оставаться одному в квартире пугала его весь день.

Он проснулся среди ночи оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он вскочил, ослепленный электрическим светом, ничего не соображая со сна и от снотворного, которое его заставил принять на ночь архитектор, и долго тупо разглядывал Берта, стоящего перед ним в больничной пижаме.

— Я целый час звонил к тебе в дверь, пока все соседи не высыпали на площадку, — сказал Берт. — Одна бабуся сообщила, что в твоих дверях была записка от моего отца, и я понял, что ты здесь. Она долго рассказывала мне, что это ее гражданский долг — следить за теми, кто приходит, и искать преступника.

— Как это тебе удалось вспомнить мой адрес? — не удержался Даниил.

— Я понимаю, конечно, что для господина Горшкова мой визит будет ударом, но вместо тебя здесь некоторое время намерен жить я. Это моя комната, — не отвечая ему, сообщил Берт. — Я все равно не могу идти домой. Я только сегодня утром позвонил Вере, якобы с вокзала, и сообщил, что срочно уезжаю в Москву. Волновать ее своим появлением я не собираюсь. Она не знает ничего, я дал указания домработнице, которую приставил к ней на два года моего отсутствия, чтобы ни одна грязная газетенка не попала ей в руки. Следователь тоже согласился ее не тревожить. Так что придется тебе освободить помещение, а если боишься призраков, беби, куплю тебе фонарик, будешь класть под подушку. Спокойной ночи. — Он проводил Даниила до дверей. — Зайди за мной, когда проснешься, и, если можно, найди для меня подходящую одежду. Я даже не стал настаивать в больнице, чтобы мне вернули мою, она не годилась для повседневности. — Он отдал Даниилу дневник. — Возьми, будет лучше, если он останется у тебя.

— Может, ты все-таки ответишь мне на вопрос, который я задал тебе в больнице? — настойчиво попросил Даниил. — О ком ты говорил?

— Ты разбудишь моих родителей, — ответил Берт.

— Мне показалось, я слышу родной голос. — Из комнаты вышел архитектор. — Что вам опять понадобилось в моем доме, господин Романовский?

— Вы ведь не прогоните ночью на улицу сына, господин Горшков, если он в трудную для него минуту вернулся в отчий дом? — Берт покаянно склонил голову. — Примите назад блудного сына. Иди, беби, ты портишь трогательную сцену семейного примирения. — Он подтолкнул Даниила к выходу. — Поговорим завтра.

В вестибюле крематория Даниил, Берт и Виктор столкнулись с Альбиной Петровной. Хотя прошло восемь лет со дня их последней встречи, все четверо узнали друг друга. Все, кроме Даниила, предпочли сделать вид, что незнакомы.

— Здравствуйте, Альбина Петровна, — поздоровался Даниил. — Я только вчера узнал, что вы были в хороших отношениях с моей женой.

Альбина на секунду остановилась, с ненавистью глядя на них.

— Я знала, что все плохо кончится для нее, — произнесла она. — Я предупреждала ее, но она меня и слушать не хотела. Она тоже считала, что мужчины — подлые твари, но хвасталась, что умеет использовать их, и смеялась, когда я советовала ей держаться от вас подальше. — Она расплакалась, достала платок и начала шумно сморкаться. — Я знаю, что не смогу доказать, что вы убили ее. Вы все хорошо продумали, если решились на это, и давно купили милицию. Да и зачем нужно что-то доказывать, если ее уже нет, и даже если вас всех расстреляют, ее все равно не вернуть.

— Пойдем, незачем слушать этот сумасшедший бред, — резко сказал Виктор и прошел в обрядный зал.

— Я бы с удовольствием свернул вам шею. — Берт с трудом совладал с собой и прошел вслед за отцом.

— Убийцы! — зашипела им вслед Альбина.

— Извините, — по привычке сказал ей Даниил и догнал их.

— Берт, за что ты так оскорбил ее? — спросил он друга. — Мы давно не дети.

— Я резко отрицательно отношусь к искусству, которому она обучает девочек в интернате, — ответил Берт.

Даниил, сжав руки в кулаки, стал взглядом разыскивать среди присутствующих в зале Альбину с твердым намерением убить ее на месте, но ему на плечо легла рука архитектора.

— Данила, ты должен занять место у гроба жены, — сказал он, и Даниил почувствовал, как рука старшего друга ведет его в центр зала, где на постаменте, обитом черным крепом, лежала в гробу покойница.

Она была почти такой же, какой он привык видеть ее всегда. Если бы не бледность, обесцветившая ее лицо, можно было бы подумать, что она просто спит. На ней было красивое новое платье, сменившее лохмотья ведьмы, которые были на ней в ночь убийства, грим был смыт, волосы аккуратно уложены. Даниил с благодарностью сжал руку Виктора Горшкова, позаботившегося обо всем; ему самому было не до этого.

— Я не стал приглашать священника, — сказал Виктор. — Даже ее тетя не знает, была ли она окрещена.

— Попрощайтесь с покойной, — произнес мужчина в черном костюме, работающий в ритуальной службе.