Страница 23 из 37
«Странная у меня жизнь получится, в старости вспоминать буду, как развлекалась в молодости: говорила с Королем Кошмаров», — насмехалась над собой Валерия, не представляя, сколько еще лет наматывать свой земной срок на веретено судьбы. Впрочем, она не раздумывала, что еще изобретет будущее, которое разверзалось, точно безбрежное море звезд, своими линиями, вариантами, недомолвками. И в нем терялись людские планы, мечты. То, что казалось когда-то невозможно ценным, с течением времени порой теряло всякое значение.
Валерия встала и нарезала имбирь, в последнее время проникшись горьковатым ароматом, который смешивался с неизменном оттиском пепла.
— Завтра будет новый день, — вздохнула она не то с радостью, не то с печалью. Вскоре она засыпала, удивляясь, насколько привычными и спокойными сделались ее кошмары. Она старательно запоминала их, записывала в небольшие рассказы, собирала комментарии от читателей.
Бугимена, похоже, это все больше злило, его план давал катастрофический сбой. Он ожидал, что она сойдет с ума в изоляции, но она раз за разом преодолевала его ловушки, неожиданно открыв и для самой себя: она сильная. А, может, уже не злило…
***
И новые дни действительно принесли немного неожиданностей, например, на небольшом школьном празднике по случаю восьмого марта молодой учитель географии недвусмысленно подарил ей три розочки с коробкой конфет, предложив проводить от школы до дома.
Валерия объяснила, что, в целом, ей добираться довольно далеко на метро, тогда он улыбнулся и предложил как-нибудь встретиться и поболтать не в рабочее время. Девушка на мгновение опешила, удивляясь, что может кому-то нравиться, сердце ее замерло, но она отдавала себе отчет: не от любви, а с непривычки. Не научилась она кокетничать и слушать комплименты. Если уж думала что-то, то рубила с плеча, когда считала необходимым, а когда замечала опасность, то терпеливо молчала.
Здесь же предлагалось что-то другое, что-то, напоминавшее те три скучных года, скрашивающих волнение на бесконечных сессиях. Валерия представила, что вновь придется бродить по кафе, а потом жарить ему мясо. Да и более того — жить с кем-то под одной крышей, ссориться, а потом оформлять развод, делить имущество, тратить и без того расшатанные нервы.
Девушка поморщилась этой отвратительнейшей привычке просчитывать все по негативному сценарию. Она заставила себя улыбнуться и принять приглашение, рассматривая круглое лицо парня лет двадцати семи-восьми. Со светло-русыми волосами, белесыми ресницами и такими же едва заметными бровями, он чем-то походил на Джека Фроста, разве только чуть старше и чуть толще. Хотелось думать, что это мышцы. Одевался он в мешковатые серые пиджаки, так что удостовериться не получалось.
— Да, конечно, — сладким голосом пропела она, поразившись своему умению маскировать истинные чувства.
— «Да, конечно», — тут же передразнил ее возникший откуда-то полтергейст, Валерия бросила на него строгий взгляд, но своевольное грозное создание и не думало исчезать. Он никуда не делся, когда молодые сотрудники школы покинули здание вдвоем, пытаясь наладить диалог, следовал за ними тенью до самого метро, а потом караулил Валерию и в метро с какой-то фанатичной настойчивостью, мстительно сверкая глазами исподлобья. От его дурного настроения в вагоне замерцали лампочки.
— Ух, нечистая сила! — пробормотала одна из многочисленных старушек. Кто-то предпочел перейти в другой вагон.
Валерия только устало зажмурилась, чтобы не глядеть на эту световую какофонию, оставшись наедине с гомоном колес. Стоило ей открыть дверь, как Бугимен злорадно навис над ней:
— И что это за хмырь?
— Тебя бесит, что он похож на Джека Фроста что ли? — с победной улыбкой обернулась Валерия, подыскивая для роз подходящую вазу, соображая, что именно этого предмета в ее новом жилище совершенно не хватает. Ведь цветы ей раньше никто не дарил, разве только по одной хилой розочке тот поклонник с выпускного бала. Впоследствии оказалось, что он пошел на инженера, но покатился куда-то не в ту сторону, попробовав наркотики. Такие сведения донесли разрозненные знакомые. И Валерия с облегчением сочла, что судьба уберегла ее от еще одного недоброго рока.
— Нет! — отвернулся собеседник, будто его вовсе не волновал этот вопрос.
— Хмырь как хмырь. Может, скоро будет жить тут, — провоцировала девушка.
— Что? — прошипел Бугимен. — Ты разве забыла? У нас договор! Ты думаешь, так избавиться от меня? Наивный человечишка!
От его восклицания треснула и погасла лампочка, что напугало бы любого, но Валерия не отступалась от своей опасной игры, ей нравилось питаться этим возмущением, точно не он, а она пришли из мира непонятных духов.
— Может, я решила наладить личную жизнь. И надоело мне ночи напролет болтать только с тобой, — откровенно издевалась Валерия, совершенно неприлично поддевая: — Толку-то от тебя?
— Ничего, радуйся-радуйся, пока можешь. Скоро все поглотят кошмары, — только рассмеялся Бугимен, загадочно исчезая. Явно отправился готовить свой злодейский план, а Валерия почти смеялась над ним, поражаясь доверчивости столь долговечного создания. Разве не следовало догадаться, как часто лгут люди, особенно, женщины? Похоже, он и правда принял все за чистую монету.
«Будто я радуюсь», — подумала она, вспоминая учителя географии. И ничего не отозвалось в груди, ничего не дрогнуло, не потеплело. Еще одно постылое знакомство, еще одна бесконечная игра без возможность по-настоящему ожить, отдать кому-то свое настоящее тепло, рассказать искреннее обо всем, что терзало. Здесь же изволь нацепить парадную маску, изображай теперь неизвестно сколько благодушие и кротость, как на рабочем месте. Валерия невольно представила себя обнаженной перед этим парнем, и ее едва не стошнило.
«Смерть от сепсиса куда более болезненна, чем смерть во сне», — вспоминала она странное замечание Бугимена. Она дотрагивалась до своего плеча, где уже давным-давно зажил нарыв, лишь для того, чтобы вспомнить лед от прикосновения ладони.
— У меня… сепсис души, — тихо прошептала она. И просила, чтобы в ту ночь вновь пришел страх, но, кажется, он затаил обиду или же готовил очень злую шутку, примерный сценарий которой Валерия разгадала по его выражению лица, точно у какого-нибудь Локи перед розыгрышем обитателей Асгарда.
И в этой кромешной темноте она вновь тонула, не имея сил заснуть, нарезая и заваривая имбирь, стесав кожу на пальцах острым ножом, который на днях наточил заботливо отец. Вернее, он просто не знал, чем себя отвлечь от очередной ссоры с мамой, потому делал вид, будто пришел помочь дочке.
Валерия слизывала свою кровь, подходя к окну, снова прикасаясь, как к запретному плоду, к подоконнику. И три розы, плывущие в темноте, ныне казались тремя мечами, с которыми придется сражаться против жизни, против отвращения, недоверия и неприятия.
«Нет, я сильнее этого», — сжала она зубы, отходя от подоконника. Ей бы радоваться, что хоть кому-то понравилась с таким дурным характером, хотя на людях-то скрывала его мастерски, как повзрослела.
На следующий день она вновь улыбалась после работы, однако все в ней буквально бунтовало, но парень оказался такой ласковый и обходительный, что любая резкость выглядела бы крайне бесстыдно грубо в ее случае. Ей впервые кто-то заинтересовался, а не она нашла кого-то от всепоглощающего отчаяния. Она старательно уговаривала себя, что любит его, хотя ничего не чувствовала. Вроде бы так положено, вроде бы можно себя уговорить и жить, как все.
В этот раз они пошли до кафе, как и договорились. Вскоре Валерия тянула задумчиво через соломинку переслащенный латте, односложно отвечая на несмешные шутки и цитаты из каких-то популярных сериалов. Парень слушал малознакомых ей исполнителей и плохо разбирался в чем-то, кроме своего предмета. Ему нравились походы, еще немного искусство фотографии. В целом, все.
Валерия не представляла, о чем говорить; о себе она даже не ведала, что рассказать. Она как будто не существовала, не запоминала свою жизнь. Внутреннее все паниковало, и она умоляла себя не думать о крае подоконника в качестве вернейшего решения всех жизненных дилемм. А он возникал навязчивой идеей. Латте застревало в горле, казалось, она меньшую оторопь чувствовала в присутствии Короля Кошмаров. Да что там говорить… Она уже привыкла к тому существу, которое не просило, в целом, ничего.