Страница 15 из 37
— Убивайте… Оба… если такие умные. Разрывайте надвое.
С одной стороны, глядя на Песочника, она видела счастливую семью, все, что так пленяло ее в добрых снах, все, что тянуло за ошметки реальности. Может, ее желание умереть таилось как раз в этих снах, казалось, что сладкая иллюзия ждет ее там, за гранью подоконника. Где-то там, в другой стране грез. Мама улыбалась, папа смеялся. Все то светлое, что она запомнила из детства, все, что украли годы. Или взросление и понимание истинной сути вещей.
Она оборачивалась на Короля Кошмаров и созерцала картину реальности, те негативные исходы, которые она сулила. И печальная картина требовала осмысления, необходимости действовать. Зато иллюзии манили и успокаивали, но стоило лишь вспомнить, что на самом деле — и сердце пронзала невыразимая боль. Страх отрезвлял.
— Уходи, — ласково обратилась она к Песочнику, он вопросительно склонил голову набок, удивленно округлив большие добрые глаза. — Иди к тем, кому ты нужнее. Не мучай меня.
Сердиться по-настоящему на этого забавного круглого человечка не получалось, он ведь честно и с самоотдачей делал свою работу. Кто же виноват, что люди порой оказываются хуже всех злых духов?
Показалось, что по мягкой выпуклой щеке Песочника скатилась золотая слеза, по ней, по душе, которая боялась добрых снов. Но он послушался и покинул комнату, улетев, озаряя собой сумерки. Светлячок во мраке человеческого равнодушия.
— Что ты делаешь? Ты же сознательно обрекаешь себя на кошмары! — Бугимен застыл в полном изумлении. Немая сцена посреди вьющегося темного песка, едва мерцавшего.
— А и пусть. Ты хотя бы не обманываешь, — улыбнулась Валерия, пошатываясь от усталости. — Мы боимся не кошмаров, а того, что они предвещают, негативные исходы событий или нашу неуверенность в чем-то. Добрые сны порой могут сделать куда больнее…
— Песочник и Хранители на этот счет другого мнения, — недоверчиво нахмурился Бугимен.
— Да, пожалуй. Наверное, все это неправильно… — говорила Валерия, едва не теряя сознания от пережитого, но слова сами складывались в резкие фразы: — Все мы — короли на куске шлака. Пока не обрушивается что-то по-настоящему жуткое. Пусть добрые сны видят те, кто завтра уже не проснется. Им нужнее. А нам еще грызть эту жизнь, еще зубами впиваться в свое право на существование.
— Утро, — отстраненно констатировал Бугимен, не глядя на Валерию.
— Утро, — кивнула она. Ее пронизывал мелкий озноб, глаза слипались, но адреналин не позволил бы заснуть.
— Не думай, что все закончено! — с угрозой растворился Король Кошмаров, впрочем, уже почти не испугал.
Оставалось ждать наступления следующей ночи. Но Валерия сама выбрала такой путь, нелегкий и испещренный терниями, зато теперь она ощущала непередаваемую тягу к жизни.
4. План побега
Бледно-лиловое небо клубилось снежными вихрями. Зима завладела правами на бесконечность хандры, выставляла счет редким минутам радости. Вместе с ней приходили неверные мысли, на душе селились слякоть и неспокойная канитель дум. Круг сансары продолжал вращаться — дом, работа, скандалы, сон.
Накануне отец и мать переругались из-за комнатных фиалок. Отец решил, что цветочный горшок пуст, не заметив ростков, и выбросил. Или что-то в этом роде. Сущая мелочь, которая переросла в ураган. Валерия даже не вникала, она лишь погромче подкрутила музыку, не надеясь заснуть ночью под аккомпанемент выяснения отношений. А раньше-то она всегда вылетала из комнаты, вставала между ними: «Мама, папа, не ссоритесь. Это же ерунда! Все можно решить».
Да, все. Если есть любовь, то все можно решить, все простить, а если ее нет, то малейшее неверное движение влечет взаимные подколки, недоверие, распри. Раньше дочь вмешивалась, в итоге еще и виноватой оказывалась. На нее то мать обижалась, углядев пособничество мужу, то отец, который бормотал, будто женщины в его доме сговорились. И никто не слышал ее, списывая все печали на подростковую депрессию. «Это проходит с возрастом, не нуди», — отмахивался то один, то другой, а уж посмей она лет в двенадцать рассказать о черном человеке, который неизменно мерещился в коридоре в самый глухой час ночи, нагоняя ужас, так и вовсе подняли бы на смех или пригрозили повести к психиатру.
Для них лекари душ считались какими-то мифическими животными, которые только вредят, поэтому выбор Валерии крайне возмутил их, а все ее заслуги на этом поприще сводились к нулю. Так что, о них девушка тоже редко рассказывала, хватало последнее время отговорки, что она зарабатывает деньги, значит, не так уж бесполезна. Жизнь шла куда-то, по инерции — кому-то этого достаточно. Валерия почти смирилась, каждое утро с трудом отрывая чугунно-тяжелую голову от подушки, потирая затекшую шею. Серость — и в кошмарных снах, и в настоящем. И за чертой видений, и наяву представал бесконечный город, обделенный вниманием солнца, всюду стены, только стены.
«Все еще разбираем дело о первой любви? А… Нет, уже разочарование в ней», — думала Валерия, глядя с дежурным выражением лица на знакомую девочку-подростка, которая заходила к ней уже, наверное, пятый раз. Она мало рассказывала, почему не получается поговорить о своих чувствах дома. Маме она сказать боялась, будто первое волнение на безбрежном море чувств воспринималось преступно и предвзято.
— Я ему записку написала. А он перед всем классом ее прочитал и высмеял меня… — Девочка закрыла руками лицо, то размазывая выступившие слезы, то дергая за туго стянутый светло-русый хвостик. Обычная, курносая в сизой форменной жилетке, мешковатом свитере, черных брюках, принятых в школе, полноватая и с первыми прыщиками. Конечно, ее сердце принадлежало красавцу класса. Он периодически мелькал в коридорах, Валерия смутно представляла этот насквозь фальшивый образ из дешевых комиксов. Почему-то от его поступка не получилось даже удивиться, зато захлестнул гнев.
«Подлец!» — Невольно сжались под столом кулаки Валерии. Здесь бы не слушать излияния глупого ребенка, а вмазать хорошенько по зубам тому уроду, который уже с ранних лет не знал ничего о чести; вот прямо так, как показывают в боях без правил. Но кодекс поведения не позволял ни в каком случае, и сердце Валерии дрогнуло от сострадания и бессильной ярости. Захотелось обнять собеседницу, подбодрить ее. Прежняя безучастность ко всем постепенно сменялась желанием борьбы, пожалуй, с момента заключения пари с Королем Кошмаров.
— Борись! Ни в коем случае не позволяй теперь одноклассникам насмехаться над тобой, — говорила решительно Валерия в числе прочего. — Отвечай, если начнут лезть. А его не замечай просто, пусть провоцирует. Главное, не забивайся в угол испуганной мышкой, не показывай им, что чувствуешь себя виноватой.
За время учебы и работы Валерия утвердилась в мысли, что школа — это одно из самых жестоких мест, плавильный котел, где человека бросают в искаженную малолетней глупостью модель всего общества, большого недружелюбного мира. Кто-то быстро учится плавать в этом мутном потоке, а кто-то тонет и уже после окончания не всегда всплывает, привыкнув к травле и невозможности изменить свое положение.
Валерия в школе научилась отбиваться, хотя не рассказывала родителям. Она всегда запоминала обидчиков, а потом находила случай поддеть, болезненно и метко. За это среди «королев класса» ее считали злюкой, но не приставали, ведь она ничего никому не забывала, собирала по крупицам из обрывков разговоров их страхи и чаяния. Она помнила, как одна из «королев» бросила ей, будто с таким характером ей никогда не найти парня, за что получила при всем классе громкое едкое напоминание, как ее саму недавно кинул один поклонник.
Валерия как-то непроизвольно научилась защищаться и нападать, ведь иначе ей не удалось бы выжить дома, где она, правда, находилась в глухой обороне за свой «суверенитет». А вот ее несчастная собеседница в силу возраста и эмоциональности еще не догадывалась о жестокости мира, словно наивный младенец, лепеча: