Наследие

Она подняла голову и посмотрела на него недоверчиво:

— Вы в самом деле так думаете? Или просто пытаетесь меня утешить?

Он откинулся на спинку кресла, поставил локти на подлокотники и сцепил пальцы мостиком.

— Я не пытаюсь вас утешить. Но способность отстаивать свое мнение до конца сама по себе достойна уважения. Признаться, я думал, что такая твердость не в характере Джека. Отступись он от своей цели — не пришлось бы доводить дело до крайностей.

— Ну да. — Ее взгляд снова стал холодным. — Не доводить до крайностей… Говорят, вы даже своего сына готовы были отдать под суд из-за чепухи.

— Готов не был, — спокойно ответил он. — Но обстоятельства порой оказываются сильнее нас. К счастью для нас обоих, до этого не дошло.

Она глянула ему в лицо, сдвинув брови как будто в напряженном раздумье. Потом опустила глаза, пряча взгляд.

— Вы пришли сюда говорить, а не молчать, Элен. Если хотите что-то спросить — спрашивайте.

Она медленно покачала головой и, не поднимая глаз, тихо спросила:

— Как умер отец?

— Достойно. Это все, что вам нужно знать и помнить.

— Достойно? — вскинулась она. — Пожалуйста, не обманывайте меня. Я ведь знала его и знала, как он относился к подобным вещам. Он боялся смерти, до слез, до судорог… А вы пытаетесь убедить меня, что ему хватило сил спокойно принять пулю в лоб, да еще перед толпой зрителей? Нет! Он был связан или без сознания?

Если дочери небезразлично, как вел себя ее отец перед смертью, надо ли говорить ей об этом правду?

— Не связан и в полном сознании. Я не обманываю вас, Элен. Поверьте, он был вполне способен справиться со своим страхом.

Отвернувшись, она прикрыла ладонью глаза и глубоко вздохнула:

— Господи… Неужели хоть в этом он оказался лучше, чем о нем думали!

Лафонтен едва не вздрогнул, только сейчас поняв, что мучило эту девушку. У кого в семье нет поводов чего-то стыдиться, тот и другой семье стыд не припишет. Вот и ему такая мысль в голову не пришла.

— Он был вашим отцом, Элен. Помните в первую очередь об этом. И он сделал все, чтобы на вас не пала тень.

Она кивнула, но ничего не сказала.

— Еще вопрос, Элен. Это сейчас самое главное. Что вы думаете делать дальше?

— Не знаю, — отозвалась она с тихим вздохом. — Теперь не знаю… Я всегда думала, что буду Наблюдателем. Почти что с детства, с тех пор, как узнала. Потом погиб Дэвид… Теперь мама хочет, чтобы я выбрала другое занятие. Я спорила с ней, мне казалось важным поддержать семейную традицию. Но что мне возражать ей сейчас?

— А чего хотите вы сами, Элен? Жизнь впереди у вас, и жить будете вы, а не ваша мама. Вы хотите покинуть Орден?

Она покачала головой:

— Нет… Но что за перспектива у меня здесь?

— Конечно, вам будет нелегко. Но родителей не выбирают. Либо вы принимаете судьбу такой, какой она вам досталась, либо отказываетесь от нее. И отказываетесь от своей семьи и своего прошлого.

Она глянула на него негодующе:

— Я не собираюсь ни от чего отказываться!

— Верно, — кивнул он. — Этот выход легкий, но недостойный уважения… Как я понял, идей отца вы не разделяете.

— Каких идей? — неожиданно горько, со слезами, усмехнулась она. — Он был одержим местью, он забыл все — нас, маму… Он себя винил в смерти Дэвида, и это жгло его постоянно. Как неизлечимая болезнь. Как все нелепо получилось! Но иногда кажется — хорошо, что все закончилось. Он ведь уже и не жил по-настоящему.

Элен замолчала и отвернулась, прикрыв ладонью глаза. Губы у нее дрожали.

Лафонтен нажал кнопку вызова и кивнул появившейся Дане. Та, без слов поняв, в чем дело, прошла в кабинет и склонилась к Элен:

— Вам нехорошо?

Элен невразумительно дернула головой. Дана взяла ее за плечи:

— Идемте со мной.

Лафонтен не стал вмешиваться. Как умеет отвлекать и утешать Дана, он знал по собственному опыту. Она отвела Элен к окну, подала стакан воды и теперь что-то тихонько, шепотом ей говорила. Несчастная девчонка, которая разрывается между верностью своим убеждениям и любовью к отцу! — так, кажется, сказал про нее Митос. И не ошибся.

Вскоре Дана ушла, а Элен вернулась к столу. Села, поставив перед собой стакан с водой и продолжая держаться за него, как за спасательный круг.

— Извините, я не хотела быть невежливой.

— Все в порядке, — вздохнул Верховный. — Вернемся к нашему вопросу. Вы, разумеется, можете уйти. Вне Ордена никому не известны ваши беды, там вы были и останетесь наследницей американского юриста, скончавшегося от сердечного приступа. Если же решите остаться… Единственное, что я могу вам посоветовать — просите назначение подальше от штаб-квартиры. Где никто не вникает особо в интриги высшего руководства, и где в вас будут видеть в первую очередь вас, и лишь потом — дочь Джека Шапиро.

— Я знала, — тихо проговорила Элен. — То есть я чувствовала — что-то не так. Эти его секреты, странные посетители, телефонные звонки… Я пыталась понять, в чем дело, но он не позволял. Никогда не говорил при мне по телефону, не разрешал мне встречаться с его гостями. Но я должна знать, что произошло, мне нужно!

— Он оберегал вас, Элен. У него не было надежды на успех, и он это знал. Неведение — единственное, что могло оградить вас от беды. Не пренебрегайте этим даром.

Она вскинула голову:

— По-вашему, я буду просто жить и тихо делать свою работу, не зная, за что погиб мой отец?! Плохо же вы обо мне думаете!

— Поверьте, люди, доискавшись правды, далеко не всегда сами понимают, что с этой правдой делать.

Она покачала головой:

— Я тоже не знаю, что буду делать с этой правдой. Но вы сами сказали, он — мой отец… Я хочу… Я должна знать, что произошло.

— Хорошо, — произнес Верховный. — Вы правы, ваш отец был одержим местью. Он хотел обратить силы Ордена против Бессмертных, причем сделать это так, чтобы руководство оказалось не в состоянии остановить процесс. Сумей он выполнить задуманное — и неминуемо начался бы раскол в Ордене, а потом — война с Бессмертными.

Элен смотрела на него круглыми от страха и изумления глазами, прикрывая губы ладошкой бессознательным жестом защиты. Спросила почти шепотом:

— Это правда?

— Зачем мне лгать вам, Элен? — мягче произнес Лафонтен. — Да, это правда. Хотя для меня так и осталось неясным, осознавал ли до конца Джек возможные последствия своих планов или уже был неспособен видеть ничего, кроме своей мести. Но вас он защищал до последней возможности. Твердил, что вы ничего не знали.

— Я не знала, — потерянно прошептала Элен. — Я ни за что не позволила бы ему… Но каким образом? Как он мог все это сделать?

— А вот этого я вам не скажу. Ни вам, ни кому-то другому. Информация засекречена именно потому, что распространение ее обернется катастрофой. Малейший намек на ваше участие в этом деле поставил бы крест на вашей карьере Наблюдателя раз и навсегда. Надеюсь, вы понимаете, что будет с вами, попытайся вы продолжить начатое вашим отцом.

— Я не хочу ничего продолжать, — растерянно покачала головой она. — Это… просто какое-то безумие!

Он кивнул:

— Рад, что вы это понимаете. — Выпрямился, положил на стол сцепленные руки. — Послушайте меня, Элен. Не ищите виноватых в том, что произошло. Ваш отец распорядился своей жизнью так, как хотел, вас это не обязывает ни к чему.

На губах Элен появилась бледная улыбка:

— Нечто похожее я слышала недавно от другого человека…

— Полагаю, от того, которого вы посетили вечером накануне суда, — заметил Верховный. — Надеюсь, что вы оцените совет правильно. Я не требую, чтобы вы отказывались от отца или открыто его осуждали. Но и считать его непонятым героем тоже не нужно. Помните, он не хотел, чтобы вы вмешивались в это дело. И не захотел бы, чтобы вы рисковали своей жизнью и благополучием сейчас, когда ничего уже нельзя изменить.

Она молчала. Лафонтен не торопил ее новыми вопросами.

— Чего же вы от меня хотите? — спросила наконец Элен. — Я понимаю… Мне пришел вызов на беседу с шефом Службы безопасности, но это только на послезавтра. А потом другой — к вам. От меня что-то требуется? Есть условия моего пребывания в Ордене?