Наследие

Немного погодя Лафонтен лежал в ванне, расслабившись и доверяясь заботе Патрика.

Так горько было сознавать собственную беспомощность! Но он уже стал привыкать и к этому.

«Не все подвластно медицине». Он должен был умереть этой ночью, Роше ничем не мог ему помочь.

Но он жив. Значит, дела в этом мире для него еще не закончены. Думать о покое рано…

*

Колкие слова Роше достигли цели — весь этот день Лафонтен оставался дома, снося постельный режим, лекарства, уколы и капельницы с тем терпением, с каким, по его мнению, следовало принимать заслуженное наказание. Давалось это ему нелегко, но терпение его не осталось без награды — к вечеру он чувствовал себя намного лучше. Тупая ноющая боль во всем теле исчезла, сменившись сильной, но вполне переносимой усталостью.

В шестом часу вечера дежурившая у него Мадлен разрешила ему встать с постели, и он тут же перебрался из спальни в гостиную на первом этаже. Велел Патрику принести почту — сидеть совсем без дела было уже невмоготу.

Он просматривал последние страницы «Трибьюн», когда Патрик, тихонько постучав в дверь, сказал:

— Месье Антуан, мадемуазель Дана приехала.

— Дана? — Он отложил газету и выпрямился. — Хорошо… Ужин готов?

— Да, будет точно вовремя.

— Прекрасно. Просите мадемуазель сюда.

Он поправил отвороты халата, взял стоявшую рядом с креслом трость и поднялся навстречу вошедшей Дане.

Она выглядела спокойной и немного усталой.

— Добрый вечер, месье Антуан.

— Здравствуйте, Дана. — Он пожал ей руку. — Я… должен извиниться за вчерашний вечер. Поверьте, я не хотел причинять вам лишние хлопоты. Просто плохо себя чувствовал и немного забылся.

— Разве за это нужно извиняться? — легко улыбнувшись, спросила Дана.

— Иногда нужно.

— Не сейчас. Я рада, что вам лучше.

— Спасибо. — Он тоже улыбнулся. — Но я все равно чувствую себя неуютно… Остается попытаться загладить промах. Вы не откажетесь поужинать со мной?

Ее улыбка стала знакомо лукавой.

Прием был безотказный. За годы своей работы Дана в особняке бывала несколько раз; обстановка ее впечатляла не больше, чем экспозиция какого-нибудь провинциального музея. А вот стряпня повара Жано Бурвиля, служившего здесь двенадцатый год, впечатление произвела сразу и неизгладимое…

— Не откажусь. Я только что из штаб-квартиры, но на пустой желудок новости пересказывать не буду.

Сев в столовой за стол и рассмотрев композицию из рыбы, риса и овощей на тарелке, Дана с удовольствием вооружилась вилкой и ножом.

— И почему у меня нет такого повара!

Ни усталость, ни волнения последних дней никак не повлияли на ее аппетит. Лафонтен не торопил ее, зная, что если она не спешит с рассказами, значит, ничего срочного и нет, а важного она не забудет.

Утолив первый голод, Дана заговорила:

— По большому счету, ничего нового не случилось. Допросы, протоколы, выяснение деталей… Рутина. Надо думать, поэтому ваше отсутствие никак на всей этой деятельности и не сказалось.

— Даже вопросов никто не задавал?

— Ну, месье Грант интересовался, конечно. Но я ответила, что вам нужно немного отдохнуть. Он больше ни о чем не стал спрашивать.

— И что, совсем ничего нового?

Дана помолчала, сосредоточенно ковыряя вилкой горку риса.

— Грант сам разговаривал и с Джеком Шапиро, и с Камиллом Розье.

— Вот как? — насторожился Лафонтен. — А говорите — ничего нового!

— Потому что ничего, — качнула головой Дана. — Насколько мне удалось узнать, Шапиро разговаривать с ним отказался. И… был очень невежлив.

— А Розье?

— Тут толком ничего не узнала. Но разговор шел на повышенных тонах. Я видела Гранта после, в коридоре, на площадке второго этажа. Знаете, глаза у него были красные. Я даже удивилась…

— Удивляться нечему. — Сидеть было все-таки тяжело, и Лафонтен прислонился спиной и затылком к высокой спинке стула. — Вы помните фотографию, которую нашли у Розье? А он, между тем, тайком от Гранта пользовался его паролем к Центральной Базе, чтобы получать и передавать Шапиро информацию и оставаться вне подозрений. Так что Розье, в сущности, дважды предатель. А Гранту еще и предстоит решать его судьбу.

— Без вас все равно ничего не решится, — сказала Дана. — Будут ждать столько, сколько потребуется.

— Чего ждать, Дана? Кто знает, что со мной на самом деле?

— Никто. По официальной версии, у вас нервный срыв после стычки с Митосом.

Он кивнул:

— У меня — нервный срыв… Вот уж не думал, что когда-нибудь буду радоваться таким подозрениям в свой адрес. До чего я дожил, черт возьми!

Дана глянула на него с тревогой:

— Мне не нравится ваше настроение, месье Антуан. Все же обошлось.

— На сей раз обошлось, — кратко ответил он, вставая из-за стола. — Нет, сидите, пожалуйста, я никуда не ухожу.

Он пересел в кресло у стены и облегченно откинулся на спинку.

— Вы правы, Дана — меня очень утомила вся эта… конспирация. Я ведь подумывал удалиться от дел… Но ничего пока не получается.

Она положила салфетку на стол, подошла, присела рядом с креслом, посмотрела на Лафонтена снизу вверх — снова тревожно и вопросительно:

— Месье Антуан, извините, я не понимаю — почему вы так стремитесь закончить дело с этим заговором лично? Как будто свою какую-то ошибку исправить хотите. Но вы-то в чем виноваты, если это заговор? Тем более что главное уже сделано, а закончить формальное расследование мог бы ваш преемник.

Он тяжело вздохнул:

— Я не уверен, что сделано главное. И в том, что моей вины в происходящем нет, тоже не уверен. А преемником своим я хотел видеть сына.

— И что?

— Я предлагал официально представить его Трибуналу как своего преемника, но он отказался.

— Почему же?

Лафонтен улыбнулся и покачал головой:

— Не стоит пока об этом, Дана. Все еще может измениться.

Она кивнула и встала:

— Да, я понимаю.

— Вот и замечательно. Теперь расскажите мне поподробнее, что делается в штаб-квартире…

*

Охранник открыл дверцу, и он неторопливо вышел из машины. Прищурился на яркий солнечный свет, вдохнул по-зимнему холодный воздух. Все как всегда. Но сегодня он опирался на трость. Еще один неприятный «подарок» от миновавшего приступа: если прежде трость он брал, только когда напоминала о себе старая рана на правом бедре, то теперь она понадобилась просто для опоры. Хорошо, что набившей оскомину «конспирации» это мелкое обстоятельство не повредит…

Сегодня Джек Шапиро предстанет перед судом. Чрезвычайные полномочия Верховного Координатора еще действуют, руководить ходом заседания предстоит ему. Значит, оставшееся время он потратит на изучение всего, что накопала Служба безопасности за дни, которые он провел в вынужденном затворничестве.

Дана была в приемной. Встала, здороваясь, но, когда он прошел в кабинет, не стала выжидать обычные десять минут и пошла следом сразу.

— Как вы себя чувствуете, месье Антуан? — спросила она, помогая ему снять пальто.

— Благодарю вас, Дана, прекрасно. — Он поправил галстук и манжеты и еще раз окинул взглядом свое отражение в зеркале. Да уж, полный порядок…

— Ваш друг просто волшебник! — заметила Дана, подойдя и тоже заглядывая в зеркало.

— Увы, нет, — вздохнул он. — Ну, что там у нас?

Они вернулись в кабинет. Лафонтен сел за стол, на котором лежали приготовленные Даной папки с бумагами.

— Здесь все по делу Джека Шапиро, — сказала Дана, указывая на самую пухлую папку. — А вот тут — отчет информационной службы о ликвидации последствий атаки на Центральную Базу.

— Это все?

— Из срочного — все. Остальное касается текущей работы Ордена. Месье Грант просил разыскать его, если вам будет нужно с ним переговорить, но сам на разговоре не настаивал.

— Раз не настаивал — значит, сам ничего обсуждать не хочет, — кивнул Верховный. — Спасибо, Дана, вы свободны.

Она ушла в приемную. Лафонтен взялся было за толстую папку, но, передумав, решил начать с отчета информационной службы.