Страница 16 из 65
Хотя возможно, легче было бы не прощаться совсем. Как будто выходишь на пять минут.
*
По пути домой Кедвин раздумывала над словами Маркуса. Нет, она не встревожилась и не испугалась. Но задача, которую она перед собой ставила, теперь казалась и интереснее, и сложнее.
И опаснее.
Она давно не играла в подобные игры с Бессмертными. А уж с такими! Но в этом и интерес.
Была и другая забота. Мишель.
Ни одной ночи в доме Кедвин она не провела спокойно. Поутру иной раз она не помнила своих кошмаров, но кричала и плакала во сне каждую ночь. Мишель оставалась молчаливой и печальной, совсем непохожей на ту, какой Кедвин увидела ее впервые.
Конечно, все это естественно и все пройдет, дай только время… Но сегодня с утра что-то в поведении Мишель изменилось. Она была такой же тихой и молчаливой, но задумчивость ее стала как будто светлее, она время от времени прислушивалась к чему-то в себе. Вот это был совсем не обязательно хороший признак, и Кедвин решила: если поведение Мишель не изменится, надо расспросить ее, не дожидаясь, пока она соберется поговорить сама.
Приехав домой, Кедвин застала Мишель на кухне.
— Привет. Мне вот захотелось перекусить. Будешь?
— Буду. Я тоже голодная.
Кедвин поднялась к себе, быстро переоделась и снова спустилась на кухню. Мишель уже ставила на стол тарелки, что-то даже мурлыча себе под нос. Она не выглядела веселой, но перемена в ее настроении была очевидна.
За едой Кедвин не стала заводить разговоров. Мишель заговорила первой.
— Кедвин, ты уже дала ответ Адаму? Ну, насчет поездки?
— Еще нет. А что?
— Я хотела сказать. Я поеду с вами.
— Да? — прищурилась Кедвин. — Вроде бы вчера ты не была настроена на веселье.
— Я и сейчас не настроена именно на веселье, — вздохнула Мишель. — Просто я… — Она споткнулась и опустила глаза.
Кедвин положила вилку и повнимательнее всмотрелась:
— Мишель, что случилось?
— Я не знаю… это, может быть, просто моя фантазия…
Она снова посмотрела на Кедвин.
— Просто… мне сегодня приснился странный сон… а может, это был и не сон. Я видела Ричарда во сне каждую ночь, но иначе, тогда мне снилось прошлое. Наша первая встреча… свидания… — ее голос дрогнул. — Его смерть… А сегодня я видела его так, как вижу тебя сейчас. Будто он пришел ко мне в комнату и сидел на краю постели.
— Он говорил с тобой? — осторожно спросила Кедвин. Подобные видения были делом нешуточным и далеко небезобидным. Этого Кедвин и опасалась.
Мишель улыбнулась, не заметив ее тревоги:
— Да, говорил. Он сказал, что не хочет видеть меня несчастной. Что я не должна слишком много думать о мести и не должна прятаться от жизни. И что, если я буду счастлива, будет хорошо и ему. Как ты думаешь, Кедвин, это просто сон? Или…
— Может быть и «или», — сказала Кедвин. — Не забывай, что тень его сущности сейчас живет в тебе. А он был намного старше и сильнее тебя.
— Ты хочешь сказать, это плохо? — недоверчиво нахмурилась Мишель.
Кедвин побарабанила пальцами по столу:
— Не знаю. Конечно, он любил тебя. И сейчас не сказал тебе ничего плохого… Но давай договоримся: если такие визиты будут повторяться — расскажи мне, хорошо?
— Кедвин, ты меня пугаешь. Какая опасность для меня может исходить от Ричарда?
— От Ричарда — никакой. А вот от того, что может явиться в его обличье…
Мишель побледнела.
— Нет… этого не может быть…
— Увы, может. Я прошу тебя не скрывать ничего, если подобное повторится. Договорились?
— Да… Но… в этот раз… он же все сказал правильно?
— Да. В этот раз — да. Он умер, но ты-то жива. Продолжай жить и будь счастлива — это самая лучшая память о нем.
Мишель задумалась.
— Наверно, ты права, — сказала она, снова придвигая к себе тарелку. — Я и сама слышала, что иногда в обличье наших близких может являться нечто совсем другое. Конечно, если что, я тебе расскажу…
*
Разговоры о любви и потерях растревожили собственные воспоминания Кедвин. На следующий день она, закончив со срочными делами, направила машину в сторону ставшего не так давно знакомым кладбища Монпарнас.
Была еще одна причина, по которой ей хотелось побывать на могиле Стивена. Она впервые после его смерти думала о другом мужчине. Как ни странно, чувствовала себя почти виноватой. Может быть, стоит…
Размышления ее были прерваны самым неожиданным образом. На стоянке, прямо напротив места, где остановилась она, обнаружилась машина. Очень знакомая.
Кедвин постояла, раздумывая, но все же решила не отказываться от своих намерений. Даже если у Митоса и есть кого навестить на этом кладбище, какое ей дело? Он ведь не ради встречи с ней сюда приехал, так почему бы ей об этом беспокоиться?
Рассказы об этом человеке ее задели. Она тоже начала искать всюду подвох и двойное дно.
Рассердившись на себя за подобные подозрения, Кедвин решительно направилась к воротам кладбища.
…Она шла по дорожке назад, к выходу с кладбища, стараясь ни о чем не думать и чувствуя, как становится тихо и спокойно на душе. Действительно, с чего ей пришло в голову, что она не имеет права искать новой любви? Слишком рано? А разве не она вчера говорила Мишель, что самая лучшая память об ушедших — это сама жизнь?
Глупо было подозревать, что Митос пытается влезть в ее жизнь с какими-то своими целями. Пока что она его не заметила ни взглядом, ни слухом. Если она вернется на автостоянку первой, он может и не узнать, что они были здесь одновременно…
Решив немного задержаться в этом тихом уголке, Кедвин свернула на боковую аллею, чтобы путь до ворот получился длиннее. Эта аллея проходила по дальнему участку кладбища, самому тихому и малолюдному.
Рассеянно глядя по сторонам, Кедвин приметила возле одной из могил знакомую фигуру. Она хотела свернуть в сторону или назад, но опоздала — их с Митосом ауры соприкоснулись, он поднял голову, оглядываясь. Уходить теперь стало совсем неудобно.
— Добрый день, — сказала она, подходя.
— Здравствуй.
Кедвин бросила быстрый взгляд на простое темное надгробие.
«Алекса Бонд. Возлюбленная».
Ни дат, ни цифр…
— Моя жена. Последняя, — тихо сказал Митос, уловив невысказанный вопрос.
Он повернулся и медленно пошел по дорожке прочь, глядя себе под ноги и зябко кутаясь в пальто.
Кедвин внезапно обожгло исходившее от него чувство одиночества и беззащитности, вроде бы никак не совместимое с тем, что она о нем знала. Она догнала его и пошла рядом. Снова почувствовала неловкость — ну какое ее дело? И все-таки не удержалась:
— Это было давно?
— Нет. Она умерла в марте девяносто шестого года.
Затаенная, ставшая привычной боль. Кедвин стало немного страшно — март девяносто шестого! Ее Стивен погиб в марте девяносто пятого. Совпадение? Или знак?
— Вы долго были вместе?
— Пять месяцев.
Кедвин едва не споткнулась.
— Так мало?! Что же случилось?
— Она была больна, уже когда мы встретились. Рак крови. Врачи говорили, что она может прожить еще год, но для этого нужно было все время оставаться под наблюдением, лечиться, проходить проверки…
— А она? — шепотом спросила Кедвин.
— Я предложил ей другое — прожить оставшееся время по-настоящему, не на больничной койке. Она согласилась. Мы отправились в путешествие… Она была счастлива, Кедвин. Пять месяцев вместо года, но она прожила эти пять месяцев так, как хотела… Прожила, не просуществовала. Ей было всего двадцать семь лет.
— И ты связал себя с…
— Умирающей? Ну и что? День, месяц, год, сто лет — какая разница?
— Да, наверно, так.
Некоторое время они молча шли по дорожке.
Кедвин думала о том, что только что услышала, мысленно прибавляя маленький штрих к портрету Митоса, который рисовала в своем воображении. Вернее, не рисовала, а будто открывала, как реставратор открывает старинный портрет, спрятанный под многими слоями краски, в ожидании, когда из-под шелухи, бесчисленных масок и отражений покажется настоящий облик.