Страница 15 из 65
— Хорошо, я подумаю.
*
Дома они сразу разошлись по спальням — Кедвин в ужине не нуждалась, а Мишель успела подкрепиться в гостях у Райли.
Кедвин легла и погасила свет, но сон не шел. Она и не рассчитывала скоро заснуть, просто хотела расслабиться и спокойно обо всем подумать.
Адам — Митос — был прав, когда говорил, что она к нему неравнодушна. Она и сама очень хотела разобраться в своих чувствах…
После смерти Стивена ни один мужчина не тронул ее сердца. Теперь же… Говорить о любви слишком рано. Хотя бы потому, что сейчас перед ней не шестнадцатилетний мальчик с душой прозрачной, как чистое стеклышко. Она даже не уверена, что его сегодняшнее обличье — настоящее, а не просто очередная маска, вроде «Адама Пирсона».
Но любопытство — уже кое-что. А ей очень хотелось узнать этого человека получше.
Надо постараться убедить Мишель согласиться на поездку. Приглашение явно неспроста. Митос ищет возможности не просто признаться в любви, если это вообще входит в его планы. Наверняка все это связано с мрачными предостережениями МакЛауда…
Кедвин была достаточно опытна, чтобы понимать: Бессмертному в столь почтенном возрасте есть что скрывать, и он не станет распахивать душу при первой встрече, неважно с кем. Но он ищет поводов для сближения. Этой возможности упускать не стоит.
Впрочем, подумала Кедвин, уже засыпая, кое-кто может знать о нем и побольше интересного. Например, Маркус Константин…
*
Наутро она отправилась в свой офис. Покончив со срочными делами, решила съездить в музей.
Маркус Константин уже вернулся в Париж (Кедвин про себя хихикнула, позабавившись такой изумительной своевременности его деловой поездки). В два часа пополудни она уже входила в музей.
Здание было просторным. Она долго шла по залам и переходам, прежде чем ощутила наполнивший воздух неслышный гул. Остановившись посреди зала, в котором застал ее Зов, она оглянулась кругом и почти сразу заметила темную фигуру в одном из дверных проемов.
Маркус Константин выступил на свет и приветственно улыбнулся. Кедвин, тоже с улыбкой, подошла. Вокруг бродило несколько пар посетителей музея. Маркус молча пожал протянутую руку и сделал Кедвин приглашающий жест в сторону двери, из которой только что вышел.
Кедвин последовала за ним в кабинет, там можно было разговаривать свободно.
— Сколько лет, сколько зим, — сказал Маркус, закрыв дверь и поворачиваясь к гостье. — Ты нечасто балуешь меня визитами, Кедвин. Хотя в Париже живешь не первый день.
Она улыбнулась снова, подошла, и они обнялись — тепло и сдержанно, как и подобает учителю и ученице. Время и опыт давно сделали их равными во всем, но прежние отношения не были забыты.
— Не хотела тревожить тебя напрасно, — сказала Кедвин, усаживаясь в предложенное кресло у большого рабочего стола. — У тебя была жена, у меня — муж. Разве надо вносить лишнее смятение в семейную жизнь?
Маркус сел за стол и откинулся на спинку кресла.
— Полагаю, главное слово здесь «была»… Ну, а сейчас что тебя ко мне привело? Не подумай, что я не рад тебя видеть…
— Не подумаю. Ты прав — у меня к тебе дело. Личное.
— Рад буду помочь. Кстати, ты не в курсе, что это такое творилось в последнее время в Париже?
— В каком смысле?
— Я летал в Грецию. Перед самым отъездом ко мне явился молодой человек, назвавшийся Ником Вольфом, которого якобы прислал ко мне мой старый приятель… Чему ты улыбаешься? Я говорю что-то смешное?
— Нет, извини, — хихикнула Кедвин. — Конечно, я тебе расскажу, что это такое творилось. А ты мне расскажи от этом своем старом приятеле.
— Адаме Пирсоне?
— Нет. О Митосе.
Маркус сцепил пальцы мостиком и задумался:
— Значит, ты знаешь. Но что я могу тебе рассказать?
— Все. Я хочу знать о нем все.
— Очень скромное требование.
— Хорошо. Все, что известно тебе.
Маркус нахмурился:
— Кедвин, зачем тебе это? Ты что, хочешь на него поохотиться?
— В некотором смысле, — хмыкнула она. — Не волнуйся, я не стремлюсь свести счеты с жизнью. Просто мы недавно познакомились, и…
Она многозначительно повела плечами.
Маркус улыбнулся:
— Понятно. Ну, это неплохо. Но тут, боюсь, я ничего полезного сказать тебе не смогу.
— У меня сложились и кое-какие свои впечатления. По-моему, он очень хороший актер. Я видела, как он может меняться. Буквально до неузнаваемости. И я не уверена, что лицо, которое вижу сейчас, настоящее.
— Это распознать я тебе не помогу, — произнес Маркус. — Он действительно очень хороший актер. Когда-то я даже думал, что для него мир в самом деле огромный театр. И он выбирает роль, играет ее, потом исчезает и находит другое место и другое обличье, в котором интересно будет выйти на сцену… Я знал его в нескольких тождествах, но никогда не был уверен, которое из них настоящее. Возможно, настоящего лица у него просто нет, или все они настоящие. А может, он просто никому не позволяет видеть себя настоящего. Своего рода способ защиты. Так что…
— Ну хорошо. А что за человеком он был в тех тождествах, которые тебе известны?
— На моей памяти он был беглым рабом, наемником, фермером, католическим священником и рыцарем-землевладельцем.
Кедвин присвистнула:
— И во всех этих ипостасях он выглядел естественно?
— Абсолютно. Полное соответствие образу. Как если бы и не знал ничего иного в жизни, — сказал Маркус и вздохнул: — Понимаешь, что я хочу сказать? Он воспринимает это не так, как большинство из нас. Не притворяется, не изображает, скажем, крестьянина или ученого, а становится им. Действительно проживает эту жизнь. Поразительная способность к мимикрии! Так что если ты решила докопаться до истинной сущности этого человека, тебе придется нелегко. И потом, знаешь, как бывает в таких случаях — ты узнаешь правду и думаешь: зачем мне эта правда понадобилась? Без нее было лучше.
— Боюсь, в сложившихся обстоятельствах у меня нет другого выхода, — коротко усмехнулась Кедвин. — Послушай, что я тебе расскажу о последних событиях здесь, в Париже, тогда и скажешь, к которому из его тождеств применимо то, что я видела в его исполнении…
Маркус выслушал всю историю молча, хмурясь и постукивая пальцами по столу в такт своим мыслям.
— Ну вот, — подвела итог Кедвин, — пока на этом все закончилось. Могу сказать, тебе просто фантастически повезло, что тебя именно в эти дни не было в Париже. Не то мы бы встретились в том подвале. Так что скажешь о подвигах нашего старца?
— Не знаю что и сказать, Кедвин, — задумчиво ответил Маркус. — Видишь ли… Он очень сильный. Не только и не столько физически, хотя и это тоже есть. И очень смелый. Вот только представление о том, когда и как стоит пустить эти качества в ход, а когда лучше подобру-поздорову унести ноги, у него свое собственное. Иной раз весьма оригинальное. Возможно, тебе представится случай заглянуть под все эти маски и личины… Если я правильно понял, он с самого начала выделял тебя среди прочих «союзников». Возможно, он к тебе неравнодушен. Вот только к добру это или к худу — кто знает.
— Не думаю, что к худу. Кое-что полезное ты мне рассказал, Маркус. Хотя на самом деле мне нужно бы знать о нем кое-что еще, но этого ты уж точно не расскажешь. Что ж, спасибо.
— Пожалуйста. Хотел бы я помочь тебе больше.
— В таких делах трудно рассчитывать на помощь, Маркус. Некоторое представление об этом человеке я получила, дальше попробую разобраться сама.
— Будь осторожна, — сказал Маркус. — Кроме всего прочего, он опасен. Очень опасен.
— Я тоже. Или ты в этом сомневаешься?
— О нет, — с улыбкой ответил он. — Просто иногда забываю, что ты уже не наивная драчливая девочка, какой когда-то попала ко мне в руки.
— Драчливости с тех пор не убавилось, — вздохнула Кедвин, вставая, — а вот наивность теряется лишь однажды и бесповоротно. Прощай, Маркус. Если что — ты знаешь, как меня найти.
— И ты знаешь, как найти меня.
Он встал, проводил ее до двери и еще раз обнял и поцеловал в лоб на прощание. К этому они тоже привыкли — всякий раз, расставаясь, не знать, состоится ли следующая встреча.