Арлекин

Мы пробирались узкой улочкой.

Солнце успело сплюснуться о горизонт, но капитан углядел за оградой двух фыркающих котят. Рыжий лупил черного, но было ясно - игра. Володька швырнул в них щепку и рассмеялся от полноты чувств: имелась у нас в тот день какая-то удача.

- Лопес! Бонифаций! - послышалось из-за кустов инжира. - Быстро ко мне, а то шляются здесь разные хулиганы!..

Мать честная!.. Краса-девица с умопомрачительной косой толщиной в перлинь! Впрочем, все остальное тоже впечатляло.

- Вот так красоту-уля... - шепнул Володька и громко отчеканил, что означало приказ: - Поторопитесь на вахту, старпом, а я задержусь для выяснения зоологического феномена: отчего один котофей что закат в пустыне, а другой черней черноморской ночи. Это ваши, гражданка? Лопес и Бонифаций!.. Оч-чень мило... - перемахнул через штакетник и был таков.

Через неделю весь городишко знал о состоявшемся знакомстве. И город мал, и Володька-капитан - фигура.

Несколько слов о городе.

До войны - заурядное зрелище: хаос домишек, гавань, маячок, мол и приземистый пакгауз, крашенный словно бы яичным желтком, и основная достопримечательность - славный особнячок управления порта. Фасад его, с претензиями и финтифлюшками, браво выпячивался на площадь, где торчали обшарпанный фаэтон Гони Султана, фотосарай "Артельсоюза" и самый большой в округе духан. Домишки мостились на горе и стороной сползали к "эспланаде" набережной с пыльными вазонами, утыканными окурками. Имелись речка и овраг именовавшийся "ущельем", но становившийся им в горах за лечебницей-санаторием, где работала санитаркой Красотуля. Тамошние пациенты и ее подопечные обладали, кроме болезней, пристрастием к всевозможным маскарадам. Обычно гуляния старались приурочить к празднованиям официальных дат, а также к дням заезда - отъезда отдыхающих. В такие дни эспланада буквально преображалась.

Теперь немного о капитане.

Я уважал его за мастерство. Азартное, но без рывков и реверсов, которых, как известно, не любят ни механики, ни механизмы. Понимал машину нутром. Нервом чувствовал скорость, инерцию и предвидел, как откликнется буксир на десяток добавленных или сброшенных оборотов, как поведет себя при малейшей перекладке руля. Это было искусство, а оно есть красота, помноженная на характер. Конечно, это мое личное понимание.

Другая деталь, необходимая в дальнейшем и в то же время дающая новые сведения о характере Володьки-капитана.

Не помню, из-за чего вышел спор, но ударили по рукам, что Володька за год овладеет английским. В совершенстве! Ударили и забыли. Все! Кроме него. А ровно через год... "Хау ду ю ду, мистер Браун?", как пели в те времена. "Мистер Браун", кажется, главврач санатория, так опешил, что вместо проигранных пяти выставил десять дюжин пива. Пиво - ерунда, но каков Володька?!

Как выяснилось, Володька лукавил. Сам и признался, что начинал не на пустом месте. Мальчишкой сдружился с американским негром Джо Иморе, который "сбежал с электрического стула" и оказался аж на Каспии! Облюбовал парусную шхуну "Два друга", где и встретился с Володькой. Как могли, так и учились друг у друга языкам. Джо - по необходимости, Володька - из любопытства, которое помогло в Институте водного транспорта не болтаться среди отстающих, а сейчас выиграть пари. Конечно, капитан поделил расходы за угощение, но изучение английского не оставил. Втянулся. Во-первых, прекрасное занятие в нашей дыре, во-вторых, где еще найдешь такого учителя, каким оказался капитан порта старый морской бродяга и полиглот? И он вцепился в ученика обеими руками! "Ставил" произношение, шлифовал слух к идиомам, искоренял остатки американского сленга, приохотил к английской классике, особенно к Шекспиру.

Итак, каким же образом Володька-капитан стал Арлекином?

...Близился к концу последний предвоенный декабрь. Наступление Нового года предполагалось отметить грандиозным маскарадом на эспланаде. Красотуля превращалась в Пьеро. Суженому досталась роль Арлекина Володька страдал, но противиться не мог и сам, своими руками пошил костюм, который навсегда как бы прирос к его шкуре в виде прозвища.

В канун Нового года на побережье обрушился свирепый норд-ост, заставший буксир южнее Сухуми. Кораблик нашел какую-то щель, куда и забился, но я-то... Я сломал ногу и валялся в каюте, прикладывал примочки на многочисленные синяки.

Капитан воспрянул духом: если шторм продержится хотя бы несколько дней... В такую погоду не до маскарада, и, значит, появилась надежда избавиться от насмешек. Да-да, шторм - это избавление! И мой командир в самом радужном, в самом новогоднем расположении духа отправился на почту, чтобы известить родной порт и, если удастся, возлюбленную о состоянии буксира и его координатах, имеющих быть в настоящее время и, может быть, в новогоднюю ночь.

Дребезжали стекла в окнах почты, Володька надрывал связки:

- Алло-алло, управление порта! Раечка? Май герл, передай руководству, что вверенный мне буксир гордо стоит у причала! Да-да, ты правильно мыслишь: мы не утонули, более того... Что значит ближе к делу?! Принимай: сопротивляясь напору стихии, бодро держимся на поверхности родного моря и шлем братскому коллективу таких же успехов в выполне... Стоп! Это записывать не нужно! Ты не записываешь? Молодец, Раечка! Если не трудно, передай Красотуле мое сожаление-огорчение, но, кажется, мы не успеем на эспланаду, и я не смогу принять участие в карнавале! Что-что? Торчали рыжие усы? На карнавале, под сенью ночи? Оч-чень возможно, что мы все-таки успеем! Так и передай: успеем!

Успеем!.. Разве он знал? А шторм-то и впрямь пошел на убыль. День он еще куролесил на пространстве от Новороссийска до Трапезунда, ночь миновала и так и сяк, а утро тридцать первого декабря застало буксир в море.

...Небо прояснилось. Пронзительно-колкие звезды застыли над гребнем хребта. В черном стыке берега и моря оранжевым глазом подмигивал маячок: "Нагулялись? Подходи. Нагулялись? Подходи!" Капитан поправил на мне одеяло и вздохнул:

- Пора готовиться к маскара... Тьфу, к швартовке. Но все равно: "Хау ду ю ду, Красотуля? Твой Володька напялит тряпки Арлекина, чтобы у Пьеро упаси боже! - не испортилось настроение". Так-то... Если б хоть ты был на ногах, Федя. Волна-то порядочная, а в рубке не штурман - пацан.