Страница 146 из 176
Как только самолет приземлился на соседнем аэродроме, где базировался полк, Путивцев тотчас же поехал туда на машине. Командир полка как раз распекал молодого летчика:
— Вот полюбуйтесь, товарищ генерал, новый Чкалов объявился… А если бы машину угробил?.. Сам угробился?..
— Как фамилия? — обратился Пантелей Афанасьевич к летчику.
— Лейтенант Секретов, товарищ генерал…
— Как машина вела себя при перегрузках?
— Нормально, товарищ генерал…
— Машину осмотрели? Что говорят инженеры? Повреждения есть? — обратился он к майору, командиру полка.
— Инженеры сейчас осматривают машину.
Вскоре вошел в палатку военный со знаками различия инженерных войск.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться к майору?
— Обращайтесь.
— Товарищ майор, ваше приказание выполнено. Самолет тщательно осмотрен, повреждений не обнаружено…
— Сколько ты дал лейтенанту? — спросил Путивцев у командира полка.
— Пять суток…
— Что ж, придется отсидеть… А за инициативу — благодарю. — Путивцев протянул молодому лейтенанту руку; тот расцвел в улыбке совсем не по-уставному. — Машину эту подготовьте завтра к вылету, — распорядился Пантелей Афанасьевич.
Он сам хотел проверить возможности нового бомбардировщика. Если молодой летчик окажется прав — это целый переворот в бомбардировочной авиации. Путивцев решил лететь на этой же машине. Внешний осмотр не дает полной картины.
На другой день машина вела себя хорошо. «Пе-2» мог делать фигуры высшего пилотажа.
Приземлившись, Пантелей Афанасьевич обратился к летчикам, обступившим его:
— Мы получили, товарищи, отличный самолет. Это хороший бомбардировщик и истребитель, — добавил он. — Для немцев он скоро станет грозой в воздухе…
Оставшись наедине с командиром полка, Пантелей Афанасьевич сказал:
— Фрол Романович, ну что будем делать с лейтенантом Секретовым? Победителей ведь не судят…
— Я думал, товарищ генерал, что он просто… шустрый такой, а он — башковитый… Отменю я свое приказание…
Секретов хорошо дрался. Сбил за короткий срок семь самолетов противника, уничтожил много наземной техники, а вчера не вернулся из боя… Вот такие молодые, бесстрашные и гибнут в первую очередь.
Каждый день война предъявляла к командиру дивизии все новые и новые требования. Путивцев, нарушая запрет командующего воздушной армией, нередко по-прежнему сам водил полки и эскадрильи в бой. Личный опыт подсказывал ему, что бомбежка с горизонтального полета стала не очень эффективной. Войска противника и его оперативные тылы, как правило, рассредоточивались и представляли собой точечные цели. Артиллерию тоже немцы ставили в шахматном порядке. Танки на марше шли с большими интервалами. Бомбежка с горизонтального полета по площадям в таких случаях велась с повышенным расходом бомб, и эффективность ее была недостаточной. Надо было переходить на бомбежку с пикирования.
Летчики нового пополнения не умели этого делать. В училище бомбежки с пикированием не практиковали.
Приходилось одновременно воевать и обучать молодых летчиков. Когда они поднабрались опыта, Путивцев решил применить «колесо», или «вертушку», как называли ее в дивизии.
Двадцать самолетов «Пе-2» в то утро поднялись с аэродрома.
В небе они выстроились и полетели на запад. Линию фронта прошли с набором высоты, не потеряв ни одной машины. Внизу, под крылом самолета Путивцева, проплывали поля, перелески. По шоссе прошла колонна крытых немецких грузовиков. Но это была не их цель.
Наконец он увидел большой лесной массив. Запросил штурмана.
— Мы выходим на цель, товарищ генерал.
По данным разведки, в лесном массиве сосредоточилась немецкая танковая дивизия.
С большой высоты танки за ветками не были видны.
Путивцев повел бомбардировщик со скольжением в пикирование. Земля стремительно побежала на плексиглас. С каждой секундой предметы на ней укрупнялись. Вот уже он видит их… Один, два, три… Танки!.. Путивцев выбрал цель и довернул самолет. По легкому толчку он ощутил, как бомбы оторвались… Взял штурвал на себя, выводя самолет из пикирования…
Через несколько секунд после того как командир дивизии ввел свой бомбардировщик в пике, спикировал второй самолет группы, за ним третий, четвертый… При приближении к земле каждый выбирал себе ближнюю цель. А самолет Путивцева в это время взмыл ввысь и пристроился к замыкающему группы. К Путивцеву пристраивались те, что отбомбились. Образовалось гигантское воздушное «колесо». Через какое-то время Путивцев снова повел самолет вниз. Так это «колесо», перемещаясь, крушило немецкую технику в лесу…
За этот вылет Путивцев представил к награде многих своих летчиков. Ходатайство его было удовлетворено. Генерала Путивцева наградили орденом Ленина… Но снова произошел неприятный разговор с командующим воздушной армией и снова запрет: самому летать в исключительных случаях.
«Как они не понимают, — удивлялся Пантелей Афанасьевич, — что не летать я не могу…»
В это время Путивцев узнал, что летчиков-испытателей с фронта возвращают в Москву, в НИИ ВВС. Авиационная промышленность наряду со старыми машинами стала выпускать новые, более быстроходные, а также модифицировала старые. Их нужно было облетывать, «объезжать».
Пантелей Афанасьевич написал письмо директору института: верно ли, что летчиков-испытателей возвращают в институт? А если верно, то почему о нем забыли: стар стал, что ли? Так вроде на фронте показал, что не стар.
Директор ответил, что уже обращался к заместителю командующего ВВС с просьбой вернуть в НИИ такого опытного испытателя, как Путивцев, на что заместитель командующего ответил, что Путивцев командует дивизией и вряд ли согласится возвращаться в институт и вообще этот вопрос сложный.
Тогда Путивцев обратился прямо к командующему ВВС, нарушив субординацию, рассчитывая на личное знакомство. Командующий вызвал его в Москву.
— Чего тебе не сидится?.. Дела у тебя идут хорошо, знаю… А там, поди, скоро корпус под свое командование получишь…
— Товарищ генерал-полковник… командиру корпуса еще меньше летать придется. Не могу я без полетов! Не могу… Или я уж такой плохой испытатель, что не можете доверить мне новой техники?
— Настырный ты, Путивцев… Недаром Чкалов говорил, что на новое ты как муха на мед… Ну, если так хочешь… Пиши рапорт! Чтоб официально…
Вскоре Путивцева вернули в НИИ ВВС. Как и в прежние годы, под свое командование он получил группу летчиков и право самому испытывать новые машины.
Дома Пантелея Афанасьевича ждало письмо от Юры Тополькова.
Письмо было «толстым», объемистым.
«Пишу Вам, Пантелей Афанасьевич, из Куйбышева, — сообщал Топольков. — Вернулся я в Москву из Германии в конце лета сорок первого года и в квартире своей обнаружил записку племянницы, Вали. Из записки я узнал, что Вы звонили, интересовались мной.
Как только я попал в Москву, тотчас же позвонил Вам, справлялся о Вас. Но вскоре мы с Машей выехали в Куйбышев.
Вы, наверное, знаете, что часть наркоматов выехала сюда.
Одно время я состоял при Наркоминделе, но вчера мне предложили работу в нашем посольстве в Лондоне. Я дал согласие. Вопрос моего отъезда — вопрос нескольких дней. Как только приеду в Лондон, сообщу свой адрес и буду ждать Вашего письма.
Описать то, что мы пережили с Машей в Германии в первые дни войны, нелегко, но я все-таки, наверное, попытаюсь это сделать.
Вы знаете, Пантелей Афанасьевич, что я давно «коплю» материалы для книги о Германии. Я был свидетелем многих событий, можно сказать, исторических событий. Мне думается, что к этому разряду относятся и первые дни войны в Берлине.
Уже здесь, на Родине, пока все это еще хранит память сердца, я попытался описать эти дни. Измарал много бумаги. Посылаю Вам несколько страниц «на пробу». Хотелось бы знать Ваше мнение. Как написано? Сумел ли я хоть в малой степени передать то, что мы пережили?
Только не щадите меня. Скажите прямо, что Вы думаете о моей писанине».