Страница 27 из 55
Как правило, совещание проводилось в рабочем бункере во дворе имперской канцелярии. Там оно состоялось и на этот раз. Людей присутствовало больше, чем это было необходимо. Кроме полковника фон Белова и генерала Бургдорфа, адъютанта по делам вооруженных сил, рейхслейтера Бормана и гаулейтера Берлина доктора Геббельса, стенографисток и трех младших офицеров из числа личных адъютантов фюрера, был посланник Хавель из министерства иностранных дел, обергруппенфюрер Фегеляйн, адмиралы Фосс и Вагнер, офицер для поручений ротмистр Больт и несколько незнакомых Штайнгау офицеров.
В помещении было тесно. Все столпились вокруг стола над картой. Стульев не было. Сидели только Гитлер да, поодаль за столиками, две стенографистки. Перед фюрером лежали оперативные сводки за последние двадцать четыре часа. Все они были отпечатаны на специальной машине буквами в три раза крупнее обычных. Но зрение фюрера с каждым днем ухудшалось, и он теперь, кроме того, еще пользовался лупой.
Когда Гитлеру доложили о прибытии Штайнгау, он оживился, поднялся и пожал группенфюреру руку. Обычный порядок был нарушен. Штайнгау первому предоставили слово. Но что он мог сказать? Солдаты еще жили надеждой на чудо: на разлад между союзниками, на новое оружие, на гений фюрера. Они не видели его таким, каким видел Штайнгау. Что можно ждать еще от этого нервноистощенного, больного человека, иногда впадающего в состояние прострации? На днях Гитлер сказал посланнику Хавелю: «Политика? Больше я политикой не занимаюсь. Она мне опротивела. Когда я буду мертв, вам много придется заниматься политикой». Штайнгау, услышав это от Хавеля, только покачал головой.
В течение многих лет он занимался политикой, теперь она ему тоже опротивела. Он вспоминал свою докладную записку «О восточных территориях», свои споры с Гитлером еще в тридцатые годы, проект создания объединенной Европы, не узконационалистической Европы, а объединенной под эгидой германского национал-социализма… Прислушайся тогда Гитлер к его предложениям, судьба Германии сложилась бы по-другому. А теперь на что можно надеяться?.. Поздно! Слишком поздно.
Штайнгау знал, что недавно из инспекторской поездки на фронт вернулся Геринг. Его доклад фюреру не содержал ничего утешительного, и Гитлер запретил ему впредь выезжать на фронт. Что ж, пусть запретит и ему, но он обязан сказать правду.
Докладывая, Штайнгау чувствовал, что фюрер постепенно теряет к нему интерес. Наконец он перебил его. Вернее, просто обратился к адмиралу Фоссу с вопросом, давая тем самым понять, что больше не желает слушать Штайнгау…
Узнав от Бургдорфа, что в некоторых городах и деревнях при приближении американских войск жители вывешивают белые флаги, он обронил:
— Если немецкий народ стал так труслив и слаб, он не заслуживает ничего иного, как позорной гибели.
И погрузился в молчание. Оно затянулось. Все чувствовали себя неловко.
Обергруппенфюрер Штайнгау потихоньку вышел из бункера.
На все, что происходило вокруг, Штайнгау смотрел теперь со спокойствием человека, примирившегося со своей судьбой. 30 апреля он заперся в кабинете и достал дневник, чтобы просмотреть свои записи и сделать последнюю:
«30 апреля. Получено сообщение чрезвычайной важности: Адольф Гитлер и Ева Браун покончили жизнь самоубийством. Вся власть передана гроссадмиралу Деницу».
Обергруппенфюрер закрыл дневник. Достал из сейфа начатую бутылку коньяка, налил полный стакан, морщась, выпил. Сунул пистолет в карман и вышел из кабинета. По длинным полутемным переходам он проник в убежище фюрера. В приемной никого не было. На столах валялись бутерброды и пустые бутылки. Когда Штайнгау поднялся наверх, во внутренний двор имперской канцелярии, у стены он увидел Геббельса и одного из офицеров корпуса «Адольф Гитлер». По двору личный шофер фюрера и Бургдорф несли труп рейхсканцлера. Шофер держал Гитлера под мышки, Бургдорф — за ноги. Следом шел Борман. На руках он бережно нес труп Евы Браун: голова откинута, глаза полуоткрыты, волосы рассыпаны. Процессия достигла середины двора. Борман опустил Еву на землю, рядом с ней положили Гитлера. Два эсэсовца притащили канистры с бензином, облили тела, шофер бросил горящий факел. У Евы загорелось платье, затрещали волосы — пламя охватило обоих. Штайнгау расстегнул ворот мундира. «Пора», — сказал он себе. Когда выбрался из имперской канцелярии, его внимание привлек юнец с фаустпатроном. «Этот умрет без сомнения», — подумал он.
Монументальные Бранденбургские ворота были посечены осколками. Двое солдат на самодельных носилках несли раненого.
— Откуда?
Один из них, глянув на Штайнгау, хмуро сказал:
— Группа «С», обергруппенфюрер.
— Как там?
Но солдаты ничего не ответили. Бои шли не только на земле и в воздухе, но и под землей. Войсковая группа под шифром «С» была предназначена для защиты подземного Берлина.
Штайнгау добрался до Тиргартена. Всюду валялось брошенное оружие. К одному из деревьев был прибит большой фанерный щит со словами: «Berlin bleibt deutsch»[20].
Уцелевшие деревья, как калеки, выставив в стороны обрубки веток, безлистыми верхушками заглядывали в воронки.
Штайнгау вернулся в имперскую канцелярию. Лифт не работал. Он спустился по крутой винтовой лестнице, пробрался в свой кабинет и хотел было позвонить в штаб обороны Берлина, но телефон бездействовал. Тогда он подошел к двери и запер ее. Из письменного стола достал чистый лист бумаги и написал: «Завещание».
Глава девятнадцатая
Дороги были забиты отступающими войсками. То и дело на бреющем полете проносились советские штурмовики, стреляя из пушек и пулеметов. Когда самолеты улетали, солдаты выбирались из кюветов, сталкивали с шоссе разбитые, горящие машины и двигались дальше.
Отто тоже приходилось несколько раз отлеживаться в придорожных канавах. Мундир его был перепачкан глиной, а фуражка пробита пулей.
Благодаря тому, что он был на мотоцикле, а не на автомобиле, ему удавалось лавировать между машинами и танками, иногда съезжать с дороги, чтобы миновать пробку.
От Варена он свернул на Айслебен, чтобы объехать стороной окруженный Советской Армией Берлин, где шли тяжелые уличные бои.
Енихе спешил. Было бы нелепостью столкнуться с американцами и попасть к ним в плен в эсэсовской форме.
Бумага, которую дал ему Штайнгау, действовала магически. Восемь раз посты фельджандармерии проверяли у него документы и тут же возвращали, беря под козырек и беспрепятственно пропуская. Даже когда у него кончился бензин, они остановили легковой «оппель» какого-то бежавшего из Берлина нациста, несмотря на его угрозы пожаловаться, выцедили из бака машины десять литров горючего и заправили «цундап».
Отто нигде не останавливался, если не считать тех нескольких минут, во время которых заправляли его мотоцикл.
Уже под вечер южнее Лейпцига он снова попал под бомбежку, на этот раз американской авиации. Когда он выбрался на автостраду, увидел среди горящих, взрывающихся машин свой «цундап». Дальше добирался на попутных машинах, пока не подобрал брошенный кем-то велосипед. До Баденвеймара оставалось 35 километров.
Последний пост фельджандармерии у Постдорфа предупредил его, что за ними, кажется, нет регулярных немецких войск и они тоже только что получили приказ идти в сторону границы протектората Чехии и Моравии.
Уже смеркалось. Енихе решил воспользоваться наступающими сумерками и незаметно проскользнуть в Баденвеймар, который, по сведениям фельджандармерии, был еще на «ничейной» земле.
Оставшийся отрезок дороги был абсолютно пуст, и после всей толчеи, давки, в которой весь день крутился Отто, это настораживало.
Видно, все, кто хотел куда-либо бежать — одни на запад, другие на восток, — уже бежали. Оставшиеся же, как сурки, забились в свои норы и ждали дома какой-либо развязки. Немецкие подразделения тоже отступили из этого района, стоящего в стороне от стратегических дорог, а американцы не спешили его занимать.
20
Берлин останется немецким (нем.).