Страница 11 из 21
Поскольку реальное эмпирическое изучение личности террористов возможно только «постфактум», т. е. тогда, когда преступное деяние террористического характера совершено, а исполнители остались живы и задержаны, то эти исследования, как правило, проводятся в структурах правоохранительных органов и зачастую являются закрытыми или полузакрытыми. А исследования, проводимые специалистами, не принадлежащими к структурам правоохранительных органов, как правило, осуществляются с большим «временным лагом» и сильно ограничены в своей исследовательской базе (интервью, если бывшие террористы соглашаются, мемуары и т. п.).
«Чистых» эмпирических исследований терроризма в психологической науке очень мало. Можно назвать отдельные работы, в которых изучалось отношение к терроризму (представления о терроризме) в связи с индивидуально-психологическими особенностями личности респондентов (см., например: Батуева, 2007; Короткина, Княгинина, 2007). Эмпирические исследования на социально-психологическом уровне фактически отсутствуют.
Рассмотренные выше типологические модели личности террористов, предложенные исследователями для объяснения мотивации вступления на путь терроризма, до настоящего времени являются, скорее, теоретическими гипотезами. Попытаемся соотнести представленные выше модели с имеющейся эмпирической исследовательской практикой.
Кратко обозначим особенности и некоторые результаты эмпирических исследований личности террористов, их мотивации в зарубежной исследовательской практике и открытых (крайне ограниченных) результатов исследований, проводимых в структурах отечественных правоохранительных органов.
Необходимо подчеркнуть, что сравнительные исследования психологии террористов не обнаружили у них особой личностной психопатологии (Post, 1984). В 1960-е годы М. Криншоу исследовала террористическую деятельность членов Национального фронта освобождения Алжира (NLFA) и пришла к выводу, что «самой общей характеристикой террористов является их нормальность» (Crenshaw, 1981). Аналогичные результаты получил К. Хескин, который опрашивал членов Ирландской республиканской армии (IRA): в целом эмоционально неустойчивых людей или людей с расстройствами среди них обнаружено не было (Heskin, 1984).
В аналитическом обзоре социальной психологии террористических групп К. Маккули и М. Сигал пришли к заключению, что «наиболее хорошо задокументированное обобщение, которое можно сделать, приводит к негативному выводу: террористы не обнаруживают какой-либо явной патологии» (McCauley, Segal, 1987).
Сравнительные исследования также не выявили конкретного психологического типа личности террориста, конкретного набора личностных характеристик, типа мышления террориста. Хотя на путь терроризма вступают разные типы личностей, анализ воспоминаний бывших террористов, судебных материалов над осужденными террористами и редкие интервью с ними позволяют предполагать, что людей с особенными личностными чертами и тенденциями среди террористов диспропорционально мало (Post, 1984, p. 27).
Каковы же эти особенные личностные характеристики, присущие личности террористов?
Ряд авторов охарактеризовали террористов как агрессивных людей, которым не хватает острых ощущений (Analysenzum Terrorismus, 1981, т. 2). Многие террористы страдают пограничными личностными расстройствами или психологическими защитными механизмами экстернализации и расщепления. Специалисты подчеркивают, что эти мотивационные механизмы обнаруживаются с достаточно большой частотой у обследованных террористов и, естественно, благодаря этим механизмам возникает впечатление одинаковости демонстрационного стиля поведения террористов.
Считается, что наиболее важным для понимания поведения террористов является механизм «психологического расщепления». Эта характеристика типична для людей, у которых личностное развитие обусловливается конкретным типом психологического травмирования в период детства. Это приводит к формированию такого личностного качества, которое клиницисты называют «нарциссические раны» или к развитию так называемой «ущербной личности» (Kohut, 1983).
Индивиды с травмированной Я-концепцией не могут полностью интегрировать «хорошие» и «плохие» характеристики своего Я. Я-представления «ращеплены» на дихотомичные категории «мое», «Я», и «не мое», «не-Я» (т. е. хорошее – мое, а плохое – не мое, а принадлежит другим людям). Индивид с такой личностной структурой идеализирует свое «грандиозное» положительное Я и проецирует на внешнее окружение все свои отрицательные характеристики и проблемы, «слабости» внутри себя самого.
Индивиды, которые опираются на механизмы «расщепления» и «экстернализации», стремятся искать источник собственных жизненных трудностей не в себе, а во внешнем мире. Они нуждаются в наличии внешнего врага, которого можно обвинить в неудачах. Этот доминирующий механизм исследователи называют механизмом «деструктивного харизматика» (Post, 1986). Люди с таким типом личности находят поляризированную риторику терроризма особенно привлекательной.
Наиболее строгое и опирающееся на имеющуюся эмпирическую базу исследование социального происхождения и психологии террористов было проведено немецкими учеными (Analyzen zum Terrorizmus, 1981, 1982, 1983, 1984). Результаты этого цикла исследований были опубликованы в четырех томах. В двух томах приведены материалы, раскрывающие психологические основания террористической деятельности: в томе 2 содержится социально-психологический анализ биографий террористов, в томе 3 рассмотрены групповые процессы террористической деятельности.
Ученые проанализировали жизненный путь 250 террористов Западной Германии. Из них 227 человек были представителями левой политической ориентации, 23 – правой. Особенно интересными представляются данные, полученные в результате анализа членов организации «Фракция Красной Армии» (Red Army Fraction) и «Движение 2 июня» (2 June Movement). Среди террористов был обнаружен высокий уровень неполных семей. Около 25 % левых террористов потеряли одного или обоих родителей к возрасту 14 лет; потеря отца, как было обнаружено, оказывалась для личности будущего террориста особенно разрушительной. 79 % респондентов сообщили о серьезных конфликтах с властными структурами и 33 % – с родителями. Около одной трети исследованных респондентов подвергались в молодости судебным преследованиям.
В целом исследователи пришли к следующему заключению: террористы, жизненный путь которых они изучали, продемонстрировали модель «личности неудачника» (человека, ориентированного на успех, но склонного к неудачам) и в семейном, и в образовательном, и в профессиональном аспектах. В то же время был выявлен ряд особенностей, которые было трудно сравнивать с характеристиками других лиц того же возраста, находящихся на обочине общества. Были выявлены две группы личностных характеристик, присущих исследованной выборке:
– экстремальная зависимость от террористической группы, экстраверсия как личностная характеристика (в том числе – паразитический образ жизни и стремление к «взбадриванию» своей жизненной активности);
– враждебность, подозрительность, агрессивность и защитно-агрессивное поведение как доминирующий стиль взаимодействия с другими людьми.
Это исследование не избежало последующей критики из-за отсутствия контрольной группы, остался без ответа вопрос: в какой степени выявленные статистические параметры соотносятся с населением Западной Германии?
Однако специалисты отмечают: чтобы быть уверенными в получаемых результатах, следует понимать, что каждая террористическая группа уникальна и должна изучаться в контексте своей собственной национальной культуры и истории. Поэтому исключительно неразумно распространять и обобщать характеристики западногерманских террористов левого толка на представителей других террористических групп.
Результаты исследования террористов из организации «Красные бригады» в Италии с использованием контингента политически активной молодежи в качестве контрольной группы (Ferracuti, 1983) показали, что родительские семьи террористов особенно сильно отличаются от семей политически активных молодых людей (Ferracuti, Bruno, 1981).