Страница 22 из 23
Если сравнить последнюю формулу с развернутым определением сознания в «Бытии и сознании» (1957), то здесь уже оно определяется как субъективное и идеальное. Однако в «Бытии и сознании» эти два качества сознания рассматриваются как онтологически различные, то в «Основах психологии» они представлены в единстве: «Всякое показание сознания есть идеальное выражение отношения к среде…» (там же). Утверждение этого единства принципиально в силу того, что при переносе в психологию философского понятия отражения некоторые авторы стали его определять противоположным образом: отражение субъектом как способ выражения его отношения к миру заменили отражением как детерминацией предметом, объектом. Логика от внутреннего к внешнему сменила свой вектор на противоположный – от внешнего к внутреннему. Однако очень важно подчеркнуть, что логика от внешнего к внутреннему в «Принципе творческой самодеятельности» не имеет ничего общего с принципом абсолютизации внешнего, т. е. социальной детерминации психического (в частности, в концепции Л. С. Выготского).
Следует добавить, что категории внешнего и внутреннего, которые впоследствии, в «Бытии и сознании», составят в своем способе связи знаменитую новую формулу принципа детерминизма, присутствуют уже в «Основах психологии», но в первоначальном виде в значении от внутреннего – к внешнему. «Предметная отнесенность имеет место в каждом явлении сознания, – пишет Рубинштейн, – внутренняя природа его определяется его отношением к внешнему» (там же, с. 43). Но это предпосылки последующей формулы детерминизма.
Сознание как отраженное квалифицируется С. Л. Рубинштейном термином знание (что является критерием сознания как идеального и в «Бытии и сознании»), а сознание как отношение субъекта к действительности – как переживание. И терминологически единство этих отношений подчеркивается термином «двоякая соотнесенность» (там же).
Для перехода от этого онтологического определения объекта психологии как субъекта, обладающего сознанием, к определению последнего как предмета науки Рубинштейн и использует принцип единства сознания и деятельности, но пока в имплицитном методологическом качестве. Здесь крайне важны уточнения и раскрытие сложности принципа единства сознания и деятельности, который в современной психологии часто сводится к общему тезису. Из анализа содержания «Основ психологии» 1935 г., из их сопоставления со статьей «Принцип творческой самодеятельности» (1922), с непосредственно предшествующей им во времени статьей о роли идей К. Маркса для психологии и, наконец, с развитием идей «Основ психологии» 1935 г. в «Основах общей психологии» 1940 г. возникает сложнейшая проблема раскрытия рубинштейновской интерпретации деятельности (и ее единства с сознанием). По-видимому, для характеристики предмета психологии в 1935 г. Рубинштейн использует философское понятие субъекта в его отношениях к действительности и отношении к нему (связи с субъектом) психического. При этом он характеризует предмет психологии как науки. Поэтому он минимально опирается на понятие деятельности, лишь имплицитно имея в виду ее ранее выявленную связь с сознанием. Когда же он приступает к процессу психологического познания, то он уже не только эксплицитно, но практически – исследовательски, операционально – использует принцип единства сознания и деятельности. Ранее раскрытую философски (в 1920-е годы) формулу деятельности субъекта, преобразующей объект, он превращает в исследовательскую модель психологического познания. Здесь трансформация принципа единства сознания и деятельности показывает, что он является не абстрактным тезисом, а связан, во-первых, с различием характеристик психологии как науки, знания и как психологического познания, исследования. Во-вторых, интерпретация деятельности, как мы увидим ниже, в последнем случае относится не к предмету науки, а к методу и в более общем смысле – к методологии. Из этого очевидна поступательность в разработке данного методологического принципа и методологии в целом С. Л. Рубинштейна от методологических проблем, связанных с переходом от философии (идей К. Маркса) к психологии, от характеристики психологии как определившейся науки к осуществлению в ней психологического познания – исследования еще не известного, и на этой основе – презентация обновленной, исследовательски обоснованной характеристики психологии как науки в «Основах общей психологии» (1940). В конце 1930-х годов категория деятельности в понимании С. Л. Рубинштейна имела, по крайней мере, двоякое значение: как философское реальное общественное преобразование действительности и как психологическое осуществление деятельности личностью, выражающее отношения и переживания.
Раскрывая же ее операционально-познавательную методологическую роль, С. Л. Рубинштейн пишет, что она утверждает объективность психологического познания, которую оно приобретает на основе принципа единства сознания и деятельности (там же).
Поскольку в 1920-е годы Рубинштейн в целом рассматривал познание как отправляющееся от действительности, то и здесь процесс психологического познания он также начинает с необходимости рассмотрения «непосредственных данных»[25]: «Задача научного исследования, – пишет он, – определить те условия, при которых [данные. – А. С.], представляющиеся непосредственно, – пока эти условия не найдены и не учтены – неоднозначны, и этим создать основу для объективного познания психики через посредство соответствующей деятельности» (Рубинштейн, 1935, с. 48; курсив мой. – А. С.). Тогда отношения между познаваемым объектом и деятельностью превращаются в однозначные. Это высказывание детально раскрывает многоплановость, многоаспектность подразумеваемых Рубинштейном качеств деятельности и – главное – ее роль как метода познания. Фундаментальным для раскрытия всей «лаборатории» психологического познания является исследование через деятельность. Во-первых, крайне важно, что познание начинается не с единства, а с «неоднозначного соотношения сознания и деятельности», чем сразу снимается впечатление об этом методологическом принципе как об абстрактом тезисе. Во-вторых, из этого высказывания следует, что познание начинается не с готового предмета, не с неких непосредственно эмпирически данных действительности, а сталкивается с их несоответствием, которое может быть устранено лишь при определенных условиях, поиск которых и составляет задачу исследования. А поиск этих условий осуществляется деятельностью. Причем, как мы увидим ниже, деятельностью субъекта, чье сознание исследуется, и деятельностью экспериментатора. Иными словами, вместо простой эмпирики, данной в восприятии, имеет место сложнейшая задача поиска условий для установления адекватного соотношения и между данными восприятия и деятельностью субъектов, которые осуществляют познание. Здесь с очевидностью выступает роль методологии на самом исходном – эмпирическом уровне познания (хотя Рубинштейн и не называет ее методологией). Эта роль заключается в поиске единства – не как априорного, а как соотношения данных.
Еще раз относительно деятельности. Об одной и той же ли деятельности речь идет при обозначении задачи поиска условий единства сознания и деятельности при обозначении роли «соответствующей деятельности, создающей основу объективного познания психики» (там же)?
Предположительно в формуле С. Л. Рубинштейна речь идет о разных деятельностях или, точнее, о различных аспектах одной и той же деятельности, в которой важен способ осуществления деятельности, соответствующий/не соответствующий сознанию, и объективной реальной деятельности как изменяющей нечто в «предметы» исследования действительности. По-видимому, она и изменяет непосредственно данные действительности, чтобы найти те условия, при которых познание и способ деятельности, имеющий психологические характеристики, приходят в соответствие. Одним словом, реализация принципа единства сознания и деятельности не начинается с их единства – оно находится в результате решения определенной проблемы, критерием объективности которого является единство сознания и реальной деятельности.
25
Стоит напомнить, что в статьях 1920-х годов С. Л. Рубинштейн поставил важнейший вопрос: каким образом, если познание отправляется от отдельных явлений, непосредственно данных восприятию, оно может, вернувшись к ним в итоге познания, объяснить их, охватив их многообразие абстрактными категориями? И, отвечая там же на этот вопрос, он утверждает, что уже на первой ступени познания (пока понимаемого не научно, а собственно гносеологически) они выступают не в своей непосредственной данности, а как предметы познания в уже преобразованном виде, при таких условиях, при которых их познание вообще могло бы начаться, и тогда деятельность, их преобразующая, выступает как условие их познания. При философском рассмотрении познания изначально – это практическая деятельность, открывающая в объектах предметы, удовлетворяющие потребности человека. В дальнейшем познание направляется на удовлетворение познавательных потребностей и решение познавательных проблем, которые уже опосредованно связаны с жизненно-практическими потребностями человека, а научное познание направляется на решение собственно научных задач, которые еще более опосредовано уже при преобразовании результатов их решения применяются на практике.