Страница 12 из 23
Анализируя другую работу, посвященную волевому вниманию Ланге, Рубинштейн также связывает ее с позитивными тенденциями новейшей психологии, в данном случае – гештальтпсихологии, которая ограничивает эмпиризм психологии и физиологизм и позволяет обратиться к ее связи с философией. Критика концепции Н. Н. Ланге Рубинштейном минимальна (он, скорее, излагает его идеи) и в силу того, что Ланге явился для него первым учителем в психологии, и потому, что Рубинштейн не хочет связать именно с его именем свои новые идеи. Формулируя задачу будущей психологии, здесь он высказывает собственное принципиальное положение, снимающее его прежний взгляд на закрытость познавательной системы. Она определяет все акты познания и связи между собой не абстрактных отношений, а в их зависимости от способов отношений познающего к предмету. Идея закрытости системы преодолевается раскрытием незавершенности познания объекта.
До этого он и рассматривал движение познания от действительности к теории и от нее – обратно – к объяснению действительности, т. е. учитывал отношение системы (в свою очередь, складывающейся из взаимно подразумевающих друг друга отношений) к действительности – необходимость объяснять ее многообразие. Но здесь соотношение этой связи системы с действительностью впервые прямо отрицает ее закрытость.
Психологическая статья одесского периода «Психология Шпрангера как наука о духе» (Рубинштейн, 1997) написана не ранее 1924 г. Как известно, Э. Шпрангер – немецкий философ, психолог и педагог, основные идеи которого сложились в русле концепции Дильтея, философии жизни в целом, а также учения о ценностях Риккерта (Славская, 1997). Рубинштейн выстраивает сложную систему координат для определения места Шпрангера в философии, культурологии и психологии начала XX в. Очень детально он рассматривает связь концепций Шпрангера и Дильтея. Их работы представляли собой совершенно особое, прежде всего методологическое направление в психологии, которое явилось крупной вехой в изменении способов психологического познания в целом.
В. Дильтей в своей «Описательной психологии» (Дильтей, 1924) выразил критическое отношение к ассоциативной психологии, назвав ее метод объяснительным и присущим всему естественнонаучному знанию. Он возражал преимущественно, как мы увидим далее, против принципа движения познания от единиц, элементов к целому. Шпрангер постоянно ссылается на Дильтея в своей статье. Дильтей же интересовал Рубинштейна как антипод Марбургской школы, искавшей единый метод для естественнонаучного и гуманитарного знания. Он охарактеризовал свой метод как описательный, присущий именно только гуманитарному знанию, для которого существенны ценностные характеристики духовной жизни. Важнейшей характеристикой психологического познания Дильтей считал «переживания».
Отличие его концепции от теории Шпрангера Рубинштейн видит в том, что для него психология является «понимающей», хотя Дильтей называет ее описательной в противовес объяснительной. Шпрангер считает, что только интерпретация дильтеевского понятия «переживание» позволяет раскрыть смысл, который и является определяющим целостность системы. На самом деле, раскрытию смыслов способствуют дильтеевские ценностные характеристики. Фактически здесь речь идет не о единстве понимания Шпрангером и Дильтеем методов научного познания, как различающихся в точных и гуманитарных науках, а о различии их трактовок, способов познания в психологии.
Однако идею Шпрангера, представившего саму объективность как мир тел, ценностей и культуры, Рубинштейн оценивает как идеалистический отрыв мира значений от природы и смысловых связей от реального психофизического субъекта. Мир объективных ценностей и значений оказывается замкнутым, закрытым для познания его смысла субъектом.
Шпрангер поддерживает дильтеевскую идею специфики психологического познания, однако, противореча самому себе, утверждает, что смыслы, а в определении действительности – значения, сближают познание и сознание. Он считает, что дильтеевский метод построен не на «переживании», а на «понимании». Независимо от различий в интерпретации этого метода, их характеристики становятся принципиально новыми трактовками методологии психологического познания и знания. Их новизна, по нашему мнению, состоит в том, что они вводят в познание, несут в себе в какой-то степени новый принцип включения познающего в познаваемое им явление, потому что смысл может существовать только для субъекта.
Будучи увлечен проблемой соотношения целого и части в познании, Рубинштейн поддерживает идею Дильтея о целостности душевной жизни, в которой укоренено каждое единичное явление. Здесь содержится очень важный, но скрытый (имплицитный) переход от проблемы метода познания – от частей к целому и обратно к характеристике самой душевной жизни. Но для Дильтея эта целостность не только связана с методом познания, это характеристика душевной жизни как объекта познания. Здесь Рубинштейн чувствует поддержку своего онтологического подхода уже к психическому как объекту познания. «Структура этой целостности имеет определенную архитектонику, которая держится на внутренних связях, непосредственно переживаемых (Рубинштейн, 1997, с. 162; курсив мой. – А. С.). Эта структура «охватывает всю душевную жизнь человека, включая все его стремления, страсти, страдания, всю его судьбу» (там же). Но, начиная анализировать эту целостность, он видит ее разные качества: сознательная сфера соотнесена с исторической средой, душевная же структура имеет телеологическую направленность. Далее, по мнению Рубинштейна, дильтеевское противопоставление переживания восприятию и представлению опровергает определение познания как познания субъектом независимого от него предметного мира. Также критически Рубинштейн оценивает стремление Дильтея свести объективность познания к непосредственности субъективного переживания. Данная критическая позиция Рубинштейна, в свою очередь, нуждается в интерпретации. Определяя переживание как онтологическое бытие психического в его переживаемой целостности, Дильтей не развивает далее проблему его познания – начинается она с восприятия или представления. Здесь нет противопоставления, но присутствует сложное пересечение гносеологической и онтологической проблем. Впоследствии, как известно, Рубинштейн сам указывает в качестве основного предмета психологии «переживание» и «знание», но не как познавательные категории: категория «переживание» является обобщенной характеристикой способа существования психического (Рубинштейн, 1935).
Рубинштейн позитивно оценивает стремление Дильтея изучать душевную жизнь в ее развитии и дифференцировать ее индивидуально-типологические различия. Критике же подвергается сама трактовка Дильтеем развития, поскольку он, противореча самому себе, своему утверждению целостности душевной жизни, предлагает разложить целостность на абстрактные единицы и изучать неизменные связи между неизменными элементами. Тем самым он приходит к отрицанию развития.
Очень существенно сравнение Рубинштейном дильтеевской и фрейдовской познавательных установок. Дильтей, так же как и Фрейд, хочет познавать личность в ее глубинах, но Дильтей стремится раскрыть ее высшие проявления: душевная жизнь для него – основа, но это не глубинность внутренней жизни, тогда как Фрейд изучает ее примитивные влечения. Кроме того, поскольку Дильтей исходит из мировоззрения как отправного момента для познания психики, он акцентирует психологичность идеологии.
В целом концепцию Шпрангера Рубинштейн оценивает критически как «квазиисторическую», поскольку тот рассматривает мировоззрение в отрыве от реальных исторических условии «реальных общественных основ исторического процесса» (хотя сознание, согласно Дильтею, как будто соотнесено с исторической средой) (Рубинштейн, 1997, с. 173).