Горькое Жито Донбасса

Наконец подходит она к месту, где Алексей уголь рубит. Лампу свою за спину спрятала и тайком подошла к нему. Стала в сторонке за стойкой крепежной и глядит, как он кайлом породу чешет и сколотую породу бросает в санки. Остановился Алексей, чтобы дух перевести, тихо в забое стало.

– Алексей! – позвала она протяжно.

– Кто тут? – испугался мужик.

– Это я, Мария! К тебе явилась. Ко мне не подходи, тут Шубин рядом, шаг ступишь – пришибет тебя запросто. За что же ты убил меня, Алешенька? Не за мою ли к тебе любовь? Судить я тебя пришла! И слово мое будет таким: останешься ты навечно в темной шахте и быть тебе навек каменным человеком без сердца и без глаз.

Взмолился Алексей, на колени упал.

– Не губи! – взмолился. – Прости меня, заблудшего.

– Ну да ладно, – отвечает Мария, – я не злопамятна. Ты мне злом – я тебе добром. Живи, Бог тебе судья!

Рассмеялась и тихонько ушла, исчезла в темноте.

Вылез из шахты Алексей, спешно собрался и в свою деревню навсегда ушел. Как уходил, сказал дружкам:

– Страсть-то какая, Мария под землей бродит!

Тут по всему руднику шум пошел. Мария, мол, объявилась – привиденьем подземельным. Многим голос ее стал чудиться по забоям. Люди всякой тени сторониться стали, в шахту идти боялись.

Дело до начальства дошло. Привезли из церкви батюшку, отслужил он молебен, ничего не помогло. Уходить с рудника стали углекопы, приговаривая:

– Пропади пропадом она, эта шахта! Ужас как глубокая, воздуха не хватает, газу много, платят мало, а тут еще эта Мария. До добра это не доведет!

Призадумалось рудничное начальство, на уступки пошло, прибавило народу гривенник на упряжку. Все равно народ волнуется:

– Добавка-то хороша, спасибо. Только страшно. То один Шубин был, а теперь еще и Мария!

А Мария обдумала свой разговор с Алексеем и решила домой явиться. Темным вечером она постучала в окошко отчего дома. Удивился Трофим Антонович, когда дочку узнал.

– А ты знаешь, как на шахте ужасно говорят про тебя? – спрашивает.

Рассказала Мария отцу все, как было.

– Ну это хорошо, что так обошлось. Вот паразит какой Алексей! Но как бы так сделать, чтоб народ в шахту работать пошел? Боятся-то люди тебя. Уходят с нашей шахты.

– А очень просто! – отвечает дочь. – Завтра утром приоденусь и пройдусь по руднику. Скажу, что помогать тетке в деревню ездила.

Так и сделала. Народ ее увидел, радостно привечал, страхи свои забывая. Заработала шахта, и все вернулось на свой черед.

Только дед-пастух не выдержал, рассказал правду одному своему знакомому, тот – другому, через какое-то время весь рудник в курсе Алексеева злодейства был.

Дивились таким делам все люди в поселке, а шахту с тех пор стали звать «Мария Глубокая».

Чудный Иван

Благодаря обнаружению угля и организации первых шахт на рудниках стало собираться много разного народа. И молодежь удалая из окрестных деревень, и уже немолодые мужички. Очень самобытные и удивительные люди иногда попадались.

В те давние прошедшие времена, в какое-то зимнее время, появился на руднике один человек, в возрасте, совсем убого одетый, хилый здоровьем и заметно подслеповатый. На работу взяли его несложную – дверевым на дверях возле ствола. Жить устроился как получилось. Летом в шалаше в кустах у ручья, а в холодное время – в небольшой землянке, которую человеку несложно за день-другой вырыть в прибрежных крутых откосах. Зарабатываемых денег хватало ему на пропитание, а если что оставалось – без сожаления раздавал местным убогим, Христа ради просящим милостыни у рабочих людей.

Как и положено дверевому, стоял он на дверях – открывал и закрывал шахтные двери при прохождении людей, лесогонов или других грузов, для того чтобы сквозняки по забоям не гуляли и воздух не высасывали. Работа не сложная, но зябкая, потому что на ветру, который от сквозняков получается. В зависимости от погоды ветер разной силы возникает, на разные голоса воет и разные шумы создает.

Проходит мимо дверевого множество людей разного склада, разного характера и разной судьбы. Много разных рассказов от людей он выслушал, настоящих исповедей. И вот такой он был добросердечный и лагидный[15], что для каждого находил добрые слова, утешение и надежду каждому давал, чтобы не расстраивались бедолаги и не теряли веру в лучшее будущее. Не бог весть какое богатство такие слова, понимал это Иван – такое этого мужика имя было, – и все чаще у него возникало желание как-то неожиданно разбогатеть, чтобы была жизнь безбедная и чтобы страждущим людям можно было настоящую помощь оказывать.

Однажды стоит Иван на посту и видит, кто-то с забоя с огоньком идет. Ясно, что непростой человек, а кто-то из начальства – про стым забойщикам лампочки не полагались. Подошел огонек поближе – оказался знакомый штейгер, горный мастер значит.

Присел подошедший, чтобы передохнуть, и разговор завел, как по приличному положено.

– Как живешь, Иван?

– Я-то ничего, а вот многие из наших – худо!

– А почему так?

– Пьют много, дерутся, здоровье ни к черту.

– Ну и много таких, кто пьет?

– Да многовато будет. Вот, надысь, Мишка Соленый всю свою получку недельную пропил в шинке! Женка его уж так плакала и убивалась! Мишка, хоть и виноват, пропойца, отвечает с гонором, что это он в забое деньгу добывает, поэтому что хочет, то и будет делать с ней. А семье его жить как?

– Понятно, – отвечает штейгер.

– Ребят-сирот голодающих жаль, стариков бездетных и инвалидов жаль. Кто им поможет?

– Э-э-э, да ты совсем угодник святой!

– Не угодник я, а только было бы у меня много денег, я бы всем помощь оказал, для стариков, увечных и для заблудших святую богадельню воздвиг бы. Для рабочего брата – баню, а для женщин – прачечную.

– Ты смотри какой! Но на все это денег надо многовато! Не меньше, как тыщ двадцать золотом, – смеется штейгер.

Смутился Иван, помолчал, а потом спрашивает:

– А где же это золото взять? Вот уголь мы добываем в шахте, а золото, оно где? В шахтах бывает?

– Бывает, но только редко.

– А каково оно, золото, как его распознать, если наткнешься?

– Золото желтое, блестящее и не ржавеет.

– Понятно. А много ли золота надо, чтобы двадцать тыщ получилось?

– Ну, думаю, примерно с полпуда надо. Что ты так заинтересовался, еще с ума свихнешься, если про такое думать будешь.

– Прости, Господа ради, добрый человек. Спасибо, что поговорил со мною, с недостойным.

Поговорили, штейгер пошел дальше, а Иван долго еще сидел не шевелясь, задумавшись. И вот с этой самой поры словно случилось с ним что-то. Людей стал сторониться, стал часто уходить в лесок, за породные отвалы, выискивать стал что-то. Ежели кто к нему из людей станет приближаться, вскочит и прячет то, что в отвале породном нашел.

Народ это быстро заметил, любопытствовать стал, мужики с расспросами к Ивану приставать начали.

– Ваня, что ты ищешь в породе-то? Сказал бы нам, мы бы тоже поискали!

Иван не смущается и серьезно отвечает:

– Да, ищу. Но не могу сказать, а то удачу спугну. Придет время, сами все узнаете!

Посмеялись мужики. Удивились. Умом тронулся, что ли? От греха оставили Ивана в покое. Потом стали замечать, что веселее становится Иван, как вроде бы денежку какую нашел. А Иван еще более добросердечным стал. Всем – и молодицам, терпящим от пьяных мужей, и старикам обессилившим, и мужикам разболевшимся – стал тихо и уверенно вещать, чтобы потерпели, потому что скоро многое изменится к лучшему. Незаметно как-то прилепилось к дверевому Ивану прозвище – Иван Чудный.

А выпившим мужикам ужасно любопытно бывало, что же такое Чудный Иван задумал, что ищет? Один из них, Мартын Погорилый, подкрался к спящему Ивану и стал рыться в его котомках. Нащупал оклунок небольшой, но очень тяжелый. Развязал, а оттуда золото засверкало, словно богатство несказанное. Присмотрелся, а это капельки окатыши медного колчедана, действительно похожего на золото. Рассказал Мартын собутыльникам своим, что обнаружил. Поняли мужики, в чем дело: и чудаковатость человека поняли, и лагидность его, и неумелую скрытность.

15

Кроткий. (Пер. с укр.)