Страница 17 из 20
Николай Николаевич строил большие планы: император отречется, и пост главнокомандующего вернется к нему. Так и произойдет. 7 марта Николай Николаевич попрощался с населением Тифлиса и выехал в Ставку, чтобы вступить в права главковерха. 14 марта подписал телеграмму: «Я принял присягу на верность отечеству и новому государственному строю. Свой долг до конца выполню, как мне повелевает совесть и принятые обстоятельства».
Но новой власти он не был нужен. Пока великий князь добирался до Могилева, его уже сместили…
Временное правительство делегировало к императору депутата Думы Василия Шульгина и главу Военной комиссии Александра Гучкова. Оба монархисты. Шульгин еще и националист, член черносотенного Союза Михаила Архангела. Оба уверились, что Николай должен уйти. Шульгин заявил:
– Николай II – противник всего, что как воздух необходимо стране.
Из Таврического дворца они вдвоем на автомобиле поехали на квартиру Александра Ивановича – Фурштатская, 36. Здесь Гучков сам набросал текст манифеста об отречении императора. Затем из Военного министерства по прямому проводу сообщили в Псков, что приезжают. Отправили их из Петрограда на экстренном поезде – к паровозу прицепили один вагон. Дали охрану – пять солдат с красными бантами на шинелях. В Псков прибыли вечером 2 марта; небритые и в мятой одежде, они появились в салон-вагоне императорского состава.
Шульгин описал ситуацию в стране:
– В народе глубокое сознание, что положение создалось ошибками власти, а именно верховной власти, и потому нужен какой-нибудь акт, который воздействовал бы на сознание народное. Единственный путь – это передать бремя верховного правления в другие руки. Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию… Прежде чем на это решиться, вам, конечно, следует хорошенько подумать, помолиться, но решиться все-таки не позже завтрашнего дня…
Император:
– Во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына. Но теперь, еще раз обдумав положение, я пришел к заключению, что ввиду его болезненности мне следует отречься одновременно и за себя, и на за него, так как разлучиться с ним я не могу.
Гучков:
– Мы учли, что облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти.
Точнее, малолетний император не мешал бы руководить страной.
Если бы Николай отказался, Гучков готов был принудить императора отречься. Его коллега по Временному правительству Павел Милюков вспоминал: «Гучков не исключал и самых крайних форм устранения царя в форме убийства».
В этот решающий час Николай II осознал свое полное одиночество. Фактически его изолировали, армия вышла из повиновения. Николай понял: за отказ уйти придется заплатить жизнью. Наверное, он готов был пожертвовать собой. Но не женой и детьми, которые оставались в Царском Селе заложниками.
Император:
– Давая согласие на отречение, я должен быть уверенным, что вы подумали и о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию. Не отзовется ли это некоторой опасностью?
Шульгин:
– Позвольте мне дать некоторое представление, в каком положении приходится работать Государственной думе. 28-го вошла толпа в Думу и вместе с вооруженными солдатами заняла всю правую сторону, левая сторона занята публикой, и мы сохранили всего две комнаты, где ютится так называемый Комитет… В Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Если ваш брат великий князь Михаил Александрович, как полноправный монарх, присягнет конституции одновременно со вступлением на престол, то это будет обстоятельством, содействующим успокоению.
Гучков:
– У всех рабочих и солдат, принимающих участие в беспорядках, уверенность, что водворение старой власти – это расправа с ними, а потому нужна полная перемена. Нужен на народное воображение такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все. Я нахожу, что тот акт, на который вы решились, должен сопровождаться и назначением председателем Совета министров князя Львова.
Император сказал:
– Во имя блага, спокойствия и спасения России я готов на отречение от престола.
Он один был полон дурных предчувствий. И не относительно своей судьбы.
– Я хотел бы иметь гарантию, что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито еще лишней крови.
Но все уверенно заговорили, что стоит ему уйти и страна успокоится.
Император пометил в дневнике: «Передал Гучкову и Шульгину подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»
И только императрица пыталась его утешить:
«Каким облегчением и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь разговоры!.. Не хочу писать всего, что делается, – так это отвратительно. Как унизили тебя, послав этих двух скотов…
Любимый, душа души моей, моя крошка, – ах, как мое сердце обливается кровью за тебя! Я вполне понимаю твой поступок, о мой герой!.. Мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства».
Николай II как правитель России, возможно, слабее некоторых предшественников из династии Романовых. Но лучше своих сменщиков! После него так легко и обильно убивали! Можно ли упрекать его за то, что ради власти он не утопил Петроград в крови?
«Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, – вспоминал глава Временного правительства Александр Керенский, – она могла бы уничтожить всю Думу вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты».
Первыми предали царя те, кто больше всех драл глотку во славие, – монархисты Пуришкевич и Шульгин. Царская семья насчитывала почти три десятка мужчин, обязанных встать на защиту монарха и, если нужно, с оружием в руках положить за него жизнь… Кто из них поддержал главу семьи в трагический момент отречения? Никто.
«Во всей огромной России не нашлось ни одного уезда, ни одного города, даже, кажется, ни одного села, которые бы встали на защиту свергнутого царя, – писал в эмиграции философ Лев Шестов. – Ушел царь – скатертью дорога, и без него обойдемся».
Впрочем, историк Георгий Катков, чья семья эмигрировала в 1921 году, считает, что «отречение выбило почву из-под ног всех, кто в других условиях мог бы организовать сопротивление поднимающемуся валу революции. Раз сам царь согласен с необходимостью изменений, что же могут сделать те, кто собирался переменам сопротивляться?».
Предполагалось, что Николай передаст трон сыну. Понимая, что неизлечимо больному мальчику не быть императором, Николай изменил свою волю: «Мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаил Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского».
Новую власть в Петрограде такой вариант не устроил. 3 марта в шесть утра председатель Думы Родзянко связался с генералом Алексеевым:
– Нельзя ли задержать обнародование подписанного Николаем манифеста? Кандидатура Михаила Александровича как императора неприемлема.
Родзянко сообщил Алексееву, что найдено иное решение: будет созвано Учредительное собрание. А пока что власть берет на себя Временное правительство.
– Это гарантирует колоссальный подъем патриотических чувств, небывалый подъем энергии, абсолютное спокойствие в стране, и победа, самая блестящая, этим обеспечивается. Войска в Петрограде, услыша такое решение, начали успокаиваться.
Алексеев обещал задержать распространение манифеста. Но генерал не разделял оптимизма Родзянко:
– Неизвестность и Учредительное собрание – две опасные игрушки применительно к действующей армии. Петроградский гарнизон, вкусивший от плода измены, повторит это с легкостью и еще, и еще раз. Для родины он теперь вреден, для армии бесполезен, для вас и всего дела опасен… До свидания. Помоги нам Бог.