Страница 16 из 20
Я слышу, меня спрашивают: «Кто вас выбрал?» Нас никто не выбирал, ибо, если бы мы стали дожидаться народного избрания, мы бы не могли вырвать власть из рук врага. Нас выбрала русская революция! (Шумные продолжительные аплодисменты.) Поверьте, господа, власть берется в эти дни не из слабости власти. Это не награда и не удовольствие, а заслуга и жертва. (Шумные рукоплескания.) Мне товарищи поручили взять руководство внешней русской политикой. (Бурные и продолжительные рукоплескания, разрастающиеся в овацию оратору, который кланяется во все стороны.) Быть может, на этом посту я окажусь и слабым министром, но я могу обещать вам, что при мне тайны русского народа не попадут в руки наших врагов. (Бурные и продолжительные аплодисменты.)
Ему задали вопрос относительно царствующей династии и формы правления. Милюков ответил, что его ответ вряд ли удовлетворит всех:
– Старый деспот откажется от престола или будет низложен. (Аплодисменты.) Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. (Негодующие крики, возгласы: «Да здравствует республика! Долой династию!») Наследником будет цесаревич Алексей. (Крики: «Это старая династия!») Что касается формы правления, то Россия представляется нам как парламентская конституционная монархия. Но как только пройдет опасность и сложится прочный порядок, мы приступим к подготовке Учредительного собрания.
Восхищенные слушатели вынесли оратора из зала на руках.
Император Николай II стал фигурой лишней и ненужной.
Родзянко отправился на пункт связи и соединился с генералом Рузским:
– В настоящее время поставлен уже ребром династический вопрос. Требования отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становятся совершенно определенными. Народные страсти разгорелись. Временный комитет Думы вынужден был ночью назначить Временное правительство, которое примет все меры, чтобы урегулировать жизнь государства. Но переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней.
Генерал Рузский обещал все передать императору.
2 марта в шесть утра в Таврический дворец приехал Александр Гучков, руководитель Центрального военно-промышленного комитета, который мобилизовал частный капитал в помощь оборонной индустрии для снабжения действующей армии. Его с ходу утвердили председателем Военной комиссии, воспринимавшейся как штаб революционной армии. По дороге автомобиль Гучкова кто-то обстрелял. Сидевший рядом с ним князь Дмитрий Вяземский, начальник 17-го передового отряда Красного креста, был смертельно ранен. Пока везли в больницу, князь истек кровью.
Гучков внушал депутатам Думы, что надо ехать к императору и получить его отречение, тогда можно не опасаться возврата назад. Пока с чиновников и военных не снята присяга, они вынуждены отстаивать старый порядок, и кровопролитная междоусобная война неизбежна. Гучков попросил, чтобы ему поручили добиться отречения Николая II. Добавил: иначе он будет действовать на свой страх и риск. Что означали его слова? Готовность убить императора, если Николай не захочет оставить трон?
«Группа твердых людей должна была проникнуть в царский поезд, арестовать царя и выслать его за границу, – вспоминал Гучков. – Я убежден, что если бы такой переворот удался, он был бы принят и страной, и армией вполне сочувственно».
До гробовой доски
Судьба последнего русского императора решилась в Пскове, где в Первую мировую войну располагался штаб Северного фронта. Сюда прибыл Николай II.
«Был вечер, вокзал как-то особенно мрачен, – рассказывал князь Сергей Трубецкой, служивший в ведомстве военного снабжения. – Я встретил одного из адъютантов главнокомандующего. Он сказал, что к поезду никого не пропускают. Охраняемый часовыми поезд производил гнетущее впечатление, казался не царской резиденцией, а наводил на неясную мысль об аресте. В окне царского вагона показалась неясная фигура. Человек в военной форме смотрел в нашем направлении.
– Возможно, что государь, но не могу разглядеть, – ответил на мой вопрос адъютант.
Фигура отошла от окна. Я молча пожал руку адъютанту и пошел к вокзалу. Тихо и тоскливо заносимые снегом запасные пути – и на них стоит почти неосвещенный, одинокий и грустный царский поезд».
Российская империя рухнула в тот момент, когда император Николай II телеграфировал председателю Государственной думы Родзянко: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича».
Николай был предан стране. На военных маневрах командир одного полка попросил императора разрешения зачислить его почетным солдатом в первое отделение своей части. Император взял военный билет и в графе «Срок службы» написал: «До гробовой доски».
Николай был Верховным главнокомандующим, но его собственные генералы желали, чтобы он ушел. Им казалось: стоит избавиться от Николая, как все волшебным образом наладится: бастовавшие рабочие встанут к станкам, солдаты-мятежники вернутся в казармы, фронт перейдет в наступление и погонит немцев и австрияков.
Императора потряс начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев. Николай прежде им восторгался:
– Я не могу вам сказать, как я доволен Алексеевым. Какой он сознательный, умный и скромный человек, и какой он работник…
Алексеев был талантливым офицером, но не скромным. Ему не нравилось, что на каждый шаг нужно испрашивать у императора дозволения. В разгар войны генерал взял длительный отпуск и уехал лечить почки. Потом попросил продлить отпуск. Император ответил, что Алексееву стоит заняться своим здоровьем и не думать о возвращении в Ставку. После трехмесячного отсутствия генерал вернулся – 19 февраля.
Он и запросил по телеграфу командующих фронтами: что они думают об отречении императора в пользу цесаревича Алексея? Командующие поддержали эту идею. Журналисты спрашивали потом командующего Северным фронтом генерала Рузского:
– Свободная Россия вам обязана предотвращением ужасного кровопролития, которое готовил царь. Говорят, он убеждал вас отправить на Петроград несколько корпусов, чтобы подавить революцию?
– Если уж говорить об услуге, оказанной мною революции, – горделиво ответил генерал, – то она даже больше той. Я убедил его отречься от престола.
На следующий год, не оценив его заслуг, генерала Рузского убьют революционные солдаты. Писательница Зинаида Гиппиус пометила в дневнике: «25 ноября 1918, воскресенье. В Пятигорске расстреляли генерала Рузского. Того самого, что бывал у нас в Кисловодске. Больной и невинный болтун с палочкой, немножко рамолик, за ним всегда ходили жена и дочь, офицеры молодые к нему были добродушно-нежны. Он отечески ворчал на них, целовался с ними, бодрился и постоянно хворал воспалением легких».
Военного министра Беляева расстреляют большевики. Генерал Алексеев, который, надеясь исправить случившееся, взялся формировать Добровольческую армию для борьбы с большевиками и объявил о ее создании в ноябре 1917 года, тоже умрет в октябре 1918-го от воспаления легких. Тиф отправит в могилу генерала Иванова, который не исполнил приказ императора навести порядок в столице. Генерал Хабалов, недавний командующий войсками Петроградского военного округа, эмигрирует из России.
В Тифлисе великий князь Николай Николаевич с нетерпением ожидал решения своего венценосного племянника. Просил своих подчиненных следить за происходящим.
В Ставке понимали его нетерпение. 2 марта в 23 часа 32 минуты генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего генерал Лукомский телеграфировал исполняющему обязанности начальника штаба Кавказской армии генерал-майору Леониду Митрофановичу Болховитинову в Тифлис: «По полученным сведениям, в настоящее время идет совещание с Гучковым и Шульгиным. Обещаю дать знать немедленно, как только выяснится результат, и тогда, конечно, будет немедленно сообщено для доклада великому князю».